Начальство, друзья и канистра

Начальство, друзья и канистра

Не всякий генерал от природы полный.

(К.П., № 24)

Я еще ничего не писал о строительном начальстве, от которого мы, монтажники, весьма и весьма зависим на этом странном острове Новая Земля. В 1956 году я был разбалован заботой и вниманием гигантов – Френкелем и Барковским. Отцом родным для моей группы был также главмех строителей подполковник Гайченко Н. Е.

Но через год, в 1957-м, мы намаялись здесь же, на полигоне А со строительными «фюрерами» – Мальченко и Полуниным, которые держали монтажников в «черном теле» по неведомым причинам. Возможно, их в детстве обидел какой-нибудь монтажник, или любимая теща у них из монтажников… И только теплая взаимная любовь со строительными офицерами-прорабами позволила нам выстоять, чтобы все же выполнить свой долг перед Родиной.

Сейчас строителями командовал полковник Циглер (тогда я даже знал его имя-отчество). Это был невысокий, довольно упитанный человек лет 45. Узко посаженные сверлящие глаза на холеных щеках дополняли черные усики а ля Адольф Гитлер. На первых порах, когда все внешние связи замыкал на себя Демченко, непосредственно с Циглером я общался мало. Правда, памятуя прошлогодний опыт, предусмотрительно добился специально выделенного транспорта. Сначала у нас была своя монтажная ГТС – гэтээска, такая же, как та, на которой мы с Левой охотились на селезня в прошлом году, затем – золотая машина ГАЗ–63, которая меня чуть не убила.

При ГТС-ке был свой водитель, которого звали Вася. Водил он свое грохочущее чудо довольно осторожно, но, несмотря на это, мы почему-то часто застревали в самых неожиданных местах, где, казалось бы, и автомашине негде застрять. Мой Вася был элементарным деревенским неумехой, но очень искренним и чрезвычайно работящим. Я смотрел на него как в зеркало: совсем недавно я был таким же… И меня учили хорошие люди…

У Васи была еще одна особенность: он панически боялся радиации. Когда я давал ему маршрут «в зону», мой Вася сначала потел, затем – бледнел и начинал мелко дрожать. Я делал вид, что ничего не замечаю. Еще задолго до периметра ограждения машина начинала еле ползти, затем и вовсе останавливалась… На Васе лица не было, он понимал, что так делать нельзя, но ничего не мог с собой поделать:

– Товарищ старший лейтенант…

Я вопросительно смотрел на него.

– Я еще не женатый… товарищ старший лейтенант… вы же знаете…

Я со вздохом садился за рычаги вездехода, и назначал Васе место и время нашей встречи для дальнейших передвижений уже в «чистом» пространстве. Сам– то я уже был женат. И даже получал письма от своей ненаглядной…

Я раньше писал, что у меня не было никаких проблем с Байдаковым: обычно моя память плохо сохраняет все плохое. Однако, просматривая старые письма, я нашел в них намеки, что не все было так безоблачно. Никита Павлович, оказывается, занимался интригами: напевал Демченко, что я очень переживаю, что не являюсь с его приходом полновластным начальником, как это было в 1957 году. Воистину: вшивый думает только о бане! Это сам Никита переживал, что его обидели должностью, подчинив двум младшим офицерам: он ведь был целым майором, а даже Демченко – только капитаном, не говоря уже о невзрачности моих звездочек.

Зато запомнились баталии Байдакова и Циглера по бумажно-финансовым вопросам. Циглер чрезвычайно не любил разъездов по участкам полигона. Байдаков в этом вопросе был с ним полностью солидарен. Обычно оба голубчика сидели в штабной палатке (все наши палатки были большими, рассчитанными на 40 человек) и слегка переругивались от безделья: бумаг было не так много. Никита составлял форму 2, или «закрывал» наряды матросам, по которым им платили копейки «прогрессивки». Наряды были нашим сугубо внутренним делом, надо было просто «выйти» на приличную цифру со ссылкой на параграф подходящей официальной «бумаги». В перечне работ других нормировщиков можно было найти «Перетаскивание пьяного начальника – 5 шт на расст. 100 м»; «Покрытие Венеры Милосской – 1 шт, 3 раза» и другие жемчужины планово-учетного юмора. Байдаков, конечно, с таким серьезным делом шутить не мог. Когда он приставал ко мне: «Какие работы писать в наряды?» и я ему перечислял на бегу нечто подобное, он чрезвычайно возмущался…

В то же время бумаги по форме 2 на оплату выполненных работ требовали уже подписи генподрядчика – то есть вышепоименованного Циглера. И вот здесь начинался цирк. По поводу какого-нибудь ничтожного коэффициента или строчки формы 2, стоимостью меньше скорлупы от разбитого яйца, начиналась дискуссия на несколько часов. Консенсус не приходил никогда, а время приближалось к обеду. Тогда Циглер с дьявольской улыбочкой говорил «моему» майору:

– И что это я переливаю с тобой из пустого в порожнее? Есть же, в конце концов, у тебя начальник, который может тебе приказать! Дневальный! – обращался он к солдату. – Позови сюда старшего лейтенанта Мельниченко!»

Иногда дневальный находил меня, и я приходил в штаб.

– Ну, что у вас? – хмуро обращался я к враждующим майору и полковнику, чувствуя как утекает мое драгоценное время на их пустые разборки.

Они забывались и начинали сбивчиво излагать старшему лейтенанту свои точки зрения на несчастный коэффициент. Я внимательно слушал и принимал решение. Забавно, что это решение ставало истиной в последней инстанции и примиряло враждующие стороны…

В разгар работ к нам прилетел Шапиро. Прилетел он, конечно, только до Белушьей, а к нам – «приплыл». Где-то в Нарьян-Маре ему пришлось провести несколько часов, и там стояла жара(!!!) около 30 градусов. У нас тоже стояла теплынь, – не дай Бог. Бедный Александр Михайлович совсем разволновался: за что же нам платят двойной оклад, если у нас так же тепло, как в Сочах? После происшествия с «дезактивационной» бочкой пыл Шапиро поубавился: не всегда тепло есть благо. В зону он больше не ходил, но испытал еще один стресс, впервые поднявшись на вертолете. Он с интересом рассматривал с высоты наши пейзажи, пока я не сказал безразличным, чисто информационным, тоном:

– Генералам запрещено летать вертолетами…

– Почему? – живо поинтересовался Шапиро.

– Да разбиваются часто они, вертолеты… А генералов – мало…

– Вот, черт, успокоил! – взвился АМ, тем самым назначая успокоение начальства моей главной задачей…

Из-за приезда Шапиро я чуть не разругался с ближайшим другом Левой. Когда приехал Шапиро, было около 24 часов, мы с Левой уже отдыхали, и принимал Шапиро один Демченко. С устатку АМ захотел выпить, но Демченко только развел руками: «нэма!».

– Как!!! – вскричал АМ. – Вы взяли из части 20 литров спирта, и уже «нэма»???

– А что нам 20 литров? – со смехом оправдывается Демченко. – Я, аппетиту для, перед обедом пропускаю по полстаканА, Мельниченко хватит сначала полстакана корвалола, затем – стакан спиртяги, да Мещеряков пару стаканов запросто осилит…

Шапиро возмущается озвученной картиной морального разложения руководства монтажной группы. Но выпить с устатку действительно надо. Я поднимаюсь, распаковываю посылку от жены, привезенную АМ. Там – бутылка коньяка. Понимает дорогая, что надо заполярным ковбоям: мы с восторгом осушаем бутылку, что несколько смягчает горечь утраты целой канистры…

Утром я начинаю понимать, что близкий друг без отвращения смотреть на меня не может. «Ну, бывает: мало ли что приснится. Пройдет!» – решаю я игнорировать непонятное. Однако, «непонятное» продолжается и на второй день. Я не выдерживаю, и зажимаю Левку в угол:

– Достопочтенный сэр! Любить себя я не требую, сэр. Но Ваше высокомерное мордоотвращение, сэр, мешает плодотворному монтажированию, сэр. Так в чем дело, сэр???

Левка мотает головой, как партизан в гестапо, но от меня так не отделаться. В конце концов, он открывает причину внезапного отвращения ко мне, после чего я с трудом остаюсь на своих двоих:

– Почему ты промолчал, когда Демченко сказал Шапиро, что ты обычно выпиваешь стакан спирта, а я – два? Мы ведь всегда пили одинаково!

Техническое пояснение о превратной судьбе канистры. Когда у тебя в руках канистра спирта, то количество близких друзей, желающих с тобой пообщаться и от всей души помочь тебе в решении возникающих проблем, превышает все разумные пределы. «Роскошь человеческого общения», как, бывало, говаривал Сент Экзюпери, начиналась обычно уже прямо в процессе Первоначального Заполнения Канистры. «Роскошь» эта слегка смягчала тяжелый Период Ожидания Начала. Затем бурно расцветала во время неурядиц Пути Следования. Последние силы Канистра отдала для Согревания во время Счастливого Прибытия.

Вот и все, что было, ты как хочешь это назови… А что некоторые типы пили сначала корвалол, а затем спирт, так это оттого, что корвалол сам по себе не действовал…