Вооружаемся. Наш военрук – лучший в мире
Вооружаемся. Наш военрук – лучший в мире
Мы зачастили в Рахны. Неохраняемый двухкилометровый склад оружия нас неудержимо притягивал. Из боеприпасов нас привлекали толстые макароны артиллерийских порохов: ими можно было отлично растапливать печку. Капсюли-детонаторы мы использовали вместо хлопушек. Их надо было завернуть в тлеющий материал и оставить на пути следования того, кого желаешь развеселить. Очень хороши были снарядики от авиационной пушки. Трассирующие удобно было бросать в костер: они давали яркую красную вспышку. А вот в бронебойных среди свинца был очень полезный инструмент – твердый стальной сердечник, которым можно было накернить или пробить любую железяку. (Мне такой инструмент был очень нужен: я отремонтировал один замок и немедленно был завален соседскими поломанными замками). Часами бродили мы по складу, выбирая себе достойное личное оружие. Артиллерийские и зенитные системы мы сразу отвергли, как недостаточно компактные для наших жилищных условий. Хотели было заиметь немецкие пулеметы Maschinengewehr, к которым даже была уйма запасных стволов, но уразумели, что у нас будут трудности со снабжением боеприпасами. Аналогичное положение было и с автоматами и пистолетами, которые, кроме того, все оказались неисправными.
Наши игрушки
Как люди практичные, мы остановили свой выбор на русской трехлинейной винтовке Мосина, образца 1891/30 года. Боеприпасов к ней было вдоволь, конструкция известная мне до боли еще по начальной школе в Казахстане, где мы часами разбирали – собирали затворы. Устраивал также магазин из пяти патронов: война кончалась, и незачем было палить очередями. Известные тяжесть и громоздкость оружия мы решили исправить собственными конструкторскими доработками, что и было проделано на чердаке у Толика. Стволы были решительно укорочены на две трети. Из деревянных приклада и ложи остался лишь небольшой кусочек с ложбинками, где винтовку поддерживают левой рукой. Вместо шейки приклада были изготовлены рукоятки как у автомата ППС. Получилось весьма компактное оружие, размером и весом не намного больше маузера. Боевые испытания показали, что стреляет оно оглушительно, пробивная способность пули на расстоянии 100 метров выше всяких похвал. Вскоре оружие нам остро понадобилось, но об этом чуть после: надо окончить рассказ о военруке.
Он стал нам читать развернутые лекции! На разные военные темы, одна другой лучше. Началось с отравляющих веществ. Водя пальцем по изысканному где-то плакату, читая чуть ли не по слогам, он нам пересказывал сведения из плаката, заодно умудряясь их перевирать!
– Иприт имеет запах прелого сена, – торжественно провозглашает он.
– Чеснока, – бурчу я, не отрывая глаз от «Королевы Марго» под партой.
– Нет, прелого сена! – взвивается военный руководитель, тыча пальцем в плакат. К учительскому столу выходит Толя, находит графу «Иприт» и громко, по слогам, читает:
– Иприт имеет запах чеснока. Запах прелого(?) сена имеет люизит.
Класс стает на уши. Кто-то задает вопрос, какой идиот, понюхав иприта и люизита, смог рассказать оставшимся жить об их запахах? Начинается такой базар, что малыши, через класс которых мы проходим в свой, прекращают урок и, не слушая растерявшуюся учительницу, прилипают к стеклянным дверям.
Следующую тему о Красной Армии наш несравненный военрук решил рассказать своими словами, не доверяя трудно читаемым плакатам.
– В 1940 году финны забрались на сопку Заозерную и начали оттуда обстреливать Ленинград и Сталинград, – начал он лекцию. Класс притих и дружно раскрыл рты.
– А что Сталинград и Ленинград недалеко друг от друга? – смог кто-то выдохнуть.
– Да, они рядом, – уверенно заявляет наш стратег.
– А где же тогда Саратов? – спрашивает Толя первое, что приходит на язык.
– А Саратов – вовсе на финской территории, – без тени сомнения заявляет наш военный руководитель.
Финны на сопке Заозерной
Класс взревел так, что малыши из проходного класса просто ввалились в наш и, раскрыв рты, созерцали, как катаются по партам «взрослые дяди»…(Во все это трудно поверить, но я пишу не юмористические рассказы, а автобиографию, и у меня есть свидетели). И вот этот редкостный знаток военного дела заявляет, что на следующем занятии мы будем изучать мины. «Надо, по крайней мере, обеспечить учебный процесс наглядными пособиями», – подумал я.
Очень скоро, по совершеннейшей глупости, я начал осуществлять задуманное. В Рахнах я прихватил снаряженную взрывателем 120-миллиметровую мину и потащил ее в Деребчин. Мина весила килограммов 6–8, нести ее под рукой было тяжело, черный нос взрывателя с прозрачным донышком угрожающе наклонялся к земле. Тогда я снял рубашку, довольно ветхую, положил туда мину и так донес ее до дома, прячась от мамы и Тамилы. Везет не только пьяным, но и дуракам: мина не выскользнула и не размазала меня в пространстве.
На следующий день я пришел в школу пораньше и положил мину под парту. Она спокойно лежала там несколько уроков, дожидаясь лекции нашего военного ученого. Когда он начал объяснять, что мины бывают и для миномета, я вытащил из-под парты свое наглядное пособие и положил его бывшему сержанту на стол.
Такого эффекта не мог предвидеть никто. Едва взглянув на взрыватель, наш доблестный военный руководитель рванул к окну, распахнул его одним ударом, вскочил на подоконник и сиганул вниз с довольно приличной высоты бельэтажа. Все случилось настолько быстро, что все замерли с открытыми ртами.
Эффект наглядного пособия
Сначала до меня начал доходить комизм случившегося, от которого хотелось ржать, затем – невероятная глупость содеянного и опасности для всех, отчего хотелось, по крайней мере, задуматься. Что я делал первым, что вторым – не помню. Военрук внизу не просматривался, значит, приземление прошло удачно. Направление его движения было неизвестно, что нам делать после его бегства – тоже непонятно. Класс молчал, с опаской поглядывая на хвостатую смерть. Через минут десять вошел директор Редько и расставил всех по местам: меня – в учительскую, учеников – по домам, мину – какому-то военному представителю.
Надо мной опять нависла угроза исключения из школы. Я искренне покаялся и был прощен. Васю-сержанта куда-то убрали. Мама говорила, что мои выходки ей добавили много седых волос. Одна Тамила втайне гордилась мной, рассказывая подружкам, что ее любимый Колька хотел взорвать школу…
Взгляд из будущего. Где-то в конце шестидесятых годов на военном «козлике» я объезжал ракетные старты, которыми мы усеяли всю Прибалтику. Тогда массовые ракеты не летали еще далеко, и мы их натыкали как можно ближе к границам НАТО. Переезжая в Латвии через мостик маленькой речушки, я заметил в руках мальчика некий знакомый предмет. Я велел водителю остановиться, выскочил из машины, очень спокойно поздоровался с ребятами и попросил их подарить или продать мне ЭТУ штуку. Малыш охотно подарил мне вымазанную илом мину и предложил мне взять еще, если они мне так нравятся. Я оглянулся. На бережке просыхали еще десяток хвостатых 50-ти мм мин, которые ребята выуживали из ила под мостом. Я велел ребятам идти по домам, они беспрекословно повиновались (на мне была черная морская форма, весьма напоминающая эсэсовскую) и послал водителя за властями, чтобы разминировать опасное место. Надеюсь, в небесной канцелярии мне хоть частично скостили мой долг за деребчинскую мину…
А вот наше стрелковое оружие чуть не выстрелило еще громче. Ходили мы с Толей на станцию, где разгружали уголь для завода. Уголь был из Силезии, курной, и хорошо горел в обыкновенных печках. На путях и рядом после разгрузки можно было собрать пару ведер угля, совсем не лишнего в холодную зиму. Не брезговали мы и крупными кусками из еще неразгруженных платформ. Однажды за таким занятием нас застукал хромой Илюша Шевченко, какой-то начальник в заводской охране. Несмотря на наше сопротивление, он затащил нас в комнату охраны. Держал там нас он несколько часов, затем избил и пинками здоровой ноги вышвырнул из помещения.
Решение наше было единодушным и непреклонным: убить гада. План был тщательно разработан. Гад (по другому теперь мы его не называли) всегда возвращался домой поздно вечером, после кино в заводском клубе, через мост вблизи Толиного дома. Засада была предусмотрена в близких кустах с обеих сторон дороги. Намечен был видный ночью камень на дороге, по достижении которого Гад отправлялся в мир иной одновременными выстрелами с двух сторон. Промах почти исключался из-за близкого расстояния, но было предусмотрено и добивание двумя выстрелами в упор. Были разработаны пути ухода и, на всякий случай, – перепрятывание оружия. О том, чтобы его, по примеру современных киллеров, бросить, – и мысли не возникало: потеря оружия, знали мы, – тягчайший грех.
Намеченные обстоятельства: кино и присутствие на нем Гада, произошли уже через несколько дней. Мы, не досмотрев фильм, смылись раньше, вооружились и залегли в облюбованных точках. Шаги хромого Гада («рупь – двадцать» по нашим дразнилкам) мы услышали издалека, но на этот раз он шел не один: его под ручки вели две женщины. Стрелять было нельзя, и мы скрепя сердце отложили казнь. Следующее совпадение обстоятельств произошло через пару месяцев, но к тому времени мы немного остыли, а главное – стали старше на целых два месяца и великодушно разрешили инвалиду Великой Отечественной Илье Шевченко продолжать жить.
Взгляд из будущего. Через несколько лет, уже будучи студентом, я со смехом рассказал Илье, на каком тонком волоске висела тогда его жизнь. Он задним числом испугался и сказал: «Вот так иметь дело с пацанами!», и попросил прощения за прошлое свое недомыслие. Однако Илье видно было в книге судеб записано погибнуть насильственной смертью: его из ревности зарубила топором собственная жена. Спи спокойно, Илюша, ты был не самым плохим человеком, защищая Родину и сберегая социалистическую собственность. Спасибо тебе, Господи, что Ты не допустил, чтобы Твоя воля исполнилась руками двух юных олухов!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.