Глава 50

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 50

Офис директора Федерального Бюро Расследований

Вашингтон, округ Колумбия

август 1964 года

Ли Рэнкин чувствовал себя очень неловко из-за требований, которые комиссия выдвигала по отношению к ФБР. Запросы о предоставлении дополнительной информации и помощи продолжали поступать в Бюро на протяжении всех летних месяцев 1964 года, даже когда комиссия почти завершила работу над заключением. 18 августа Рэнкин позвонил начальнику главного следственного отдела ФБР Алексу Роузену – поблагодарить Бюро за готовность отреагировать на запросы, «какими бы нелепыми они ни казались на первый взгляд».

В последние недели расследования агенты ФБР в Техасе и по ту сторону мексиканской границы отрабатывали новые наводки, полученные от комиссии. Агенты в Мехико прочесывали все магазины серебряных изделий в городе в поисках того, где Освальд мог приобрести браслет, который он подарил Марине. Комиссия настаивала на необходимости такой розыскной работы, несмотря на то что браслет этот на самом деле был изготовлен в Японии и Освальд купил его уже после возвращения в США. Сотрудников офиса Бюро в Мехико попросили таким же образом проверить все фотоателье, чтобы найти то, в котором Освальду могли сделать фотографии на анкету для кубинской визы.

Но что еще более важно, комиссия хотела, чтобы ФБР провело тщательное новое расследование показаний Сильвии Одио. «Учитывая мнение нескольких уважаемых людей, близко знающих миссис Одио, мы склонны полагать, что ее словам можно верить», – написал Рэнкин Гуверу 24 июля, добавив, что комиссия хотела бы, чтобы еще раз, и как можно скорее, выслушали показания Энни Одио, сестры Сильвии1. В ответном письме от 12 августа Гувер доложил, что сотрудники ФБР поговорили с Энни Одио и что, хотя она в целом подтвердила рассказ сестры о встрече с Освальдом, в ФБР по-прежнему уверены, что это тупиковый путь2. «За неимением особого запроса от комиссии в данном конкретном случае не вижу возможности для дальнейших действий», – написал Гувер.

Уэсли Либлер сказал, что это письмо его чрезвычайно удивило. Почему ФБР так не хочет довести до конца расследование вроде бы заслуживающих доверия свидетельских показаний, которые могли бы вывести на заговорщиков, причастных к убийству президента?

И сел писать свой, подробный перечень заявлений Одио, сопоставляя ее рассказ о встрече с тем, что ему было известно о хронологии поездки Освальда в Мексику. В итоге Либлер пришел к выводу, что, хотя временные рамки были очень узкие, Освальд все же мог съездить в Даллас в конце сентября. Будь в его распоряжении частный автомобиль или сядь он на самолет, он мог бы наведаться в Даллас, правда, всего на несколько часов, перед тем как пересек мексиканскую границу.

В конце августа Либлер вчерне составил подробное письмо, чтобы передать его на подпись Рэнкину; в нем говорилось, что комиссия должна потребовать, чтобы ФБР заново и всесторонне расследовало случай, рассказанный Одио. Рэнкин заранее знал, что Гуверу письмо не понравится, но все равно его отправил. «Для комиссии очень важно, чтобы заявления миссис Одио либо получили подтверждение, либо были опровергнуты, – говорилось в письме. – Мы просим вас провести надлежащее расследование, чтобы установить, кого видела миссис Одио примерно в конце сентября или в начале октября 1963 года». В этом же письме содержался подготовленный Либлером тщательный анализ графика перемещений Освальда, а также указание на то, что данное Сильвией Одио описание внешности одного из двух латиноамериканцев, заходивших к ней на квартиру – «Леопольдо», – совпадает с приметами человека, которого якобы видели с Освальдом в новоорлеанском баре.

Из офиса Гувера письмо было перенаправлено в далласское отделение ФБР, и задача искать след была возложена на спецагента Джеймса Хости, того самого, который еще в декабре разбирался с заявлениями Одио – и отклонил их3. Хости рассказывал впоследствии, что, получив это задание, он был в недоумении: ему предстояло вести то же самое расследование, с которым он уже возился восемь месяцев назад. «Когда же закончится этот кошмар?» – вздыхал он. В то лето он, по его словам, стал в Далласе притчей во языцех. Всем, кто регулярно читает газеты, было знакомо его имя. Все его соседи знали, что он – тот самый злополучный агент ФБР, который следил за Освальдом до покушения, но так и не понял, какую угрозу тот представляет. Гувер и его помощники в Вашингтоне, казалось, вознамерились доказать, что Освальд был стрелком-одиночкой, и все, что Хости удалось узнать со времени покушения, подтверждало эту точку зрения. «Ли Харви Освальд! Сколько можно твердить это имя? – возмущался Хости. – Как же он мне надоел!»

К концу лета Гувер уже почти не скрывал своего недовольства Уорреном и некоторыми другими членами комиссии, хотя по-прежнему боялся, что в заключительном отчете они не похвалят ФБР. Его внутриведомственная переписка пестрит едкими замечаниями в адрес комиссии и ее работы. Обычно он высказывал свое мнение прямо на служебных записках своих помощников, делая пометки четким, изящным почерком в самом низу страницы.

Чаще всего его злобные замечания были связаны с тем, как в прессе освещалась работа комиссии. Судя по «припискам» Гувера, он считал, что за каждой газетной или журнальной статьей, опубликованной в крупных СМИ и критикующей ФБР за действия Бюро до или после покушения, стоят именно члены комиссии, а в некоторых случаях и сам Уоррен. После того как журнал The Nation зимой того года поднял вопрос, не был ли Освальд тайным осведомителем ФБР, Гувер написал помощникам, что требует выяснить, кто поставляет в журнал такие сведения4. Он заподозрил Уоррена: «The Nation – это Библия Уоррена», – писал он. Когда газета The Dallas Times Herald сделала достоянием гласности подробности расследования комиссии – в той его части, где речь шла о том, что во время службы в морской пехоте Освальд проявлял склонность к насилию, – помощник Гувера подготовил для него конспект статьи и прокомментировал, что, похоже, это вызвано «утечкой со стороны кого-то из членов комиссии». В самом низу листа Гувер черкнул: «Уоррена, кого же еще».

Гувер полагал, что комиссия, даже не пытаясь положить конец слухам об Освальде и о возможном заговоре с целью убийства Кеннеди, сама же эти слухи и подпитывала, особенно после того, как Уоррен заявил репортерам, что мы не узнаем правды об убийстве «при жизни». «Если бы Уоррен не разевал рот, а помалкивал, все было бы тихо и никто не строил бы догадок», – написал Гувер.

Гувер также подозревал, что ФБР стало жертвой некомпетентности – а еще, по его словам, продажности – в полицейском управлении и в офисе окружного прокурора Далласа. Ему казалось, что чиновники из органов правопорядка продолжают поставлять комиссии порочащую ФБР информацию в надежде, что комиссия сделает им снисхождение в заключительном отчете. Чуть раньше в тот же год Гувер потихоньку приказал местному отделению ФБР в Далласе прекратить все контакты с главным прокурором города по уголовным делам Уильямом Александером, поскольку был уверен, что Александер распространяет слухи о том, что Освальд был информатором ФБР. Подозревал он и начальника Александера, окружного прокурора Генри Уэйда. «Этот сукин сын, – так отзывался Гувер об Александере. – Передайте всем в нашем далласском офисе, чтобы не вступали с ним ни в какие контакты и с Уэйдом были поосторожнее»5.

Когда расследование комиссии близилось к концу, Гувер готов был допустить в беседе с помощниками, что Бюро часто избирало неправильную тактику в отношениях с комиссией и часто навлекало на себя совершенно необоснованные, по его мнению, подозрения. Однажды сотрудники среднего звена ФБР слишком «узко истолковали» запрос комиссии на материал о Джеке Руби, после чего и юристы комиссии стали возмущаться, почему Бюро удерживает необходимые им документы. После этого случая Гувер написал помощнику: «…Меня все больше беспокоит то, что мы не можем как положено справиться этим делом»6. А в более поздней записке недоумевал: «Не понимаю, почему мы даем узкие толкования запросам комиссии».

В марте первый помощник Гувера Уильям Брэниган в докладной посоветовал ФБР отклонять запросы комиссии, касающиеся наблюдения за публичными выступлениями Марка Лейна и Маргерит Освальд7. Он понимал опасность возможного политического скандала, если станет известно, что комиссия следит за теми, кто ее критикует. «Данный запрос комиссии очень широк и, если его понимать буквально, расследование может лечь на Бюро тяжким бременем и в перспективе доставить много неприятностей», – писал Брэниган. Но Гувер осторожничал, не решаясь прямо отказывать комиссии. «Мне не нравится, что наше ведомство всегда так неохотно откликается на запросы комиссии. Ясно, что многие из них кажутся нелепыми и невыполнимыми, – писал он. – Но суть в том, что по крайней мере Уоррен враждебно настроен по отношению к Бюро, а мы увиливаем и сами даем ему в руки оружие против нас».

Рэнкин впоследствии будет говорить, как много сил положил в тот год, пытаясь хоть как-то наладить отношения с Бюро. На самом деле перед комиссией нависла прямая угроза, что Гувер и Бюро вообще перестанут помогать следствию. Первая «стычка» случилась весной, когда комиссия решила пригласить независимых экспертов для проверки некоторых вещественных доказательств, которые уже проходили экспертизу в лаборатории ФБР – в их числе были пули и фрагменты пули из Далласа. Однако старшие помощники Гувера усмотрели в этом выпад против Бюро, предположив, что комиссия не доверяет лабораторным анализам. Гувер тоже, казалось, обиделся. «С этой комиссией Уоррена все труднее работать»8, – писал он.

В какой-то момент он, судя по всему, поручил заместителю директора ФБР Алексу Роузену пригрозить комиссии, что та вообще может не рассчитывать на помощь лаборатории. «Я указал мистеру Рэнкину, что наша лаборатория и без того слишком загружена работой, и если результаты нашей экспертизы их не устраивают, какой смысл экспертам нашей лаборатории связываться с их новыми исследованиями?» – писал Роузен9.

Рэнкин попытался как-то сгладить конфликт. Он часто говорил по телефону с Роузеном, извиняясь за множество «необоснованных запросов», направленных комиссией в ФБР. Рэнкин пытался примириться, похвалил лабораторию ФБР и объяснил, что внешние эксперты только подтвердят точность выводов ФБР. Он так рассыпался в благодарностях к ФБР и работе лаборатории, что в конце концов Бюро смилостивилось и отменило угрозу. И все же Гувер по следам этого спора счел нужным предупредить своих помощников, чтобы они не слишком верили благодарным речам Рэнкина и его коллег в комиссии: «Не верю ни единому лестному слову от Уоррена и его комиссии, – написал Гувер на одной из докладных Роузена. – Они искали в ФБР бреши, а не найдя ни одной, пытаются нас умаслить»10.

При всей неприязни к Уоррену Гувер старался поддерживать добрые отношения с теми членами комиссии, которые, как он считал, могли встать на защиту ФБР в заключительном отчете комиссии, особенно с конгрессменом Фордом. Судя по данным из архива Гувера, он встретился с Фордом в апреле на одном праздничном мероприятии в доме Карфы Делоака, который был доверенным лицом, осуществлявшим обмен информацией между Бюро и Конгрессом. На следующий день, по следам этой встречи, Гувер направил Форду записку: «Должен признаться, мне было очень приятно побеседовать с миссис Форд и с вами на вчерашней вечеринке у Делоака. Я очень рад, что имел возможность в неформальной обстановке обсудить некоторые темы, представляющие особый интерес для вас, а также для ФБР. (О том, что это за важные темы, в письме не сказано.) Приятно сознавать, что у нас есть такие бдительные, решительные конгрессмены, как вы, знающие о насущных проблемах государства, – продолжал Гувер. – Если найдете время заглянуть в штаб-квартиру ФБР, я бы с удовольствием устроил для вас и миссис Форд экскурсию, чтобы вы увидели своими глазами, как мы работаем. И, разумеется, вы можете всегда позвонить мне, как только вам понадобится наша помощь»11.

Бюро также следило весь год за Уильямом Манчестером, который собирал материал для своей книги об убийстве президента. Делоак просил проверить его биографию, результаты обнадеживали12. Когда Манчестер был корреспондентом газеты The Baltimore Sun в Вашингтоне, ему приходилось время от времени иметь дело с ФБР, и, судя по записям ФБР, «в прошлом у нас с ним были самые теплые отношения», писал Делоак. Той весной Роберт Кеннеди попросил Гувера встретиться с Манчестером для подготовки книги, эту просьбу передал директору ФБР Эдвин Гутман, пресс-секретарь Кеннеди. Гувер, который обычно неохотно шел навстречу генеральному прокурору, вначале отказался давать интервью писателю. Вместо этого Манчестера пригласили побеседовать с Делоаком, в канцелярии Кеннеди эту встречу организовали 22 апреля.

Пересказывая Делоаку примерный план будущей книги, Манчестер попросил о возможности поговорить непосредственно с Гувером: он сказал, что хочет лучше понять, что происходило в Вашингтоне в первые часы после убийства президента, в том числе ему нужно было знать точную последовательность телефонных разговоров между Гувером и Робертом Кеннеди, когда Гувер сообщил о покушении. (Кеннеди уже говорил Манчестеру, что его неприятно поразил бесстрастный, как у робота, голос Гувера по телефону.) Манчестер дал понять Делоаку, что Гувер подвергает себя риску, если не расскажет свою версию событий, потому что другая версия – рассказанная Кеннеди – может оказаться для него весьма нелестной. Писатель намекнул, что ему уже многое известно. По словам Делоака, Манчестер сказал, что «побывал у генерального прокурора дома и видел бассейн, возле которого стоял генеральный прокурор, когда ему позвонил директор ФБР».

Гувер уступил и согласился дать интервью, выкроив для встречи с Манчестером один час в своем графике в начале июня13. Как и следовало ожидать, главное, чем интересовался писатель, – телефонные разговоры Гувера с Робертом Кеннеди в день, когда произошло покушение. Как заметил Гувер, тон его во время этих разговоров был профессиональный, а вовсе не холодный и отчужденный, к тому же, судя по всему, не он, а сам Кеннеди свернул разговор. После того как он сообщил Кеннеди во время первого звонка о том, что его брат получил огнестрельное ранение и его срочно везут в больницу, вспомнил Гувер, «генеральный прокурор помолчал несколько секунд, а потом попросил» ФБР «держать его в курсе дальнейших событий» – и положил трубку. Генеральный прокурор, сказал Гувер, «не из вспыльчивых» и во время телефонного разговора, учитывая обстоятельства, казался относительно спокойным.

Гувер высказал Манчестеру свою давнюю версию, почему Бюро не предупредило Секретную службу о том, что Освальд в Далласе: «У нас было немного информации об Освальде, при этом она была, по сути, довольно поверхностная», и повторил свои претензии к далласской полиции, проявившей некомпетентность. «Если бы ФБР взяло под свою опеку Ли Харви Освальда… <…> его бы никогда не убил Джек Руби, – заметил он. – И этого можно было избежать, если бы полиция Далласа действовала надлежащим образом».

В конце беседы Манчестер задал вопрос, который Гувер и его помощники вполне могли бы назвать странным. Почему Гувер не был на отпевании и похоронах президента, ведь церемония проходила всего в нескольких кварталах от офиса Гувера в деловой части Вашингтона? Не мог вырваться, ответил Гувер, был завален работой: пришлось заниматься расследованиями в Далласе и Мехико – «следы вели в Мехико» – и организовать наблюдение за иностранными делегациями, приехавшими в те выходные в Вашингтон на похороны. Как объяснил Гувер, он «был прикован к рабочему столу».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.