Любовь и Вера

Любовь и Вера

Чтобы познать, всего-то и нужно – полюбить. Милосердно, трепетно или страстно, самозабвенно. Великое увлечение – сродни всепоглощающей страсти – вошло однажды в его жизнь, чтобы вести за собой, истязать, даруя высшее наслаждение.

Созданье рук твоих, воплощение интеллекта и ниспосланных свыше грез – оно прекрасно. Совершенное не мастерится, оно улавливается извне, облекается в понятные контуры и даруется человечеству. Истинная поэзия, рыдающая песнь гениального саксофониста, единственное вечное творение живописца, вожделенная мечта. И сын земли Владимирской вознамерился уловить очертания совершенства – идеального двигателя.

Еще совсем недавно – веселый студент, всегда готовый покутить с товарищами в загородном ресторанчике. Однажды ему пришлось бежать ночью от самой Стрельни, что была в районе «Аэропорта», до Таганки, чтобы достать дома денег и вызволить прокутившихся студентов из ресторанного плена. Володя любил веселое дружеское общение, любил оперу, был завсегдатаем лучших театров столицы. Отец, правда, не баловал, денег давал мало, так что посещение галерки было единственно доступным и совершенно обычным делом.

Но теперь Владимир оказался загнанным в очерченный собственной волей, сокрытый от большинства окружающих мир. День складывался из его зримых контуров. Утром, выйдя из дома, он автоматически преодолевал знакомый до мелочей маршрут от Таганки до МВТУ, где его ждали испытания в лаборатории НАМИ, а в назначенное время – студенты в аудитории, затем шел на заседание коллегии в основном здании моторного центра. Отыграв организационно-руководящую роль, направлялся на лекции в Ломоносовский институт, а из Благовещенского переулка, как правило, – в НТО. Иногда ко всему прочему добавлялось и преподавание во вновь открывшейся Военно-воздушной академии, и консультации на каком-нибудь московском заводе, и прочее, и прочее…

Транспорт практически не работал, и весь многокилометровый путь приходилось преодолевать пешком. Ходок он был отменный, к тому же навык моментального переключения на собственные мысли-фантазии усиленно развивал с детства. Потому эти вынужденные бесконечные дороги Климова только радовали: он имел возможность сосредоточиться, поразмышлять в полном одиночестве. И только несколько часов ночного сна Владимир посвящал своему таинству, безмерному и страстному вожделению, что-то вычерчивая, записывая, рассчитывая, улавливая…

К тому времени уже вся семья Климовых, кроме самого Якова Алексеевича, вернулась из Еросова в Москву. Младшим надо было учиться в школе, а старшим – приобретать специальность. На переезде в Москву настаивал Володя. Теперь уже он – старший брат – тянул семью, продолжая стремление отца «всех в люди вывести». Благо возросли и заработки самого Владимира, да и Фрузе удалось устроиться на работу бухгалтером. По возвращении Софья, окончившая гимназию, поступила на медицинский факультет, а Леонид – в МВТУ, избрав своим делом, как и старший брат, авиационные моторы.

Мать была не на шутку обеспокоена долгой холостяцкой жизнью старшего сына:

– Пора тебе, Володя, жениться. Да и внуков хотелось бы увидеть.

Своими нехитрыми разговорами за поздним ужином она вновь и вновь пыталась обратить взор сына к житейским радостям.

Стал наезжать в Москву и отец, но от былого Якова Климова – удачливого мастера – не осталось и следа. Это уже был постаревший, безразличный к жизни человек.

…Как-то днем выдалась пара часов свободного времени, и Владимир решил пообедать дома. Спускаясь по Садовой, он на минутку задержался около бродячих цирковых артистов, неизвестно каким ветром занесенных в голодную безденежную столицу. Лето в других краях кормит, а в Москве только жарой и духотой морит. Около жонглеров, акробатов, клоунов собралось с десяток прохожих, в основном детишки с молодыми мамами. Мини-программа еще не закончилась, а один из малышей вдруг отвернулся и молча направился домой. Изящная миловидная женщина, в которой Владимир узнал старшую дочь Полубояриновых, Веру, недавно переехавшую к родителям, догнала мальчика и стала что-то ему объяснять. С Полубояриновыми, как жильцами дома, снимавшими квартиру у Якова Алексеевича еще с дореволюционных времен, Владимир был шапочно знаком и всегда очень почтительно раскланивался с сестрами и их родителями.

Так, о чем-то переговариваясь, Вера с сыном подошли к своему дому и зашли в подъезд, следом – Владимир. И уже откуда-то с верхних этажей до него донеслись обрывки диалога: «Мама, ты не грусти, мы сейчас придем домой, красиво накроем стол, зажжем свечи и будем праздновать». «А что же нам праздновать, Алеша?» – «Как что, жизнь праздновать!» – «Да, да, именно жизнь, а не цветной балаган. Мудрец ты мой!» Хрусталики звонкого смеха разлетелись по лестничному маршу. «Надо же, как хорошо сказано – жизнь праздновать! И правда – устами младенца глаголет истина», – только и подумал Владимир, снова с головой нырнув в сокрытый, поглотивший его мир.

На плохо освещенной лестнице Владимир изредка встречал Веру и позднее, то идущую на прогулку с сыном, то одну – с нотной папкой в руках, но ни разу не решился заговорить с ней. Кроме вежливого приветствия они не обронили друг другу ни слова. Хотя Фруза, которая знала всех жильцов дома, рассказала брату всю печальную историю Веры. А сестры Полубояриновы – Женя и Маня – в свою очередь, лестно отзывались о старшем сыне бывшего хозяина дома. И Вера волей-неволей стала обращать внимание на этого вечно занятого молодого человека.

Прошло полгода, и как-то зимой Владимир снова столкнулся в подъезде с этой запомнившейся ему парой. Мальчик спустился чуть раньше и ждал маму, чьи быстрые каблучки уже поспешно перестукивали по ступенькам лестницы. Увидев Владимира Яковлевича, малыш поздоровался, и ответное приветствие улыбнувшегося мужчины добавило ему решимости:

– А я вас знаю, дедушка рассказывал, что вы построили наш дом, а сейчас живете вот в этой квартире.

– Дедушка твой абсолютно прав, а вот я знаю еще больше. Хочешь – назову твое имя?

Выразительные смышленые глаза малыша от удивления стали еще больше, и, даже не услышав подошедшей к нему матери, затаив дыхание, мальчик молча кивнул.

– У тебя замечательное имя – Алексей, что означает – божий человек. И вместе с мамой вы любите устраивать праздники, жизнь праздновать. Верно?

– А вот и нет, не только с мамой, а с бабушкой, дедушкой, тетей Женей и тетей Маней. А вы и сейчас дома строите?

– Конечно, строю, только не обычные, а волшебные. Мои дома, как воздушные шарики, парят над облаками.

– Воздушные замки? Настоящие?

– Самые что ни на есть настоящие, из дерева и металла.

Малыш заметил, что за спиной уже давно стоит мама и улыбается, слушая его беседу с присевшим на корточки молодым человеком. Рассмеявшись, тот поднялся и, сняв шляпу, представился:

– Владимир Яковлевич Климов, строитель воздушных замков. Мама почему-то слегка покраснела и, протянув руку, тихо произнесла:

– Вера Александровна. Извините за беспокойство, сын отвлекает вас. А вы, верно, спешите.

И Владимир неожиданно для самого себя вдруг ответил:

– Я никуда не спешу. Сегодня такой замечательный день, солнечно, и мороз будто бы стал мягче. Если позволите, я с удовольствием прогуляюсь с вами.

Так вошла в его жизнь и любовь земная, любовь к единственной прекрасной женщине, разделившей с ним непростой путь гения в стране, где все увереннее набирала силу агрессивная посредственность…

Любовь, семья… По какому праву? Талантливый конструктор, инженер – интеллектуальная собственность страны, он обязан целиком и полностью отдаваться делу! Разъяснить, привлечь в партию, разлучить, все изменить. Но не открыто, а исподволь, постепенно, неустанно курируя эту значимую для страны судьбу…