Канареечка жалобно поет

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Канареечка жалобно поет

Мы с Эммой переезжаем на Нарвский проспект к Марии Александровне. Маленькая комнатка позволяет взять нам только самое необходимое. Часть нашего имущества берут на сохранение соседи, часть мы раздариваем. Мы опять нищие и свободные (от имущества).

Утром мы разбегаемся, как обычно. Встречаемся поздно вечером. Готовить пищу негде, некому, некогда. Благо, совсем рядом фабрика-кухня, которая и была задумана для раскрепощения (открепощения от бытовых пут?) пролетарской трудящейся женщины…

По выходным очень хочется спать, но старый знакомый кенарь подхватывает еле слышную в репродукторе мелодию и разливается в ритме музыки трелями немыслимой для маленькой комнаты громкости. Выключить музыкального трудягу можно только одним способом: устроить ему «темную». Нет, нет, – мы не избиваем звонкоголосую птичку. Просто на ее клетку надо набросить непрозрачное покрывало. Птичке кажется, что наступила ночь и пора заткнуться и спать. Если покрывало снять, птичка удивляется внезапному рассвету не дольше секунды, сразу же прочищает горло и начинает вокализы. Лично мне беззаботные трели не мешают ни спать, ни работать, и темная ей устраивается только по настоянию Эммы.

В длинные командировки на «арбузные места» меня не отправляют. Через некоторое время выясняется, почему не отправляют. На судоремонтном заводе в Росте я курирую заказ полигона: это супербронеказематы, способные выдержать термоядерный удар. Я уже писал раньше, что мощные конструкции раскалывались и трещали, как хрустальные, без всяких нагрузок прямо в процессе изготовления на заводе. Решение этой задачки – совершенно простое для человека, понимающего суть происходящего. Вот только таких понимающих не было среди тех, кто рисовал и делал конструкцию. Кстати, экономия на сокращении объемов сварки была такая, что на эти средства можно было бы подготовить нескольких толковых инженеров-сварщиков…

Вставка из технического будущего. Через несколько лет мне придется столкнуться с еще большим непониманием сути явлений при сварке сооружений, имеющих вообще исключительное значение для обороны страны. Трещала и пропускала воду стальная гидроизоляция глубоких шахт межконтинентальных баллистических ракет, – основного оружия ядерного сдерживания (возмездия? нападения?) СССР. Трещины в металлической гидроизоляции пропускали подземные воды, которые могли затопить 50-метровую шахту и вывести из строя могучую сложнейшую ракету более эффективно, чем ответный термоядерный удар… И это была не единичная ошибка какого-нибудь уникального проекта. Строительство порочной серии циклопических сооружений по всему Союзу зашло так далеко, что уже ничего нельзя было изменить в принципе. Я надеюсь еще рассказать об этом колоссальнейшем техническом недомыслии, выросшем на оптимизме невежества, хоть – и технического.

Всю зиму мы непрерывно готовимся к очередной экспедиции и решаем кучу проблем. На полигоне намечается огромный объем работ, примерно в два раза превышающий объемы прошлого года. Офицеров, старшин и матросов теперь раза в полтора больше. Формально начальником нашего монтажного войска назначается инженер-капитан Сергей Семенович Демченко – пожилой, по нашим меркам, тотальник. Сергей Семенович – классический одессит. Под седыми волосами на красноватом лице слезятся небольшие голубые глаза. Их владелец всегда готов отморозить, отколоть, сбацать что-нибудь необычное, часто – музыкальное. На ледоколе Демченко встретился еще с одним одесситом, строительным майором. Их разговоры – это сказка.

– Ты знаешь Ньому, который лабал на Дерибасовской?

– Он меня спрашивает! Я не знаю Ньому! А Изю-саксофона ты помнишь? – два одессита предаются воспоминаниям с такой яростью, что посторонним кажется, что вскоре эти дебаты перерастут в элементарную драку. Однако, обнаружив, что оценки несусветных глупостей Изи-саксофона у спорщиков совпадают, они опять переходят к мирной ностальгии.

На ледоколе радио исполняет миленькую песенку с журчащей мелодией «Джонни» на английском языке. Немедленно два одессита, не изменяя мелодии, слегка приближают ее текст к нашим реалиям:

Розпрягайте, хлопцi, коней,

Та й лягайте спочивать.

А я пiду в сад зелений,

В сад криниченьку копать,

(украинский текст произносится в нос, с совершенно «лондонским» акцентом)

Джоннi iзибуль формiе…

(это, кажется, уже по-итальянски)

Па-а-а, —

(последний звук очень похоже изображает тотальный удар медными тарелками и большим барабаном).

Сергей Семенович не особенно вникает в технические дела, но замыкает на себя все связи со строителями и портом, что здорово облегчает мне жизнь, хотя бы из-за экономии времени. Работать стает легче: я занимаюсь только будущими проблемами монтажа. Однако Шапиро меня сразу возвращает на землю, предупреждая, что Демченко является только номинальным начальником экспедиции – «для политеса» и для связи с высшим командованием,– очевидно, из-за наличия седины и более высокого звания, а вся ответственность за дела экспедиции по-прежнему лежит на мне. Даже, несмотря на вопиющий дефицит звезд на моих погонах.

Вставка на тему «Звание – сила». С моим воинским званием дело обстояло кисло. Если всем офицерам, окончившим училища, очередное звание присваивается через два года (конечно, – если занимаемая должность «соответствует» запросам жаждущего более высокого звания), то нам, тотальникам, – только через три. Для должности старшего офицера отдела, на которой я числюсь, предусмотрено воинское звание «инженер-капитан», но я не могу получить даже звание старшего лейтенанта, пока не «выбегаю» три года. Даже если соискатель звания будет командовать полком или целой армией. Чернопятов уже с отвращением смотрит на мои погоны с маленькими двумя звездочками. Их сиротство несколько скрашивают скрещенные молоток и ключ, которые положены только инженерам.

По команде Чернопятова отдел кадров заранее готовит все бумаги на присвоение мне высокого звания «старший лейтенант». 30 декабря 1957года истекает трехгодичный срок моего лейтенантства, и все бумаги на присвоение звания чуть ли не нарочным отправляются в Москву. Обычно такие мизерные звания младшим офицерам присваивались замами министра элементарно, и на все процедуры уходило около недели.

Проходит неделя-другая, затем – месяц, затем – второй и даже третий нетерпеливого ожидания. Наконец в секретную часть (все дела по кадрам идут под грифом «секретно») приходит бумага с простеньким вопросом: на каких таких основаниях инженер-лейтенанту Мельниченко Н. Т. командование части хочет досрочно присвоить воинское звание «старший инженер-лейтенант»?.

Все стают на уши: о чем разговор, если человек влачил свое высокое звание «лейтенант» целых три года??? Вскоре шарада решается: трехлетний срок истек 30 декабря в 24–00, следовательно, представление, подписанное тем же 30 декабря, т. е. до 24–00 является представлением о «досрочном» присвоении…

Вотэто «dura lex, sed dura»! А «дуры» и «дурики» из отдела кадров, как профессионалы, должны были это знать?! Все документы с чертыханием перепечатываются (о, грохочущие Ундервуды, где надо из-за одной маленькой ошибки все надо перепечатывать!) с датой 31 декабря и отправляются «в обратный зад»… Звание старлея (и соответствующую денежную прибавку) я получаю месяца на четыре позже других…

Проблема командования людьми старше по званию, по возрасту или по обоим признакам, конечно, существует. Особых комплексов с этим у меня не было, и, если занимаешься с нормальными людьми просто делом, то и проблем «кто есть ху» обычно не возникает. Как правило, это понимали и старшие по званию. Например, две экспедиции моим очень лояльным подчиненным был майор Петров, «Капитоныч». Кстати, в экспедицию 1958 года мне для оформления нарядов и разных бумаг был назначен мой непосредственный начальник майор Никита Павлович Байдаков – мужик достаточно вздорный и «тягучий», если можно так выразиться. Байдаков числился зам. начальника производственно-технического отдела, в котором я был всего лишь старшим офицером. И вот на время экспедиции я оказался его начальником. Но даже с таким человеком мне не пришлось «меряться погонами», а просто обуздывать его гнусный характер, о чем расскажу дальше. В начале нашей офицерской службы старше нас по возрасту были почти все сверхсрочники. И тут выяснения отношений были только в отдельных случаях, например, – у людей типа чрезвычайно беспомощного Севастьянова. У меня такой случай был только один, в прошлом году, – с мичманом Шабаниным. А когда сверхсрочниками ставали матросы, выращенные нами «от сохи» до классных специалистов, тут уже никаких вопросов по отношениям не возникало вообще…

Люди, которые свое суждение о порядке и взаимоотношениях в армии составляют после просмотра довоенных фильмов, жестоко ошибаются. Там все показано так, как должно быть по строевому уставу. «Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?»; «Разрешите идти?»; «Так точно!»; «Никак нет!». После каждого, строго уставного предложения, руки военных автоматически дергаются «под козырек». Однако неправы будут и те, кто представляет армейскую жизнь по современным чернушным фильмам, показывающим беспредел. К сожалению, нельзя сказать, что истина лежит посредине: эта «правда», возможно, будет правдой только в статистическом смысле. Да и то с поправкой на «переживаемый момент». В действительности – все «имеет место быть», и все зависит от командиров – как официальных, так и неформальных…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.