Наша и ваша Родина

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Наша и ваша Родина

Обращали внимание, как странно устроена наша жизнь? Когда случаются проблемы, ты вспоминаешь все, что у тебя было до этого, и вдруг осознаешь, что иначе и быть не могло. Ведь ты чувствовал, что это случится, ведь тебе сердце подсказывало. Ты понимал, что другого-то и не будет. И ты приходишь домой, смотришь на своих детей и жену и думаешь: «Господи, зачем мне это все надо? Зачем я здесь? Да продать все к чертовой матери и уехать из этой страны». Ты не хочешь ассоциировать себя с этой страной, которая относится к своим гражданам хуже, чем к падчерице. И ведь появляются умничающие подонки, которые говорят: «Не смейте называть нашу Родину – эта страна!» И такое сытое мурло в моей передаче говорит: «А вот вы мне скажите! Вот вы, Хакамада, вот вы, Немцов, вот вы, Новодворская, за что вы так нашу Родину не любите?» Какую вашу? У вас с ними разные Родины. У нас разные Родины. Их Родина – это страна палачей. Их Родина – это страна предателей и мерзавцев, которые любой власти были готовы лизать задницы, лишь бы только стать ее частью. Их Родина не создавала великой литературы, она травила ее статьями. Их Родина не писала великих музыкальных произведений, но легко писала о космополитизме, звучащем у автора. Их Родина ни одной ракеты не построила, но немало ученым закрутила руки назад.

А есть наша Родина, мы ее называем малой, но, если объединить их всех, то выяснится, что Родина-то отнюдь не малая, она покрывает всю великую Россию. И эту малую Родину мы всегда несем в себе, мы пытаемся ее оградить, и мы все время Им проигрываем. Мы ведь знаем, что в конечном итоге Они сильны, Они подлы, Они аморальны, и Они сильнее нас. Нас так много, Мы такие хорошие. Но у нас всегда ощущение, как будто поздно вечером встречаешься на улице со стаей бродячих собак. Да, если бы с тобой были рядом все твои друзья, то ты этих шавок и не заметил бы. Да Они бы вообще побоялись к тебе подойти. Но, когда приходит беда, ты всегда один, и эти пираньи на тебя кидаются. В их чиновничьих глазах читается такая уверенность в легкости обращения тебя в лагерную пыль, что в тебе срабатывает генетическая память, и ты соглашаешься. Да, я лагерная пыль. И ты понимаешь, что на самом деле жизнь твоя никому в нашей стране не нужна. Что никто и никогда не позаботится о твоих детях, о твоей жене, о твоих родителях. И ты думаешь: «Господи, почему я не увел деньги за границу. Господи, почему я не закопал их в саду, почему не переписал все на маму, почему я не оставил друзьям. Ладно, пропаду я один, но они-то за что?»

Ответ всегда прост: а потому, что так хочется! Потому что мы холопы, отданные им, потому что мы для них ничего не значим, потому что мы никогда и нигде не будем хозяевами. Отчасти потому, что мы себя хозяевами и не ощущаем. Ведь мы всегда чего-то боимся. Мы всегда чувствуем себя виноватыми. Мы не допускаем мысли, что нам позволительно сражаться за свои права. Когда я пользуюсь тем, что работаю на радио, когда у меня сердце разрывается от боли, я начинаю кричать о том, как подонки поступают с моими друзьями. Но я понимаю, что это одинокий глас вопиющего. А мне так хочется, чтобы люди знали, что в своей беде они не одиноки. Но всегда найдется какой-то мерзавец из соседей, который позвонит и скажет: «А что это вы им помогаете? А что это вы? А вы знаете, а у меня вот тоже аналогичный случай, а мне никто не помог». И что, все так безрадостно, все так плохо, и все так и закончится?

Когда случился Беслан, Наташа Синдеева решила, что надо собрать денег хотя бы среди ребят, работающих на нашей радиостанции, и как-то помочь детям, которые пострадали в этой жуткой трагедии. Должна была приехать девочка, которая работала в Беслане. Она звонила по телефону, рассказывала о новостях. Я в тот день работал в эфире и сказал, что приедет человек, который может непосредственно оказаться на месте события и помочь деньгами. И пошли люди. Разные: известные артисты, гламурные персонажи, милиционеры, люди в оранжевых жилетах дорожных рабочих и очень богатые миллионеры. Все стояли в этой очереди и чувствовали себя виноватыми. Хотя лично они не несли никакой ответственности за эту трагедию. Они принесли много денег, там было больше миллиона долларов, наверное, полтора миллиона. Деньги были очень разные: были деньги из копилки мальчика, тридцать два рубля, которые он принес и сказал: «Купите, пожалуйста, игрушку какой-нибудь, нет, какому-нибудь мальчику». Были люди, которые приносили сотни тысяч долларов – просто привозили и отдавали. Они не хотели оставлять ни своих имен, ни званий, это было неважно. Важным было желание помочь.

А потом, когда я говорил с Димой Савицким, он мне сказал: «Володь, слушай, если на нас наедет налоговая, ты поможешь отбиться? Ведь мы же такие деньги собрали». Я сказал: «Помогу». Скажите, в какой еще стране такое возможно: люди дают деньги на объективно благое дело, а рядом вьются грифы и смотрят, как бы наказать тех, кто пытается помочь? И это все одна страна. Это все одна страна. Потом ко мне приходили ребята из антитеррористического центра. Они долго получали согласование и рассказывали о том, как это было и как гибли их товарищи. А потом я слушал на «Эхо Москвы» о том, как все, оказывается, происходило не так. И читал «Новую газету». А там было написано о том, какие мерзавцы те самые ребята, которые стояли и своими телами принимали пули, чтобы можно было вынести детей. Это все одна страна. И это каждый из нас, это все мы. Это каждый из нас, в ком живет белое и черное. Но почему-то чем выше мы поднимаемся, тем больше побеждает черное. И если человеку на самом верху вдруг удается проявить свое человеческое достоинство, ему все равно не хотят верить, и смотрят на него неодобрительно, и считают, что все равно рано или поздно он проявит себя. Рано или поздно.

Очень сложный и непонятный вопрос: почему мы такие? Почему мы себе не верим, почему мы себе все прощаем? Ведь дома мы всегда лучше, чем вовне. Мне говорят: «Вокруг одни воры, мерзавцы, подонки, никому нельзя верить». А я спрашиваю: «Обернитесь и посмотрите, посмотрите по сторонам. Вот ваши друзья – среди них больше хороших людей или плохих?» – «Конечно, хороших». – «Тогда откуда появляются плохие?» Мне говорят: «Владимир, все воруют». Я спрашиваю: «Вы воруете?» Они говорят: «Нет, мы не воруем». А кто тогда все? Мы привыкли обвинять их. А сами мы? Спрашивали ли мы себя, почему ты, скотина, не пошел на выборы? Ну, это же противно, гадко, и не за кого голосовать. Хорошо. Но раз ты не пошел на выборы, от этого что, появилось, за кого голосовать? Ты не пришел на выборы, не проголосовал, и что, в Думе появились пустые места? Ты не пришел на выборы и не проголосовал, в Думе не появились пустые места, но разве жизнь в стране улучшилась? Нет. «Де-факто» ты политически эмигрировал, «де-факто» тебе наплевать, что происходит с твоей страной. А когда тебе станет не наплевать, нужно вспомнить фразу одного монаха-пилигрима, жившего в средние века и совершившего паломничество в Иерусалим. Он сказал, что отправляющемуся в Иерусалим необходимо три мешка: мешок денег, мешок везения и самое важное – мешок веры.

У меня был личный опыт строительства политической партии. Все происходившее в девяносто восьмом году было настолько омерзительно и ужасно, что мы с друзьями решили, что так больше нельзя. Невозможно. Мы начали собираться, нас становилось все больше и больше, мы сделали открытую партию. Я вложил в этот проект тысяч восемьдесят долларов и понял, что больше не могу видеть этих людей, меня тошнит. А тошнило меня от того, что ко мне приходили люди и говорили: «Володь, знаешь, очень хочется стать секретарем московского отделения». Я говорю: «Слушай, ты знаешь, я тут нашел пару коммерсантов. Давай с ними поговорим, денег соберем – надо партийную кассу пополнять». Он говорит: «А я хочу московскую область возглавить партийную». Другие говорят: «А в Красноярске у нас отделение будет?» Они сразу стали строить долбаную КПСС. И я нюхом чувствую, я вижу, что этот пресловутый чиновничек в каждом из нас потихонечку начинает прорастать.

За что я так ненавижу все эти молодежные организации? Почему я не могу видеть всех этих «Наших», эту «Молодую гвардию», «лимоновцев», эспээсовцев, неважно кого? Я вижу в них гордость не от того, что у них есть идея, а от того, что они близки к кормушке. «Мы лучше потому, что мы члены какого-то объединения». Ну, как им объяснить, что все это уже было. Как им объяснить, что лучше от этого человек не становится. Наверно, это невозможно. Наверно, они такими рождаются. Наверно, у них что-то происходит на генном уровне. Должно быть, произошла какая-то нелепая ошибка природы и появилась новая порода человека: «чиновник экстраординариус». Не все такие. Совсем не все. Зачастую абсолютно случайно наверх пробиваются вполне вменяемые, нормальные ребята, которые искренне пытаются что-то изменить. Но все они декабристы, и в России это уже было. Они все понимают, что народ-то плох, народ-то не понимает, народ-то не готов, и ему-то надо помочь, поднять его до высот. Масло, что ли, дать, петли смазать, а то... Поднять народ надо до высот интеллектуалов. А народ не хочет никуда подниматься. Да и как ему подняться? Все же поставлено с ног на голову. Верховный правитель хочет, чтобы народ поднялся, а на что будет жить чиновник, он подумал? Он отдает приказ. И что же – чиновники, которые взяли власть в стране в свои руки, побегут мигом исполнять эти приказы? С какой такой радости? У них что, нет семей? Не объяснять же им жене, почему у нее не будет новой шубки и почему они не поедут отдыхать?

Заметьте, я постоянно употребляю термин «чиновники», но не говорю об управленцах. В России всегда были хорошие управленцы, независимо от власти и существующей политической системы. Всегда были Косыгины, Примаковы, Рыжковы, всегда. Тот же Греф. Пройдут десятилетия, прежде чем народ поймет, кто такой Герман Греф на самом деле. Пройдет очень много лет, прежде чем народ поймет, кто такой Аркадий Дворкович и многие другие, о которых сейчас еще даже не знают. Молодые ребята, фантастически одаренные, с великолепными мозгами. Потребуются столетия, чтобы их имена вернулись, как это произошло, например, со Столыпиным. Этих ребят много, у Грефа их целая команда. Там и Андрюша Шаронов, и Кирилл Андросов, там много хороших ребят. Пока их не знают, но они очень сильные, настоящие управленцы. Они профессионалы и они растут. Растут не из-за денег и не для денег. Ведь если хирург уважает свою профессию, сколько ему ни плати, он не сможет быть плохим хирургом. Не может певец, сколько ему ни плати, быть плохим певцом, если ему не доплатили. Он изначально либо хороший певец, либо плохой. Великий хирург, даже в нищете, будет великим хирургом. Хотя это крайне постыдно для страны, если ее великий хирург нищий. Эти ребята совсем другие. Их надо разглядеть, им надо помочь.

В России никогда не было и не будет демократии. К сожалению это или к счастью, не знаю. Помнится, Валерия Ильинична Новодворская говорила, что ее задача тащить Россию в демократию силой, как тянут тонущего ребенка за волосы. Я говорю: «Валерия Ильинична, это не ребенок тонет, это дельфин плавает». Не надо Россию тащить в демократию, нам уютно жить в той мерзости, которую мы из поколения в поколение воспроизводим. Нам нравится не уважать окружающих, нам нравится не уважать их право собственности. Нам нравится не уважать их право на ту точку зрения, которая отличается от нашей. Нам нравится не уважать их веру, если она отличается от нашей. Нам нравится их не любить. Мы черпаем в этом силу. И в этом трагедия. Поэтому и над нами всеми мхом разрастается омерзительный класс чиновников, который в любой момент времени знает, как выпить из нас все соки. «Старший инспектор Иванов. Нарушаем, товарищ». – «Так все же тут едут». – «Все, но вы один попались». – «Я же только...» – «Да ладно. Это вот там...» И ты выходишь один на один и говоришь: «Товарищ полковник, меня вот прав лишают». – «И правильно лишают прав. Ездят тут, понимаешь, всякие». – «Да ладно рассказывать, знаем мы вас». Звонок дзинь: «Михалыч». – «Да». – «Тут к тебе придет Володя Соловьев, знаешь? Хороший пацан, наш. Ты с ним подружись». – «Ездят тут, понимаешь. Но с другой стороны, а где тебе еще ездить. А чего ты сразу не сказал, что ты наш? Ну ладно, езжай спокойно. Может, тебе какую бумажку дать, а то чего ты как этот? Давай лучше сразу, чтобы вопросов не было. Давай мы тебе номера дадим красивые и буковки, чтобы все знали, Вовка Соловьев едет, друг мой. Чтобы все мои пидорасы не смели тебя тормозить». Заметьте, не я их назвал этим словом.

Почему эти люди называются милиционерами? Почему негодяй с оттопыренным животом, собирающий на рынке деньги с людей, которые имеют несчастье не выглядеть москвичами, называется милиционером? Почему вот этот расстегнутый ворот, эта грязная форма, эти вечные семечки во рту? Почему эта мерзость с обшарпанным автоматом называется милиционером? И почему его ненавидят, перенося такое отношение и ко всем тем ребятам, которые своей кровью борются за наше право жить в стране, свободной от бандитов? Почему? Почему из-за этих негодяев мы забываем о таких, как Сашка, о таких, как Влад? О ребятах, которые ни одного дня не просили денег у случайных водителей машин, но которые побывали не в одной командировке в Чечне. У меня есть близкий друг и учитель, Миша Рябко, он великий мастер боевых искусств. Я среди нескольких журналистов беседовал с Путиным, и потом, дело было в Сочи, президенту стало скучно. И приезжали «фронтовые бригады» забавлять президента, на этот раз привезли журналистов НТВ. Так как не все журналисты НТВ нравятся президенту, то нас разбавили журналистами ОРТ, журналистами ТВЦ, журналистами РТР и руководителями каналов. И вот фронтовая бригада артистов забавляет президента шутками, прибаутками, легкими, ненавязчивыми вопросами, в ответ на которые он может шутить умело, тонко, с колоссальным обаянием. Обаяние президента фантастическое. Умар Джабраилов, теперь сенатор, встретившись с Владиславом Юрьевичем Сурковым, сказал ему: «Знаешь, какой Путин обаятельный парень. Только я не могу понять, это обаяние личности или должности?» Это очень мудрая фраза. Так вот, обаятельный Президент Российской Федерации шутил с нами, разговаривал, а потом было легкое вино. У меня сложилось впечатление, что Ткачев, губернатор Краснодарского края, уже давно ощущает себя виноделом, потому что всюду, где он появляется, он говорит о кубанском вине. И вот стоим мы с вином, которое, скажем вежливо, кубанское по качеству, и рассуждаем о высоких материях. Но у президента, как всегда, спрашивают о третьем сроке – ну, всякая такая фигня. Президент в очередной раз остроумно шутит на эту тему, хотя, думаю, ему это уже надоело. А я и говорю: «Вот у меня есть друг – Миша Рябко, великий мастер боевых искусств». Он говорит: «Да? Но если он такой великий, чего он Олимпиаду не выиграл». Я говорю: «Знаете, такая проблема – он просто в Афгане был. Две Чечни прошел, ну и еще куча спецопераций по всему миру. Не успел». Президент перестал шутить и сказал: «Понимаю».

В жизни всегда есть этот камертончик. Всегда рядом с нами найдутся люди, которые не успели выиграть Олимпиаду и получить звание заслуженного мастера спорта. И не успели ходить с золотой медалью, и стать потом депутатами Госдумы, и чувствовать себя хорошо. Они по-прежнему живут довольно бедно, и оставят они своим детям не золото спортивных Олимпиад, а пропахшие порохом боевые награды... Мы с вами живем в удивительном мире, покрытом энергетическими дырами зла. И каждый из нас на своем месте должен латать эти дыры, восстанавливая равновесие добра и превращая нашу страну не в территорию вечного эксперимента, а в территорию первозданной красоты деревьев, осени и запаха прелой листвы, а не осыпавшихся мозгов. У Есенина есть гениальные строки: «Друг мой, друг мой,// Я очень и очень болен.// Сам не знаю, откуда взялась эта боль.// То ли ветер свистит// Над пустым и безлюдным полем,// То ль, как рощу в сентябрь,// Осыпает мозги алкоголь.// Голова моя машет ушами,// Как крыльями птица,// Ей на шее ноги// Маячить больше невмочь.// Черный человек,// Черный, черный,// Черный человек// На кровать ко мне садится,// Черный человек// Спать не дает мне всю ночь».

В этом фонетическом ряде кроется трагедия России. Пессимизм, который мы воспринимаем как мудрость, и оптимизм каждодневной работы, который мы воспринимаем как наивность и глупость. Но мир существует только благодаря глупым смешным оптимистам, которые с утра, отправляясь на работу, целуют своих детей и жену и делают простые дела. И уже одним этим они угодны Богу. Меня часто спрашивают: «Скажите, на ваш взгляд, нужна ли России национальная идея? Если да, то какая?» Да, России нужна национальная идея, и звучит она просто: «Любите друг друга». Простая национальная идея. Есть одна хороша притча. Один интеллигентный еврей попытался выяснить, в чем смысл всех этих иудейских штучек. Он пришел к двум самым большим учителям и сказал: «Значит, так. Я сейчас буду стоять на одной ноге, а вы мне быстро расскажете, в чем смысл вашего учения». Первый просто побил его палкой, а второй сказал: «Хорошо, я тебе объясню. Первое – люби Господа Бога твоего. Второе – не делай другим того, что не хочешь, чтобы они сделали тебе. Все». Но потом второй учитель все равно побил его палкой, потому что не фиг задавать дурацкие вопросы. Какая национальная идея? Ее же нельзя придумать. Если у народа ее нет, то ее нельзя привнести. Многим наивно кажется, что если человек глуп, то ему в голову можно что-то впрыснуть, и тогда он станет умнее. Но ведь глупостью заполнена вся голова. Такова ее особенность. Глупый человек полон, самодостаточен и доволен собой. Но когда человек ощущает внутри себя волнение, трагедию собственного несовершенства, он задумывается. Когда народ начинает мучиться от того, что он что-то делает не так, он для себя формулирует это волнение умного человека: «Я что-то не понимаю!» Но когда он прикрывается абстрактными идеями, то все они уходят в отрицание. Наша национальная идея состоит в том, что Мы не такие, как Они. Но не в этом суть национальной идеи. Отрицание само по себе далеко от национальной идеи созидания. Вообще все, что происходит с человеком, представляет собой его бесконечный диалог с Богом. В жизни человека нет ничего случайного. У одного каббалиста как-то спросили: «Можно ли изменять жене?» Он сказал: «Да, но не нужно заморачиваться».

Очень правильный ответ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.