Глава 45

Глава 45

Дом Сильвии Одио

Даллас, штат Техас

июль 1964 года

В то лето Сильвия Одио пыталась наладить свою жизнь, но это было трудно. 27-летняя кубинская эмигрантка особо не распространялась о случившемся в декабре, когда в офис химической компании, где она работала, без предупреждения заявились два агента ФБР. Они потребовали, чтобы она рассказала им то, о чем говорила некоторым своим знакомым: как до покушения на президента Освальд и двое латиноамериканцев заходили к ней в далласскую квартиру. Одио встревожилась оттого, что фэбээровцы нагрянули к ней на работу, а не домой, чем сильно расстроили ее начальника. «У меня на службе из-за этого были неприятности, – говорила она позже. – Знаете, как люди были тогда напуганы. Начальство в нашей фирме заподозрило неладное, когда моей персоной заинтересовались люди из ФБР»¹. Но после того декабрьского разговора, по ее словам, ФБР больше не давало о себе знать. То, что Бюро не обратило должного внимания на ее историю, которую могла подтвердить и ее сестра-подросток Энни, было странно и обидно.

Однако в июне она поняла, что комиссия Уоррена склонна отнестись к ее словам более серьезно. Уэсли Либлер позвонил ей из Вашингтона и спросил, готова ли она дать показания под присягой, когда он будет в Далласе. Она ответила согласием, хотя сказала о своих опасениях: если эта история получит огласку, это может повредить ее родителям, кубинским политзаключенным. Отец Сильвии Амадор в 1950-е был влиятельным бизнесменом на Кубе – издание The Time назвало его «транспортным магнатом» – и после кубинской революции стал ярым противником режима Кастро². Он был лидером относительно умеренной антикастровской группировки, известной как JURE (Junta Revolucionaria Cubana – Революционная кубинская хунта). Сильвия даже в изгнании оставалась членом этой организации.

Либлер собирался отправиться на встречу с Сильвией и другими свидетелями в Далласе и Новом Орлеане, как только закончит свою часть проекта заключительного отчета комиссии – он должен был проанализировать, какие поводы для убийства президента могли быть у Освальда. Либлер сдал свой 98-страничный труд 23 июня3. В нем он писал, что пришел к следующему выводу: Освальд стал замышлять убийство президента лишь накануне самого покушения, может быть, даже за несколько часов до покушения и, вероятнее всего, не раньше вторника, 19 ноября – дня, когда впервые был обнародован маршрут кортежа Кеннеди в Далласе.

В черновом варианте заключения Либлер признавал, что нельзя сказать с абсолютной уверенностью, почему Освальд убил Кеннеди. И Либлер предложил список возможных мотивов, увязав воедино тяжелое детство Освальда, желание прославиться на весь мир и его приверженность марксизму и делу кубинской революции. «Ли Харви Освальд был человеком, глубоко оторванным от мира, в котором он жил, – писал Либлер. – Похоже, он не был способен наладить прочные связи с людьми, где бы ни находился. Ему были свойственны замкнутость, подозрительность, разочарованность, его преследовали неудачи почти во всем, за что бы он ни взялся. А главное, он жил иллюзиями и фантазиями, которые служили ему защитой от собственных ошибок и беспомощности». Марксистские взгляды Освальда делали его непримиримым врагом американского правительства «и усугубляли его изоляцию от общества», писал Либлер.

Но хотя Либлер и писал так, в общении с коллегами – штатными сотрудниками комиссии – он признавал, что может ошибаться и, возможно, упустил какое-то свидетельство существовавшего заговора. Особенно беспокоили его, как он говорил, многочисленные пробелы в имеющейся у комиссии информации о деятельности Освальда в течение нескольких месяцев до покушения. Он знал, как переживает Слосон из-за того, что ФБР и ЦРУ не могут предоставить отчет о целых днях во время поездки Освальда в Мексику; подобные пробелы были и в расписании деятельности Освальда в Новом Орлеане и Далласе. А из показаний Сильвии Одио, если они соответствовали истине, следовало, что Освальд разъезжал по стране вместе с враждебно настроенными к Кастро эмигрантами за недели до покушения и открыто говорил, что желает смерти президенту Кеннеди.

Либлер первым делом отправился в Новый Орлеан. И сразу ощутил все прелести душной, влажной атмосферы, лишь подтверждающей луизианскую поговорку, что в середине лета только чудаки, бедняки и богачи с кондиционерами могут выжить в этом городе Большого кайфа, как иногда называют Новый Орлеан. Город, где родился Освальд, вновь приютил его на несколько месяцев в апреле 1963 года. Марина думала, что он поехал туда переждать опасность, ведь в Техасе его могли в любой момент арестовать из-за неудачной попытки покушения на жизнь Эдвина Уокера.

Именно в Новом Орлеане Освальд впервые попытался заявить о себе как о рьяном стороннике кубинской революции – он хотел, чтобы его считали членом Fair Play for Cuba Committee (FPCC), Комитета за справедливое отношение к Кубе. Той весной Освальд намеревался открыть отделение этой организации в Новом Орлеане. Воспользовавшись вымышленным именем Ли Осборн, он напечатал бланки заявлений о членстве в комитете, а также брошюры под лозунгом «Руки прочь от Кубы». Марина утверждала, что, находясь в Новом Орлеане, он впервые высказал желание бежать на Кубу, надеясь, что ему удастся угнать самолет, направляющийся в Гавану.

В то же время, судя по всему, Освальд в Новом Орлеане делал попытки проникнуть в антикастровские группировки, возможно, надеялся собрать тайную информацию, чтобы затем передать ее кубинскому правительству в подтверждение своей верности Кастро⁴. 5 августа, как установили в ФБР, Освальд побывал у Карлоса Брингаера, юриста родом с Кубы и ярого противника режима Кастро, и попросил того присоединиться к борьбе своей группы изгнанников против Кастро⁵. Брингаер рассказал представителям ФБР, что Освальд назвался бывшим морским пехотинцем, прошедшим спецподготовку для участия в партизанских действиях. На следующий день после их первой встречи Освальд вручил Брингаеру принадлежавшую ему памятку-руководство морпеха в доказательство того, что он прошел военную выучку.

Если Освальд на самом деле пытался проникнуть в антикастровские группировки, его миссия оказалась под угрозой срыва уже через несколько дней, когда Брингаер и двое других кубинских эмигрантов увидели его на перекрестке – тот раздавал прохожим листовки Комитета за справедливое отношение к Кубе. Завязалась потасовка, в результате Освальда арестовали. Проведя ночь за решеткой, Освальд попросил о встрече с агентом ФБР, якобы для того, чтобы дать Бюро официальный отчет о своих действиях. Он рассказал агенту, что он член Комитета за справедливое отношение к Кубе, а председатель местного отделения этой организации – некий А. Дж. Хиделл (этим псевдонимом Освальд воспользуется, когда будет покупать винтовку Mannlicher-Carcano). Марина Освальд предположила, что ее муж выбрал псевдоним Хиделл потому, что он рифмуется с Фидель. В апреле в Новом Орлеане Либлер взял показания у Брингаера и счел их заслуживающими доверия.

Во время своей второй поездки в Новый Орлеан в июле Либлер встретился с другими жителями этого города, свидетельства которых, на его взгляд, меньше заслуживали доверия, но этих людей также следовало опросить: комиссия должна собрать как можно более полную информацию. Среди этих опрошенных был Дин Эндрюс-младший, очень колоритная фигура – мелкий адвокатишка и гуляка, у которого, похоже, каждый день был как праздник⁶. Даже в экзотическом Новом Орлеане он выделялся из толпы как благодаря своей внешности (этакий толстяк в темных очках, которые он не снимал даже в помещении), так и из-за необычной манеры речи. Он говорил на языке каджунских битников: модник у него был «стильный чувак», а приличный бар – «клевый кабак».

Через несколько дней после убийства Кеннеди Эндрюс запросил контакта с ФБР и доложил, что Освальд заходил к нему в юридическую контору летом 1963 года, хотел добиться пересмотра «неприятного» увольнения из морской пехоты. Эта часть рассказа Эндрюса заслуживала внимания ФБР и комиссии Уоррена, поскольку было известно, что Освальд очень переживал из-за увольнения. Однако в истории, рассказанной Эндрюсом ФБР, было не только это. Освальд, сказал он, приходил к нему в офис вместе с тремя латиноамериканцами, внешне похожими на гомосексуалов – «три голубых парнишечки», – и, судя по поведению Освальда, Эндрюс и его причислил к голубым. «Он был с мальчишками накоротке, – сказал Эндрюс. – Задницей не вертел, но мне казалось, все они одного поля ягода».

Похоже, у Освальда в Новом Орлеане имелся некий таинственный покровитель. Всего через несколько часов после покушения, заявил Эндрюс, ему позвонил местный адвокат, которого он назвал Клеем Бертраном – тот был как-то связан с «тремя голубыми парнишками» и сам был бисексуалом, – и стал уговаривать Эндрюса немедленно ехать в Даллас защищать Освальда. Комиссия просила ФБР проработать свидетельство Эндрюса, особенно прояснить личность Бертрана, но в Бюро ответили, что им не удалось найти доказательств того, что Бертран вообще существовал. А Эндрюс описывал Бертрана каждый раз по-разному, в том числе во вторник, 21 июня, когда он под присягой давал показания Либлеру.

Либлер попросил его еще раз рассказать, как выглядит Бертран.

– Росту в нем примерно метр семьдесят. Рыжеватый, глаза голубые, румяный, – стал вспоминать Эндрюс.

Либлер заглянул в отчеты ФБР о беседах с Эндрюсом и увидел, что тот вначале утверждал, что рост Бертрана метр восемьдесят пять или метр восемьдесят семь сантиметров. Как так получилось, что Бертран после первых показаний Эндрюса стал на пятнадцать сантиметров ниже, поинтересовался он.

– Я только предположил, – ответил Эндрюс.[22]

Либлер в тот же день предпринял попытку получить более надежные свидетельства от некоего кубино-американского бармена Эваристо Родригеса, который сказал, что Освальд в 1963 году один раз заходил к нему в бар «Гавана» на Декейтер-стрит⁷. С Освальдом были еще двое мужчин, один из них явно латиноамериканец. Родригес вспомнил, что Освальд выглядел пьяным и «растекся» по стойке бара, прежде чем заказать лимонад. Латиноамериканец заказал текилу. «Тогда я говорю: за текилу с него пятьдесят центов, – вспоминал Родригес. – Он стал возмущаться, мол, слишком дорого, и сказал что-то вроде того, что он кубинец… а владелец бара вроде как капиталист».

И хотя другие свидетели настаивали на том, что Освальд никогда не напивался после возвращения из России, Либлер стоял на своем: тот мог находиться в баре с кубинцем, который разделял антикапиталистические взгляды Освальда и, более того, не стеснялся о них открыто заявлять. Он попросил описать внешность кубинца. Родригес сказал, что, как ему кажется, мужчине было лет под тридцать и голова у него была приметная: слишком большая залысина спереди. Либлер вспомнил, что в первых беседах с агентами ФБР Сильвия Одио, описывая одного из латиноамериканцев, которые заходили к ней с Освальдом – она называла его Леопольдо, – сказала, что надо лбом у него была необычная проплешина⁸.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.