Глава 1А: Два Письма от Моего Отца

Глава 1А: Два Письма от Моего Отца

В предыдущей главе я кратко обрисовал историю моей жизни. Большинство ранних воспоминаний – это переплетение моих собственных впечатлений и рассказов моей мамы. Отрывки из моих дневников появятся в следующих главах книги. Они прерываются комментариями и сокращениями, сделанными позднее.

В этой части я делюсь с вами двумя письмами, которые отец написал нам в 1939 году из концентрационного лагеря на Колыме. Вы можете прочитать их позже, после прочтения книги. Его письма (выделенные голубым шрифтом) были написаны по-русски. Я перевел их на английский в 1978 году. На письмах был обратный адрес: «Ударник, ДВК, Колыма, Берелек, Бухта Нагаево». Я не знаю, что такое «ДВК», но «Ударник» – вероятнее всего название лагеря. Берелек – название небольшого поселка около Магадана; Бухта Нагаево – это небольшой порт, принимавший корабли с заключенными. Многочисленные книги и документы (в том числе, и моя книга, опубликованная в 2008 году) описывают те нечеловеческие условия, в которых арестанты находились при транспортировке.

(Гари Ру, читатель моей книги из России, написал мне в постскриптуме своего письма: «ДВК в адресе вашего отца, по всей видимости, означает Дальневосточный Край – федеральный округ Советского Союза. «Ударник» был местом по добыче золота, сейчас там небольшой поселок».)

Письмо № 1 (начато 11.9.1939):

Мои дорогие и самые любимые Хела и Людвик, Вы, вероятно, уже получили мое первое письмо, посланное 9 сентября авиапочтой. Я все еще не знаю вашего адреса. Я знаю два почтовых отделения: одно – из вашей телеграммы от 9 июня – Москва 45, и второе – из вашей открытки от 11 июля – Москва 92. […] Хотя мы уже нашли друг друга, самое главное сейчас – это наладить переписку, а для этого мы должны знать точные адреса. Твоя телеграмма, моя дорогая, посланная через Северо-восточные лагеря, путешествовала 2 месяца вместо 10 дней, а открытка также 2 месяца вместо одного.

Посылки иногда идут очень медленно (вплоть до 9 месяцев), а если нормально – то 2–3 месяца. Поэтому, чтобы помочь мне, используй, если можешь, перевод денег по телеграфу. Прошлой зимой за деньги можно было купить немного масла и сахара. Но я не знаю, в каких условиях вы живете. Если в трудных, тогда давайте поддерживать друг друга, по крайней мере, морально. А это, прежде всего, наша переписка. Пиши систематически, чаще, чем тебе бы казалось нормальным, потому что письма идут очень медленно, а зимой доставка писем прекращается вообще, и некоторые не доходят совсем. Я был бы безмерно счастлив, если бы смог получить ваши фотографии. Сейчас я по нескольку раз в день достаю из кармана твое письмо и телеграмму, и хоть я давно уже выучил их наизусть, я все равно читаю их опять и опять…

Сейчас я напишу о своем деле. Было бы хорошо, если бы ты смогла найти хорошего адвоката и вместе с ним провести расследование, которое привело бы к моему освобождению. Я послал жалобу в Президиум Верховного Совета СССР. Если бы тебе удалось ознакомиться с ней, ты была бы в курсе всех деталей. Я не знаю, правда, сколько времени есть в твоем распоряжении, потому что для того, чтобы добиться слушания, нужно потратить огромное количество сил и времени. А ты, моя бедная Хела, вероятно очень занята на работе и дома, воспитывая нашего Людвика. А сейчас, поверх всех этих дел, еще и мои проблемы. Я представляю, как тебе тяжело одной… Если в конце концов я буду освобожден, мы сделаем все, чтобы на какое-то время освободить тебя от всех забот хотя бы один раз в твоей жизни… дать тебе отдохнуть, как ты этого заслуживаешь.

Людвик, мой дорогой, мой единственный сын. Ты получил мое письмо к тебе. Попроси маму прочитать его тебе, если ты не сможешь это сделать самостоятельно. И в любом случае ответь мне. Послушай! Будь внимателен к своей маме. Помогай ей. Ей очень трудно одной. Ты уже достаточно взрослый и многое понимаешь. Может быть, я скоро вернусь, и мы сможем жить, как прежде. Хорошо? Я снова буду гулять с тобой и рассказывать всякие истории, и ты тоже расскажешь мне о своих делах, и мы опять станем друзьями. Хорошо? Пожалуйста, ответь мне, а я буду писать тебе. Пошли мне свою и мамину фотографию. Напиши о своих друзьях. О своих игрушках. О своих книжках. Школе. Спрашивай меня, если тебе что-нибудь непонятно, и я отвечу тебе.

Продолжение того же письма 23.9.1939

Мои дорогие и любимые,

Прошел месяц с тех пор, как я послал вам телеграмму, и никакого ответа. Следовательно, адрес Москва 45 – неправильный. Поэтому я посылаю это письмо на адрес Москва 92. Мое первое письмо, датированное 10 сентября, было заказным, но не послано авиапочтой. Поэтому оно дойдет до вас не раньше, чем через несколько месяцев. Единственная возможность установить переписку – это писать и писать, не дожидаясь ответа. Думаю, что второе письмо пошлю на адрес Москва 92. А пока, моя дорогая, до свидания. Делай, как я делаю: пиши и пиши. Крепко обнимаю и целую.

Твой Марек

Письмо № 2 (21 октября 1939 года)

Мои дорогие и любимые Хела и Людвик:

Вчера я получил две телеграммы от вас. Первую, более раннюю, которую вы послали на Хабаровские Лагеря от 19 августа, посланную очевидно еще до получения ответа на ваше письмо от 9 июня, а также открытку от 11 июля. Вторая телеграмма от 3 октября, в которой ты спрашиваешь, когда и кому я отправил мое дело для пересмотра. Отсюда я понял, что ты еще не получила мои письма, посланные на 92-е почтовое отделение Москвы: одно от 10 сентября и второе от 15 сентября. В этих письмах я писал, что послал жалобу в Президиум Верховного Совета СССР, которая была отправлена отсюда 20 сентября.

Если тебе удастся ознакомиться с этой жалобой, ты найдешь там все детали и сможешь предпринять соответствующие шаги для моего освобождения и возвращения домой. (Может быть, с помощью адвоката). Правда, я не знаю, когда жалоба дойдет до назначения; часто это занимает время (четыре месяца или дольше). Кроме этого, 5 октября я послал телеграмму на 45-е почтовое отделение, которую, как видно, ты тоже не получила. В твоей телеграмме ты, наконец, сообщаешь адрес для нашей переписки: 58 Советская улица, Турист, Дмитровский район Москвы. Я понятия не имею, где это. Что это за место «Турист»? В каком качестве ты там работаешь?

[Адрес, приведенный выше, был правильным. «Турист» – это название железнодорожной станции в поселке Деденево, где мы жили. Мой отец оказался среди тех заключенных, которым формально было предоставлено право обжаловать приговор. Были ли эти жалобы отправлены в Москву или уничтожены еще в Колыме? Я подозреваю, что большинство из этих жалоб не покидало стен тюрьмы.]

Дорогие мои, я действительно не знаю, как вы сейчас живете, и почему не пишете мне письма. Оттуда, где вы находитесь, вы, вероятно, можете посылать письма авиапочтой. Но кроме телеграмм и нескольких слов на почтовой открытке, я ничего не получил от вас. И у меня нет ни малейшего представления, как вы выживали эти два года нашей разлуки… и как вы живете сейчас. Получение этой информации для меня сейчас самое главное. Что касается меня, то в своих двух письмах (о которых я упоминал ранее) я писал настолько подробно, насколько это позволяют обстоятельства. Надеюсь, что, в конце концов, вы их получите. С тех пор у меня произошли небольшие изменения. Сейчас временно я не работаю, так как у меня нарывает рука.

Мой дорогой и любимый Людвик. Прежде всего, я поздравляю тебя с твоим восьмилетием. Независимо от того, в каких условиях я буду находиться, я никогда не забуду дату твоего рождения – 24 октября 1931 года. Даже время – 2 часа дня. Спасибо, что ты заботишься о маме, которая с самого момента твоего рождения посвятила себя тебе, заботилась о тебе и защищала тебя в самых трудных условиях – и ты благополучным и здоровым встречаешь свой восьмой день рождения! Это уже достойный возраст – начало юности, размышлений и самостоятельного образа мыслей.

Как много бы я дал, чтобы иметь возможность поговорить с тобой о твоих мечтах и, как прежде, прогуляться по улицам Москвы и рассказать тебе разные истории, которые ты так любил – о скрипаче Янко, о путешествиях Гулливера и другие. А потом зайти в магазин и купить твои любимые конфеты «Грибы». Я думаю, что скоро мы будем вместе опять, а пока будь благоразумным и смелым мальчиком. Помогай маме в такое трудное для нее время, когда она должна быть и папой, и мамой одновременно. Учись. И самое главное, будь здоровым и сильным, чтобы насладиться всем многообразием открывающейся перед тобой жизни. Попроси маму сделать ваше общее фото. И пришли его мне. Ты должен писать мне в каждом письме. Подарок на твой день рождения не будет потерян и забыт.

Хела, моя дорогая и любимая! Ты имеешь право гордиться нашим сыном. Скоро он начнет помогать тебе. И с избытком отплатит за твою заботу, которой ты его окружала долгие годы. Он очень милый и хороший мальчик. С нетерпением, с огромным нетерпением я буду ждать от вас письма, в котором, наконец, я хоть что-нибудь узнаю о вашей жизни. Будьте смелыми, оба. Оставайтесь в согласии с собой и героически преодолевайте трудности жизни, как внешние, так и внутренние, которые формируют наши чувства…

Сильно, очень сильно я обнимаю и целую вас обоих. Марек.

Я помню эти дни очень отчетливо; особенно длинные очереди на почте в Москве. Мы безуспешно ждали вестей от него, в то время как он отчаянно ждал писем от нас. Мы также посылали продуктовые посылки. Но по каким-то причинам они не принимались из Москвы, и нам приходилось ездить на поезде в отдаленные почтовые отделения. Я часто мечтал о его возвращении домой. Перечитывая письма сейчас, я понимаю, что мой папа знал о цензуре, которой они подвергаются. Я уверен, что если бы у него была возможность эту цензуру обойти, содержание этих писем могло бы быть другим.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.