Глава 16

Глава 16

Кабинет директора Федерального Бюро Расследований

Вашингтон

28 января 1964 года, вторник

Во вторник, 28 января, в три часа пополудни Рэнкина проводили в офис Гувера в здании Министерства юстиции¹. Здесь он неоднократно бывал и раньше, пока работал в министерстве во время президентского срока Эйзенхауэра.

Некоторые заместители Гувера считали помещения офиса с их потрепанными мягкими диванчиками для посетителей на удивление непритязательными. Замдиректора Карфа Делоак полагал, что выбор мебели неслучаен: она должна была символизировать «категорическое неприятие легкомыслия»². В приемной, за рабочим местом бессменного секретаря Гувера Хелен Гэнди, стояли два стандартных серых картотечных шкафа, где хранились так называемые официальные и конфиденциальные досье, настолько секретные, что держать их где положено, вместе с прочими служебными документами, не представлялось возможным³. Сотни досье содержали порочащую информацию частного характера о политиках и других известных людях, включая, как потом выяснилось, и нескольких членов комиссии Уоррена.

Переступив порог кабинета и увидев стоящий на небольшом возвышении письменный стол, над которым нависала мрачная бульдожья физиономия Гувера, посетитель чувствовал себя так, словно очутился в чертогах Великого и Ужасного волшебника Оз, рассказывал Делоак. И это тоже был намеренный эффект⁴. По словам Делоака, сотрудники ФБР «никогда не расслаблялись в присутствии Гувера»: «Агенты взирали на него с благоговейным ужасом. Ты ощущал себя крошечным винтиком в гигантском механизме вселенной. Твое существование зависело от его каприза: при желании он мог щелкнуть пальцами – и все, тебя нет»⁵.

Рэнкин сел и пару минут спустя понял: если их с Гувером и связывало что-то вроде дружеских отношений, теперь это все в прошлом. Как и председателя Верховного суда Уоррена, его зачислили в ряды врагов, «настроенных против ФБР и лично против Гувера», делился впечатлениями Рэнкин⁶.

Для начала он объяснил причину своего визита. Он сказал Гуверу, что комиссия с нетерпением ждет, когда же ФБР опровергнет слухи о сотрудничестве с Освальдом – и хорошо бы сделать это как можно скорее. Комиссия, продолжал он, старается проявлять максимум деликатности, чтобы, не дай бог, не поставить Бюро в неловкое положение; особенно хотелось бы избежать любых намеков, что будто бы ФБР у комиссии на подозрении.

Судя по личным записям Гувера, ответил он очень холодно и без обиняков. Его явно оскорбило предположение, будто ФБР опустилось до связи с таким человеком, как Освальд. Сама мысль о подобном абсурдна, сказал он. «Я заявил Рэнкину, что Ли Харви Освальд никогда, даже временно, не являлся ни тайным осведомителем, ни секретным агентом, ни даже одноразовым источником информации для ФБР, и потребовал четко отразить мои слова в протоколе комиссии, а также выразил готовность повторить их под присягой», – извещал Гувер своих заместителей в служебной записке⁷.

Встретившись с Рэнкином, Гувер не преминул воспользоваться случаем, чтобы высказать свои претензии к комиссии и председателю Верховного суда, который, по его мнению, был занят едва завуалированной публичной критикой ФБР. Гувер все еще злился на Уоррена за то, что он назвал декабрьский предварительный отчет Бюро «скудным». Директор напомнил Рэнкину о бесконечных требованиях, предъявляемых комиссией его агентам в Далласе и других городах. Ведь Рэнкин сам каждый день – а то и по нескольку раз на дню – слал лично Гуверу письма, из которых следовало, что Бюро опять должно проработать какую-то новую зацепку или свидетеля. Гувер «жаловался, сколько человеко-часов мы у него отнимаем и какая это страшная нагрузка для ФБР», вспоминал Рэнкин.

Кабинет директора он покинул в унынии, понимая, что еще не один месяц придется прикладывать все усилия, дабы избежать «открытой ссоры» с ФБР. Отныне сотрудники Бюро станут реагировать на запросы «сварливо» и выполнять их «неохотно», притом что комиссия по-прежнему будет вынуждена доверять им почти всю базовую следственную работу⁸.

Сотрудники Бюро, воспринимавшие Гувера критически, а также и некоторые из его преданных помощников дивились способности директора использовать один и тот же набор фактов для доказательства разных тезисов перед разными аудиториями. Овладел он этим искусством, еще когда учился в вашингтонской Центральной общеобразовательной школе, где был лучшим в непобедимой школьной команде по дебатам. Пройденный там курс риторики и дебатов он и десятилетия спустя вспоминал с благодарностью9.

После убийства Кеннеди он демонстрировал эту свою удивительную сноровку по полной программе. На публике Гувер чрезвычайно убедительно расписывал, как ФБР оказывает всемерную поддержку комиссии Уоррена. ФБР нечего скрывать, твердил он, потому что наблюдение за Освальдом до убийства Кеннеди велось по всем правилам. И комиссии, и Белому дому, и вашингтонскому пресс-корпусу он внушал, что ФБР не допустило ни одной серьезной ошибки. Поскольку Освальд ни по каким признакам не представлял угрозы, Бюро и не видело нужды перед визитом Кеннеди оповещать Секретную службу о его присутствии в Далласе. «Вплоть до момента убийства не было никаких оснований полагать, что этот человек опасен и способен причинить вред президенту», – позже скажет он комиссии под присягой¹⁰.

Однако за закрытыми дверями Гувер делился со своими заместителями прямо противоположным мнением. Спустя всего несколько дней после убийства он уже пришел к выводу, что ФБР, по сути, запороло слежку за Освальдом и потому многие агенты, а также их руководители должны понести наказание. В конце ноября он велел инспекционному отделу Бюро определить, имели ли место «следственные ошибки в деле Освальда»¹¹. Ответ стал ясен 10 декабря, когда начальник отдела, заместитель директора Джеймс Гейл, в стенах конторы известный под прозвищем Барракуда, доложил, что серьезные упущения действительно обнаружены в работе целого ряда сотрудников, в том числе агентов в Далласе и Новом Орлеане, недостаточно пристально следивших за Освальдом¹².

Гейл рекомендовал дисциплинарные взыскания, но предупредил, что рискованно кого-либо наказывать, пока комиссия Уоррена не закончит свое расследование. Если о наказаниях станет известно за пределами Бюро, заверения Гувера, будто ФБР ни в чем не виновато, будут выглядеть не слишком правдоподобно. Но Гувер от опасений заместителя лишь отмахнулся. Наказания последуют незамедлительно, поскольку «нельзя закрывать глаза на столь вопиющую некомпетентность, и откладывать административные меры тоже нельзя», написал он Гейлу¹³.

Делоак уговаривал босса подумать еще раз. Стоит новостям о дисциплинарных взысканиях просочиться за стены Бюро, и это расценят «как откровенное признание, что мы допустили халатность, которая, возможно, и привела к гибели президента», писал он. Но Гувер уже принял решение и ответил заместителю: «Не согласен».

Делоак видел, что Гувер отчаянно ищет козла отпущения – на кого-то же нужно было повесить неоспоримый факт, что человек, находившийся под наблюдением ФБР осенью 1963 года, избежал надзора агентов на время, достаточное, чтобы застрелить президента Соединенных Штатов. «Над его конторой сгущались тучи, – вспоминал Делоак. – И он не желал весь груз вины взваливать на себя. Предпочел распределить его на всех вокруг»¹⁴.

В течение нескольких дней семнадцать сотрудников Бюро в Далласе и других городах получили – в частном порядке – уведомление о дисциплинарном взыскании «в связи с недочетами в наблюдении за Освальдом». В список провинившихся попал и Джеймс Хости, агент, который «вел» Освальда в Далласе. Наказанным сотрудникам разъяснили, что в числе их упущений – решение не вносить Освальда в Индекс безопасности (перечень имен, подлежавший передаче в Секретную службу перед визитом Кеннеди в Даллас).

Хотя во всеуслышание он громко заявлял обратное, на самом деле Гувер считал, что имя Освальда должно было фигурировать в Индексе и, следовательно, дойти до сведения Секретной службы. «То, что внести его не удосужились, – верх глупости, – писал глава ФБР. – Уж конечно, ни один человек в здравом уме не решил бы, что Освальд не соответствует критериям Индекса»¹⁵.

По второму ключевому вопросу расследования официальные и неофициальные высказывания Гувера полностью совпадали. Он категорически утверждал, что Освальд действовал один. Как он и сообщил комиссии, Гувер не находил в деле «ни малейшей улики, свидетельствующей об иностранном или внутреннем заговоре» с целью ликвидировать президента16.

За уикенд сразу после убийства гуверовская теория о снайпере-одиночке успела прижиться в Бюро. В субботу, 23 ноября, ФБР телеграфом оповестило своих полевых агентов по всей стране о том, что Освальд – «главный подозреваемый в убийстве» и агенты могут «возобновить контакты с информаторами и прочими источниками в обычном режиме». Иными словами, преступник под арестом, так что сотрудники, не задействованные непосредственно в расследовании, должны вернуться к текущим делам.

Судя по архивам Гувера, после того как утихли первые суматошные перезвоны с президентом Джонсоном в конце ноября, директор ФБР серьезно не рассматривал гипотезу о причастности Советского Союза к трагедии. Еще меньше подозрений у него – как и у его старого приятеля Джеймса Энглтона из ЦРУ – вызывала кубинская версия, несмотря на то что множество вопросов насчет путешествия Освальда в Мехико и его контактов со сторонниками Кастро в США так и оставалось без ответа. Да и вообще в ФБР наблюдалась примерно та же картина, что и в ЦРУ: если тема возможного участия СССР в убийстве хотя бы затрагивалась, то о кубинцах вообще едва упоминали. Отдел внутренней разведки ФБР, отвечавший за сбор материалов об Освальде, попросил команду своих вашингтонских специалистов по СССР и КГБ перепроверить все данные о пребывании Освальда в Союзе и поискать потенциальные связи с русскими агентами в США, но эксперты так и не обнаружили ни единого аргумента в пользу версии советского заговора. А вот аналитикам контрразведки ФБР, специализировавшимся по Кубе, как впоследствии выяснили следователи Конгресса, подобных запросов не поступало – их, по сути, попросту не допустили к расследованию¹⁷.

Спустя годы один старший специальный агент, слывший в Бюро лучшим аналитиком по Фиделю Кастро и кубинскому правительству, сказал на допросе, что его ни разу не приглашали в штаб-квартиру ФБР на какие-либо совещания, где обсуждалось бы убийство Кеннеди. А сам он не стал заниматься этими вопросами. Аналитик признавался, что не потрудился даже поднять и пересмотреть подборку прессы о Кастро за предшествовавшие убийству недели, чтобы проверить, не пропустило ли ФБР какой зацепки. Он не помнил, чтобы ему попадалась на глаза настораживающая статья в Associated Press за 8 сентября 1963 года¹⁸. Корреспондент Associated Press взял интервью у Кастро на приеме в бразильском посольстве в Гаване. В этом интервью Кастро заявлял: он знает, что администрация Кеннеди шлет к нему убийц, и готов ответить взаимностью. «Первые лица США должны понимать, что, пособничая террористическим планам по уничтожению первых лиц Кубы, они и собственной головой рискуют» – так в статье цитировались слова Кастро. Историю с энтузиазмом подхватила газета The New Orleans Times-Picayune, которую Освальд, как раз живший в то время в Новом Орлеане, постоянно читал – о чем было известно. Впоследствии упомянутый аналитик ФБР подтвердил: «теперь-то очевидно – это звучит как предупреждение» за три месяца до убийства, что жизнь Кеннеди, возможно, в опасности.

Весть о том, что Гувер настаивает на версии об убийце-одиночке, достигла Мехико, где под прикрытием посольства США работало больше десятка агентов и сотрудников Бюро. В результате мексиканским путешествием Освальда там изначально особо никто и не занимался. Через несколько дней после приезда Освальда в конце сентября старший офицер ФБР в посольстве, Кларк Андерсон, 22 года прослуживший в Бюро и числившийся в дипкорпусе как атташе по правовым вопросам, узнал о его присутствии в городе. В октябре Андерсон получил от своего коллеги из ЦРУ Уинстона Скотта подробный отчет о визитах Освальда в посольства Кубы и СССР. Сам он вспоминал позднее, что не задавался тогда вопросом, как именно ЦРУ удалось эти визиты засечь. Со Скоттом у него были хорошие, но не слишком близкие отношения, так что о сложнейшей системе электронной разведки Андерсон в то время, как он уверял, ни сном ни духом не подозревал. Это все дела ЦРУ, которые его не касались, сказал он¹⁹.

В штаб-квартире ФБР о путешествии Освальда знали за несколько недель до убийства Кеннеди. 18 октября Андерсон отправил в Вашингтон докладную, где сообщалось все, что было известно о его пребывании в Мехико²⁰. Там же упоминалась его встреча 28 сентября в советском посольстве с дипломатом Валерием Владимировичем Костиковым, по имеющимся сведениям, оперативником КГБ высокого ранга. В ЦРУ считали, что Костиков – агент 13-го отдела, отвечавшего за политические убийства и похищения за рубежом. В посольстве он работал под легендой рядового сотрудника дипломатического корпуса.

Вопрос, какую конкретно информацию о связях между Освальдом и Костиковым раздобыло ЦРУ и почему штаб-квартира ФБР не поспешила поделиться ею с полевыми агентами в Далласе, когда планировался визит Кеннеди, так и не прояснился до конца. Вероятно, в этом отчасти повинен бюрократический склероз ФБР – сверхсекретные данные зачастую перемещались по их внутренним каналам слишком медленно.

Судя по запросам, направленным Андерсону и его коллегам в посольстве, штаб-квартира ФБР, похоже, уже через несколько дней после убийства полностью утратила интерес к Мехико. Четкие приказы расследовать тот или иной аспект дела приходили из Вашингтона, насколько помнил Андерсон, от силы пару раз. И уж тем более никто не побуждал его тесно сотрудничать с ЦРУ, чтобы проработать ту или иную зацепку относительно Освальда. Более того, по словам Андерсона, они со Скоттом даже не обсуждали убийство президента между собой, в частном порядке, – только на совещаниях с послом США Томасом Манном, где оба присутствовали. Свое общение со Скоттом по этому поводу Андерсон описывал так: «По-моему, мы ни разу не сели вдвоем поговорить, разложить все по полочкам21. Не помню, чтобы Скотт рассказывал, что они там вообще ведут какое-то расследование»22. Что же до следственной работы ФБР в Мехико, продолжал он, то она сводилась в основном к выяснению, куда Освальд ездил, пока был в городе, и сопровождал ли его кто-нибудь. Но и в этих скромных пределах их успехи оставляли желать лучшего.

«Вроде мы так и не отследили всех его перемещений за время пребывания в Мехико»²³, – спустя годы признавался Андерсон. Точно его агенты установили только даты, когда Освальд прибыл в город (26 сентября, суббота) и когда пересек границу США в обратном направлении (3 октября, суббота), а также адрес и название гостиницы («Отель де Комерсио»), где он снимал номер за 1 доллар 28 центов в день²⁴. «Мы засекли его въезд, выезд и место проживания», – говорил Андерсон.

Андерсон, почти всю карьеру отслуживший за пределами Соединенных Штатов (в том числе представителем ФБР в американском посольстве в Гаване с 1945 по 1955 год), утверждал, что, если Освальд и водил в Мехико какое-то подозрительное знакомство с кубинскими или советскими агентами, заниматься этим должно было ЦРУ, а не ФБР²⁵.

Но были в посольстве и люди, которых, в отличие от Андерсона и его коллег по ФБР, гипотеза о том, что заговор с целью ликвидации Кеннеди зародился именно в Мехико, очень даже беспокоила. Больше всех тревожился Томас Манн – в декабре Андерсон просил штаб-квартиру помочь ему «утихомирить» посла. Опытный дипломат 51 года, Манн был дружен с президентом Джонсоном (именно Джонсон в 1961 году рекомендовал Кеннеди назначить послом в Мексике Манна, его соотечественника-техасца, эксперта по Латинской Америке).

Почти с самого момента трагедии Манн был убежден, что за убийством президента стоит Кастро и поездка Освальда в Мексику как-то связана с заговором. Он недоумевал, почему же ни ФБР, ни ЦРУ не разделяют его подозрений – или по крайней мере не стремятся их поскорее проверить. Он неоднократно вызывал к себе Скотта и Андерсона, чтобы изложить им свою теорию заговора. Писал им, что хотел бы узнать побольше о «неразборчивой в связях» молодой мексиканке Сильвии Тирадо Дюран, которая работала в консульском отделе кубинского посольства и общалась с Освальдом²⁶. (Манн располагал информацией о романе Дюран с бывшим послом Кубы в Мексике.)

Скотта, начальника резидентуры ЦРУ, Манн очень хвалил, когда в день убийства Кеннеди тот сразу же потребовал от мексиканских властей арестовать и допросить Дюран. Посол говорил коллегам, что «нутром чует»: Дюран лгала, утверждая, будто общалась с Освальдом исключительно по поводу его заявки на получение кубинской визы²⁷. Андерсон честно передавал панические теории Манна в штаб-квартиру ФБР. В рапорте, отправленном в Вашингтон через два дня после убийства, он докладывал: Манн считает, что Советский Союз «слишком изощрен», чтобы участвовать в покушении на Кеннеди, но вот Кастро «вполне хватило бы глупости ввязаться». Посол предполагал, что Освальд наведался в Мехико с целью обеспечить «пути отхода» после выполнения миссии. Согласно докладной Андерсона, Манн просил ФБР и ЦРУ приложить все усилия, чтобы подтвердить или опровергнуть причастность Кубы к преступлению. По настоянию Манна Андерсон отправил в штаб-квартиру телеграмму, в которой выдвигал на рассмотрение Бюро предложение «перетрясти всех кубинских информаторов в США, чтобы принять или отвергнуть» гипотезу посла о том, что за убийством стоит Кастро. Штаб-квартира моментально выдала отрицательный ответ. «Нежелательно, – телеграфировал старший спецагент из Вашингтона. – Подстегнет распространение слухов»²⁸.

26 ноября Манн получил ошеломляющее известие, которое, по его мнению, доказывало, что не зря он так тревожился насчет кубинского заговора. 23-летний Хильберто Альварадо²⁹, работавший в Мехико разведчик из Никарагуа, позвонил в посольство США и описал эпизод, означавший (если он действительно имел место), что правительство Кастро заплатило Освальду крупную сумму. Альварадо, в прошлом контактировавший с ЦРУ, рассказал следующее: в сентябре, когда он находился в посольстве Кубы в Мехико, некий «рыжеволосый негр» у него на глазах передал Освальду шесть с половиной тысяч долларов наличными – не исключено, что это была предоплата за убийство. Самого его привела в кубинское посольство тайная миссия, порученная ему правительством Никарагуа, яростно ненавидевшим коммунистов, пояснил Альварадо.

В срочной депеше Госдепартаменту Манн подчеркивал, что в рассказе никарагуанца особенно впечатляют детали, включая «безалаберную манеру, в какой, по описанию Альварадо, деньги передавались Освальду»³⁰. Это отлично укладывалось в представление Манна о Кастро, которого он пренебрежительно характеризовал как «типичного латиноамериканского экстремиста, руководствующегося скорее инстинктами, нежели интеллектом, и явно не склонного трезво оценивать риски».

Манн узнал и еще одну новость, которую счел весьма настораживающей. 26 ноября ЦРУ тайно записало телефонный разговор президента Кубы Освальдо Дортикоса с кубинским послом в Мексике Хоакином Армасом. Армас пересказывал вопросы, заданные мексиканцами Сильвии Дюран на допросе, – в частности, имела ли она «интимные отношения» с Освальдом и получал ли Освальд деньги от посольства. «Она все это отрицала», – с явным облегчением сказал по телефону Армас³¹. Дортикос, однако, нервно допытывался, с чего это мексиканцы стали спрашивать о деньгах, – словно бы и впрямь какие-то платежи Освальду имели место. Манн послал в Вашингтон депешу, где говорилось, что, на его взгляд, озабоченность Дортикоса «косвенно подтверждает рассказ Альварадо о передаче 6500 долларов»³².

Вести о звонке Альварадо и растущих подозрениях Манна расползались за пределы Госдепартамента и наконец достигли Овального кабинета. (Президент Джонсон говорил, что передал слух о выплате 6500 долларов председателю Верховного суда Уоррену именно во время их встречи в Овальном кабинете.) Посольство США в Мехико целыми днями ломало голову, гадая, правду ли сказал Альварадо. В итоге Томас Манн, опасавшийся, что Бюро недостаточно полно его информирует, потребовал, чтобы ему в Мехико прислали инструктора ФБР из Вашингтона. Он старался добиться от Бюро более серьезного отношения к мексиканской линии расследования.

Тем временем в Вашингтоне Гувер чуть ли не с порога отметал гипотезы Манна о кубинском заговоре. Посол, «этот псевдосыщик, заигравшийся в Шерлока Холмса», пытается учить ФБР работать, писал он одному из своих замов. Однако необработанные разведданные об Альварадо он все же просмотрел и не мог отрицать, что утверждения никарагуанца как минимум нуждаются в проверке. Если они правдивы, «вся картина убийства предстанет в новом свете», признал он33. И согласился командировать инструктора из Академии ФБР в Куантико (штат Виргиния). Инструктор по имени Лоуренс Кинан ничего не знал о расследовании по делу Освальда, зато владел испанским языком.

Кинан, прослуживший в ФБР более десяти лет, впоследствии вспоминал эту командировку как самые странные и тревожные дни за всю его карьеру. По его словам, на месте он не разобрался и лишь много лет спустя осознал, что его заставили играть в спектакле, призванном не допустить обнаружения всей правды о пребывании Освальда в Мехико. Спектакль, считал он, понадобился для того, чтобы исключить перспективу ядерной войны с Кубой. «Я понял, что меня использовали», – сказал Кинан³⁴.

Задание ему дали около одиннадцати утра в среду, 27 ноября, а в четыре пополудни он уже садился на самолет в Мехико. Перед отъездом он выслушал в Вашингтоне «предельно краткий инструктаж» о расследовании убийства и истории с Альварадо. «Меня назначили единолично руководить расследованием в Мехико».

«У меня даже не было ни визы, ни паспорта», – рассказывал Кинан, вспоминая, как жена привезла ему на работу чемодан и свежий костюм, чтобы он переоделся, прежде чем нестись на свой рейс за окраину Вашингтона, в международный аэропорт Даллеса[5]. «Я сел в служебную машину, и мы помчались в Даллес через все пробки с завывающей сиреной»³⁵.

В Мехико он прилетел поздно вечером. Из аэропорта его забирал старый приятель – Андерсон. По словам Кинана, они просидели «до глубокой ночи», обсуждая мексиканскую линию расследования. Кинан решил, что в Мехико ему надлежит выполнить две основные задачи. Во-первых, нужно пытаться разговорить Альварадо, чтобы определить, насколько тому можно доверять. Во-вторых, он должен защитить репутацию Бюро. А то посол Манн все боится, что они что-то упустили, – и как бы это потом не привело «к обвинениям в небрежном отношении к расследованию». Кинан приехал, по его собственному выражению, «чтобы прикрыть своих и успокоить посла»³⁶.

На следующее утро Кинан встретился в кабинете посла с Манном и Скоттом. Манн «высказал свою точку зрения: по его ощущениям, заговор точно существовал, и мы обязаны были перевернуть каждый камешек в поисках злого умысла со стороны кубинцев», рассказывал Кинан. Посол обратил его внимание на сентябрьскую статью в Associated Press, где цитировались вполне откровенные угрозы Кастро в адрес Кеннеди.

Затем выступил с речью Кинан, повторив все то, что услышал накануне в Вашингтоне: ФБР уверено, что заговора не было. «Абсолютно все данные, добытые нами в Вашингтоне, Далласе и других местах, указывают на работу снайпера-одиночки, – сказал он Манну. – Все-таки это, скорее всего, личная инициатива – дьявольски меткий выстрел».

Тем не менее, продолжал Кинан, он готов поговорить с Альварадо для очистки совести – «чтоб уж действительно каждый камешек был перевернут». Он обратился к Скотту, который держал никарагуанского шпиона в одной из охраняемых квартир ЦРУ в Мехико: «Нам очень хотелось бы организовать встречу с Альварадо, чтобы расспросить его лично». Что ответил Скотт, он не запомнил. «Он был не слишком разговорчив», – говорил инструктор о главе резидентуры.

От имени штаб-квартиры Кинан сообщил послу еще и следующее: посольство должно понимать, что ФБР не считает своей обязанностью расследование деятельности Освальда в Мехико. Это работа ЦРУ.

В тот же день, еще до вечера, Кинана ожидал шокирующий сюрприз. Всего через пару часов после совещания он узнал, что ЦРУ решило передать Альварадо мексиканским властям, чтобы те дальше сами его допрашивали. ФБР просто не дали возможности с ним встретиться. Кинан назвал поведение ЦРУ «в высшей степени странным». «Но я не вправе с уверенностью заявлять, что это была именно попытка сорвать мое расследование».

Вскоре Кинан обнаружил, что расследовать-то ему практически и нечего, особенно после того, как ЦРУ объявило отбой тревоги, поднятой Альварадо. 30 ноября мексиканские власти сообщили ЦРУ: Альварадо отказался от своих слов и признался, что выдумал всю историю о деньгах, якобы переданных кубинцами Освальду. Согласно отчету Управления, он действовал «из ненависти к Кастро и в надежде, что, если ему поверят, американцы зададут жару Кубе»³⁷. С отступничеством Альварадо «напряжение спало», вспоминал Кинан. «С этого момента мне, собственно, было нечего больше координировать – да и вообще нечего там делать»³⁸. Он покинул Мексику 2 декабря, через пять дней после прибытия, и больше никогда не сталкивался с расследованием по делу Освальда. (В день возвращения Кинана в Вашингтон Альварадо, отныне официально дискредитированный мексиканцами и ЦРУ, снова поменял показания и настаивал на изначальном варианте: он все-таки видел, как Освальд брал деньги у кубинцев. Никарагуанский разведчик уверял, что отказался от своей истории лишь потому, что мексиканские следователи грозили ему пытками, обещая «подвесить за яйца».)

По возвращении Кинан нашел в рабочем почтовом ящике уведомление о срочном переводе – его отправляли инструктором в периферийное отделение ФБР в Сан-Хуане, в Пуэрто-Рико. Это было «чудесное место», о котором он всегда мечтал – особенно в преддверии очередной суровой зимы на Восточном побережье³⁹. В Сан-Хуане его ждали через четыре дня.

Кинан уехал из Вашингтона слишком быстро – даже не успел доложить в штаб-квартиру ФБР, что ему удалось выяснить по расследованию дела Освальда в Мехико. Так и увез с собой, в числе прочего, чрезвычайно любопытные сведения о молодой мексиканке Сильвии Дюран. А о ней ходили сплетни, что она агент низшего ранга, работающий на мексиканские спецслужбы «и, возможно, на ЦРУ». Как выразился Кинан много лет спустя, Дюран стояла «очень далеко от верхушки» в иерархии кубинского посольства: «Сомневаюсь, что она когда-либо имела доступ к засекреченной информации». Он, впрочем, не помнил, чтобы кто-нибудь намекал на какие-то отношения между Дюран и Освальдом, если не считать их встреч в консульском отделе. И вроде бы его не посещали подозрения, что ЦРУ не допрашивало Дюран – и фэбээровцам этого не позволило, – поскольку она была информатором Управления.

Манн тоже спешно покинул Мехико. 14 декабря президент Джонсон устроил старому другу повышение – предложил ему пост помощника госсекретаря по делам Латинской Америки плюс дополнительный пост специального помощника президента40. Перед отъездом из Мексики Манн жаловался коллегам в посольстве, что остался недоволен расследованием убийства Кеннеди, однако вынужден оставить попытки докопаться до сути произошедшего в Мехико. Что ж, по крайней мере, если появятся новые доказательства заговора, то близость к президенту на новом месте как раз и пригодится.

В декабре в одной из последних своих депеш Госдепартаменту из Мехико Манн писал, что, увы, не рассчитывает «выяснить что-либо определенное по важнейшему вопросу» кубинского заговора с целью ликвидации президента⁴¹. По прошествии многих лет один американский репортер цитировал слова Манна, назвавшего «самым странным явлением в своей жизни» явное нежелание ЦРУ и ФБР разобраться до конца, что же все-таки случилось в Мехико⁴².

Данный текст является ознакомительным фрагментом.