Глава VII Альфред Кинси: последний крестовый поход

Глава VII

Альфред Кинси: последний крестовый поход

И сделать этот шаг помог американский профессор, которого звали Альфред Кинси.

Честно сказать, вот уж от кого от кого, а от Кинси правильного ответа на поставленный вопрос совсем не ждали. Дело в том, что по основной профессии профессор был энтомолог, специалист по насекомым.

Однако, как оказалось, именно взгляд на человека как на крупное, покрытое кожей насекомое и является самым что ни на есть правильным.

1

К моменту, когда профессор Кинси совершил свои главные открытия, ему уже исполнилось пятьдесят. Это был типичный академический очкозавр: лысина, кафедра, куча публикаций в специализированных изданиях. Просто в один прекрасный момент Альфред решил приложить свои знания в той сфере, в которой обычно энтомологи их не прикладывают.

Родители будущего ученого тоже имели отношение к науке. Папа его был профессором-технологом. При этом семья была очень набожной и консервативной. Из таких, знаете: радиоприемник, транслирующий джаз, – агент Сатаны. Или, к примеру: тот, кто хоть раз в жизни подсматривал в окна женского душа, непременно окажется в аду. Христианство начала ХХ века вообще было способно вызвать аллергию у любого, кто беспристрастно бы на него взглянул. Простую истину о том, что Бог – это прежде всего любовь, христиане давным-давно забыли. Так что нет ничего странного в том, что, повзрослев, Альфред отрекся от веры родителей и потом никогда в жизни не посещал храма.

Зато он добился неплохих успехов в учебе. Папа желал, чтобы сын пошел по его стопам и стал бы технологом. Однако сын настоял на своем и поступил-таки на биологический факультет. Папа совершенно справедливо рассудил, что биофак – это то самое место, где извращенцы-преподаватели учат студентов рассматривать половые органы жучков и всяких прочих подопытных лягушек, и сына проклял. А тот не расстроился и с головой окунулся в главную страсть своей жизни. Альфреду хотелось изучать живых существ, и вот теперь он мог сколько душе угодно их изучать.

Универ он закончил с красным дипломом. В аспирантуру поступил в престижный Гарвард. Годам к тридцати Кинси стал в своей области вполне себе признанным авторитетом. Главное, что отличало его работы, – это предельная методичность. Каждую отловленную особь насекомого профессор измерял по двадцати шести показателям и все данные аккуратненько заносил на специальную карточку. Причем этих особей были не сотни, и даже не тысячи, а десятки и сотни тысяч. После того как измерения были закончены, профессор долго и тщательно анализировал данные и только после этого решался опубликовать результаты своей работы.

В Бога профессор Кинси больше не верил. Зато он верил в природу. В то, что все в этом мире устроено красиво и практично. Изучение насекомых здорово укрепило его в этой вере. Каждое создание, которое он булавкой пришпиливал к своей коллекции, было идеально приспособлено к выживанию. Оно умело есть, пить, ползать или летать, побеждать врагов или прятаться от них, а главное – при малейшей возможности тут же размножалось. Это была жизнь в чистом виде, и профессор мог часами завороженно наблюдать эту жизнь через окуляр своего микроскопа.

В двадцать с чем-то лет Кинси получил свою первую ученую степень и сразу же после этого женился. Внешне семья выглядела на редкость счастливой. У них родилось четверо детей, а соседи никогда не слышали, чтобы в доме Кинси кто-либо повышал голос. Но, сравнивая свое собственное поведение с поведением насекомых, которых он изучал, профессор не мог не замечать разницы. Насекомые размножались страстно и целиком сосредотачиваясь на этом интересном занятии. Они никогда не испытывали чувства вины и никому не жаловались на сексуальные психозы. Они вели себя так, чтобы всем вокруг было понятно: секс – это отлично. Просто здорово! А вот люди вели себя совсем иначе.

Прогуливаясь как-то с коллегой по кафедре в садике, Кинси заговорил о том, что половая жизнь человека – штука учеными практически не изученная. Мы отлично знаем, как работает пищеварительная или выделительная система нашего организма. Но вот все, связанное с сексом, является полным табу. Ученым вход в эту область запрещен. В результате мы имеем кучу стереотипов, насчет которых никто не в состоянии сказать, откуда они, черт возьми, появились, и не имеем ни единого научного факта. О размножении тараканов людям известно больше, чем о размножении самих людей.

Коллега согласно кивал головой. А Кинси развивал свою мысль: долг науки развеивать туман невежества везде, где это возможно. Человек смотрит на себя самого как на некое высшее существо. Не такое, как все остальные существа на планете. Но так можно было смотреть на человека раньше, в пору религиозных предрассудков. А поскольку в наши дни гипотеза Бога окончательно отвергнута, то и угол зрения должен быть совсем иным.

Главное, чего всегда хотелось человеку, – это быть любимым. Ну или хотя бы не «быть любимым», а «чувствовать себя любимым». И именно этого главного человеку всегда и не хватало. Прежде наивные люди называли любовь порывом души. Но ведь никакой души нет, человек – это просто тело. И любовь – это не более чем работа желез внутренней секреции. Так что человека можно и нужно изучать как обычное животное. Откинув стыд и священный трепет. В том числе изучению подлежит и его сексуальная жизнь. Хватит экивоков – любовь, о которой вздыхали поэты, – это по сути просто эрекция и работа яичников. Точно такие же, как у насекомых, рыб или лошадей.

– Жалко, что этим перспективным направлением совсем никто не занимается, – вздохнул Кинси.

– Почему бы этим не заняться вам, профессор? – пожал плечами его коллега.

«А действительно, – подумал Кинси. – Почему?»