<середина 1960-х гг.>
<середина 1960-х гг.>
Дорогая Надежда Яковлевна, я получил от Вас заслуженное мной, но жестокое письмо. Очень переживаю. Показал его Юле – она даже заплакала. Не знаю, дошло ли до нее, в чем дело (до сих пор ее позиция та, что мне естественно больше переживать за нее, чем ей за себя).
Я только боюсь, что здесь дело не в моем охлаждении к Вам и О. М. (вы должны знать, что это не так), а в Вашем недоверии ко мне. А бумаги… Неужели можно подумать, что я и к ним стал иначе относиться и потерял ответственность? Чтобы Вас хоть на этот счет успокоить: они хранятся на кв<артире> у родителей (по тому адресу, на который Вы пишете), в отдельном ящике письм<енного> стола. Кв<артира> – отдельная, родители, конечно, знают, чт? это за бумаги, и они культурные люди и любят меня.
Мое отношение к ним, Вы знаете, не коллекционерское, кроме того, это не подарок и они Ваши. При всем этом мне чрезвычайно приятно иметь их у себя как что-то дорогое, что написано его рукой. Я думаю, что у меня они хранятся не хуже, чем у С. Маркиша, п<отому> ч<то> моей судьбы они не разделяют, если Вам кажется иначе, то, конечно, для меня это не обида, и я передам их Вам или куда скажете.
Эти месяцы я не занимался почти О. М., п<отому> ч<то> я ничем не мог заниматься, даже читать. Состояние страха и слабости. Но именно потому, что занятия не стали для меня отвлеченными, что нужно делать, а остаются по-прежнему эмоциональными и личными.
Дело в том, что как только я возвращусь к жизни и способности что-то делать, я вернусь опять к ним.
Я поправляюсь. В отношениях с Юлей и вообще во всем главное ведь правда, и я до нее докапываюсь, когда она будет совсем чистая, будет легко и расстаться. Сейчас уже я готов к этому. Мне лучше. Я опять хожу в библиотеки и начинаю о чем-то думать и другом, кроме Юли и личных отношений.
В смысле заработка кое-что дает библиография в энциклопедии. Этого мало. Но я думаю, что через лингвистов и вам знакомых людей помочь мне невозможно – совсем другая сфера и др<угая> психология. Думаю, что смогу что-нибудь найти сам (мысли опять о другой специальности), или жизнь заставит пойти на всё.
Ради бога, не переживайте так за меня – это меня и поддерживает (как то, во что даже поверить до конца не могу – неужели правда, я так нужен?!), и причиняет боль.
Если бы Вы были здесь, мы с вами всё подробно обсудили, и я принял бы разумные решения.
Буду писать Вам очень часто и обо всем, если только Вы во мне окончательно не разочаровались.
Несчастный – я себе неприятен, и это залог освобождения. Вспоминается почему-то генерал Мак – помните в “Войне и мире”? “Вы видите перед собой несчастного Мака…” – его взял в плен Наполеон.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКДанный текст является ознакомительным фрагментом.
Читайте также
<середина 1960-х гг.>
<середина 1960-х гг.> Милая Над. Як., не писал Вам, п<отому> ч<то> не было никакой “ясности”. Сейчас она есть, хотя и отрицательная. В шоферы меня не взяли: не пропустила мед<ицинская> комиссия из-за ограничения в военном билете. Конечно, дело здесь в социальном
<середина 1960-х гг.>[563]
<середина 1960-х гг.>[563] Дорогая Надежда Яковлевна!Не забывайте меня совсем. Я опять много тружусь с архивах. Подготовил с комментариями письма к Вяч. Иванову для Тарту[564].Неприятности по работе меня трогают мало – только своей суетой.Разлуку с Вами переношу только
Б. Г. Биргер – Н. Я. Мандельштам <середина июля 1967 г.>
Б. Г. Биргер – Н. Я. Мандельштам <середина июля 1967 г.> Дорогая Надежда Яковлевна, Бог Вам судия. За десять дней не написать, как Вы живы. Спасибо Ирине Михайловне, хоть от нее какие-то сведения о вас получаю.Во вторник мы с Лидой и Алешенькой уезжаем в Коктебель.
Гоголь – Аксакову С. Т., начало (середина) ноября 1846
Гоголь – Аксакову С. Т., начало (середина) ноября 1846 Начало (середина) ноября 1846 г. Рим [1155]Что вы, добрый мой, замолчали, и никто из вас не напишет о себе ни словечка. Я, однако ж, знаю почти все, что с вами ни делается: чего недослышал слухом, дослышала душа. Принимайте покорно
Шевырев С. П. – Гоголю, начало (середина) сентября 1839
Шевырев С. П. – Гоголю, начало (середина) сентября 1839 Начало (середина) сентября 1839 г. Дахау [1628]Что будешь делать с тобой? Ты меня так умаслил, что решился показать тебе свою тайну, но только тебе да Погодину, который уж об ней знает. Читай. Благословишь ли? Ты меня так утешил
А. М. МАРКОВИЧУ <Середина октября — середина декабря 1848. Москва.>
А. М. МАРКОВИЧУ <Середина октября — середина декабря 1848. Москва.> Если вы желаете видеть редкий музеум русских древностей и почти всех замечательных московских литераторов и ученых, то приезжайте сегодня ввечеру ко мне и к Погодину, который вам будет сердечно рад.
М. И. ГОГОЛЬ Москва. <Середина февраля 1849.>
М. И. ГОГОЛЬ Москва. <Середина февраля 1849.> Давно не писал, желая дать вам какие-нибудь сведения насчет герольдии, о которой вы мне уже два раза писали. Сколько я помню, то дело по этой части было окончено совершенно и окончательно еще при покойном отце. Он говорил один раз
Я. К. ГРОТУ <Середина декабря 1849. Москва.>
Я. К. ГРОТУ <Середина декабря 1849. Москва.> Очень благодарю вас за ваше доброе письмо, которое нашел по приезде в Москву. Мне самому очень жалко, что не удалось с вами еще повидаться. Благодарю вперед за предстоящее знакомство с Протопоповым, которого я непременно отыщу.
С. Т. АКСАКОВУ <Середина февраля 1850. Москва.>
С. Т. АКСАКОВУ <Середина февраля 1850. Москва.> Чувствую лучше. Простуда и жар в голове уменьшается. Овер одобрил всё, сделанное моим доктором. Надеюсь если не сегодня, то завтра выйти на воздух. Рад, что вы также чувствуете лучше. За всё слава богу.Ваш весь Н. Г.На обороте:
А. М. МАРКОВИЧУ <Середина февраля 1850. Москва.>
А. М. МАРКОВИЧУ <Середина февраля 1850. Москва.> Вашу фамилию мне переврали. Я сижу больной и не могу видеть многих, но вас бы принял и с удовольствием побеседовал бы. Итак, не будете ли так добры, чтобы навестить больного, вам искренно преданного и вас искренно любящего.Н.
М. А. КОНСТАНТИНОВСКОМУ <Середина мая 1850. Москва.>
М. А. КОНСТАНТИНОВСКОМУ <Середина мая 1850. Москва.> К вам моя сильная просьба, бесценнейший Матвей Александрович: добрая старушка Надежда Николаевна Шереметьева, которую вы встретили у меня и которая с такой готовностью бросилась исполнить просьбу вашу о помещенья
АРХИМАНДРИТУ МОИСЕЮ <Середина июля 1851. Москва.>
АРХИМАНДРИТУ МОИСЕЮ <Середина июля 1851. Москва.> Так как всякий дар и лепта вдовы приемлется, примите [В подлиннике: принимите] и от меня небольшое приношение по мере малых средств моих (двадцать пять рублей сер<ебром>). Употребите их по усмотрению вашему на
29 апреля. Середина дня. На волосок от гибели
29 апреля. Середина дня. На волосок от гибели В помещения первого этажа «дома Гиммлера» стрелковые роты батальона Неустроева и добровольцы группы Макова пробились только в 13.00. Да и то смогли при этом захватить лишь несколько комнат на первом этаже. Впрочем, для решения
29 апреля. Середина дня. На земле и под землей
29 апреля. Середина дня. На земле и под землей В результате совместных ударов войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов отбивавшиеся от них и окруженные в центре вражеские соединения с часу на час должны были оказаться рассеченными на три части.Вспоминает маршал И.
Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ <Середина сентября н. ст. 1845. Грефенберг.>
Н. Н. ШЕРЕМЕТЕВОЙ <Середина сентября н. ст. 1845. Грефенберг.> Благодарю вас, добрый друг мой, за ваши письма, которые меня утешили в моем болезненном [без<выходном>] состоянии и всегда утешали. Не могу сказать еще ничего решительного о моем здоровьи. Твердо верю, что если