Глава 53

Глава 53

Офис Джеральда Р. Форда

палата представителей

Вашингтон, округ Колумбия

сентябрь 1964 года

То, что Джеральд Форд пишет книгу, все труднее было держать в тайне. Все больше нью-йоркских издателей узнавало о его планах написать книгу, в которой будет рассказано о ходе расследования «изнутри», – предполагалось выпустить ее сразу после того, как комиссия обнародует заключительный отчет. Форд и его друг и соавтор Джек Стайлз нашли авторское агентство – William Morris Agency – и поручили ему вести переговоры с издательством Simon and Schuster.

По авторскому договору Форду полагался аванс в размере 10 тысяч долларов, а после выплаты аванса – до 15 процентов отпускной цены с каждого проданного экземпляра[25]. Условия авторского договора на публикацию тиража в бумажной обложке предполагалось обсудить позже. Один только аванс равнялся примерно половине ежегодного жалованья Форда в Палате представителей, составлявшего 22 500 долларов¹. Предполагалось, что в основе книги будет рассказ о жизни Освальда с изложением возможных мотивов для убийства Кеннеди. Остановились на названии «Портрет убийцы», хотя вначале Форд предлагал другое название: «Убийца Кеннеди». С руководством издательства Форда познакомил редактор журнала Life Эдвард К. Томпсон, который хотел приурочить журнальную версию фрагмента книги к публикации заключительного отчета комиссии.

Издатели решили поторопиться с выходом книги, хотя у них были сомнения и по поводу качества представленных глав – «грубое, неуклюжее подражание остросюжетной литературе», как выразился один редактор, – и относительно того, насколько вообще Форду пристало заниматься подобным делом.

«Мне как-то не по душе сама идея, что один из членов весьма уважаемой комиссии делится своим личным взглядом на “закулисную” историю», – писал другой редактор.

Все лето Форд старался поддерживать у журнала Life и издательства Simon and Schuster интерес к проекту, даже приглашал журнальных и издательских редакторов в Вашингтон, чтобы они прочли документы комиссии для внутреннего пользования, которые он хранил у себя в офисе. Причем делал это, даже зная, что ФБР интересуется, не он ли допустил утечку «Исторического дневника» Освальда, копия которого оказалась в журнале Life. «Только что говорил с Джерри Фордом по телефону, – писал 8 июля редактор этого журнала Томпсон ответственному сотруднику Simon and Schuster. – Он спрашивает, не хочет ли кто заранее просмотреть основные документы комиссии… и если вы считаете, что это стоит сделать, дайте мне знать»². Томпсон, как бы ни было соблазнительно для журналиста такое предложение, отказался читать секретные документы. По его словам, он напомнил Форду в разговоре, что документы сами по себе не обеспечат книге успеха. Читателям интересен «личный вклад» Форда – они захотят узнать, что сам автор думает о расследовании и о личности Освальда. «Я не вижу большой пользы от чтения документов, которые пока что являются сугубо официальными бумагами».

Когда впоследствии Форда критиковали за то, что он пытался нажиться на убийстве президента, он говорил в свое оправдание, что эта книга стала ценным вкладом в историю. Форд также не видел ничего плохого, по его словам, в том, что позволил Джону Стайлсу и другим своим неофициальным помощникам – в том числе бывшему конгрессмену Джону Рэю и студенту Гарвардской школы права Фрэнсису Фэллону – просматривать засекреченные документы. «Получилась отличная команда, – говорил Форд о своих помощниках, – Джек – писатель, Джон – юрист. Они готовили для меня вопросы, с которыми я выступал на заседаниях комиссии, они анализировали расшифровки стенограмм, выискивали несоответствия». И подчеркивал, что без их помощи ему было бы трудно справиться с работой в комиссии.

Тот год для Форда выдался необычайно трудным. Дел у него всегда было невпроворот, поскольку он состоял в Комитете по бюджетным ассигнованиям, а в 1964 году с головой ушел во внутреннюю политику. Летом стало известно, что его имя числится в коротком списке кандидатов в вице-президенты, который рассматривает Барри Голдуотер3. Фэллон, которому в том году исполнилось 23 года, только диву давался, с каким рвением Форд занимается делами в комиссии, несмотря на загруженность в Конгрессе. Он считал, что единственным недостатком Форда как члена комиссии было то, что тот слишком хорошо думал о ФБР и об Эдгаре Гувере.

В середине лета Фэллон просил Форда повлиять на комиссию, чтобы продолжить поиски свидетельств заговора. В служебной записке от 31 июля он сообщал Форду, как беспокоит его то, что отчет обходит стороной свидетельства, позволяющие предположить, что в СССР Освальда готовили для шпионской работы⁴. «Не позволяйте им ничего приукрашивать и замалчивать, – предупреждал Фэллон Форда. – По многим вопросам у нас еще недостаточно информации. Постарайтесь по возможности узнать как можно больше. Пусть это даже будут данные из конфиденциальных источников».

Друг Форда Стайлс прямо высказывал подозрения, что комиссия пропустила сведения, указывавшие на наличие заговора⁵. 4 сентября, когда расследование уже близилось к концу, он просил Форда еще раз подумать, не мог ли Освальд быть шпионом. «Разве у нас есть реальные доказательства того, что Освальд не был чьим-то агентом? У нас нет доказательств, что он был шпионом, но этого недостаточно, чтобы считать вопрос закрытым».

Форд уверял, что не делает скоропалительных выводов. Он позже рассказывал, что как следует рассмотрел все версии заговора, в том числе и такие, о которых широкой публике не было известно. В мае к Форду обратился корреспондент Detroit Free Press – ведущей утренней газеты штата, представителем которого был Форд⁶. Журналист хотел узнать его мнение о слухах, будто Освальд был участником заговора, зародившегося в 1963 году в Новом Орлеане, когда будущий убийца жил в этом городе. Слухи были довольно путаные, притом с подробностями довольно непристойного характера – вот почему журналисты за пределами Луизианы не спешили их подхватывать.

Слухи в основном касались некоего жителя Нового Орлеана, который был членом правых группировок, стремящихся свергнуть режим Кастро: это был бывший пилот компании Eastern Airlines Дэвид Ферри, которого вскоре после убийства президента допрашивала и полиция Нового Орлеана, и ФБР. Будучи подростком, Освальд был членом луизианского отряда «Гражданский авиапатруль» (Civil Air Patrol, сокращенно CAP) – добровольного общества содействия ВВС США, куда принимали всех любителей авиации. Из документов следовало, что Освальд состоял в местном отряде «Авиапатруля» в то время, когда одним из его руководителей был Ферри. Однако Ферри решительно отрицал, что был знаком с Освальдом, хотя на фотографии собрания «Гражданского авиапатруля», обнаруженной годы спустя, запечатлены и Ферри, и Освальд.

Выслушав совершенно невероятную историю о Ферри, Форд сделал для себя пометки (правда, он неправильно записал фамилию: Ferry вместо Ferrie). Судя по тому, что он услышал, Ферри, который, как сказал корреспондент, «носит парик и накладные брови» (у Ферри была такая болезнь – аллопеция, при которой выпадают волосы), был уволен из авиакомпании «за гомосексуальные действия» в отношении мальчиков-подростков.

Детройтский корреспондент рассказывал, что Ферри также связан с людьми из мира организованной преступности, в Новом Орлеане он по совместительству работал сыщиком у некоего адвоката, который представлял интересы главаря местной бандитской группировки Карлоса Марцелло, и поговаривали, что после того, как Министерство юстиции при администрации Кеннеди пыталось депортировать Марцелло, Ферри на самолете доставил его обратно в США. «Возможно, знал О в ГАП, – записал Форд в своем блокноте, имея в виду Освальда и “Гражданский авиапатруль”. – Ли Харви Освальд – гомосексуалист?» Он пытался представить, как все это сочетается: если Освальд был связан с Ферри благодаря гомосексуальной ориентации или благодаря знакомым в группах кубинских изгнанников, означало ли это, что он также был связан с боссом мафии, который решил поквитаться с Кеннеди?

Из штатных сотрудников комиссии расследование слухов о Ферри – и о возможной связи Освальда с другими представителями организованной преступности Нового Орлеана – было поручено Уэсли Либлеру. Во время своей июльской поездки в Новый Орлеан Либлер не нашел ничего, что указывало бы на наличие хоть сколько-нибудь серьезного заговора с участием Ферри или мафии. В результате в отчете комиссии не содержалось никаких упоминаний о слухах насчет Ферри. «ФБР основательно проверило Ферри, – говорил впоследствии Либлер. – Но это ничего нам не дало»[26]⁷.

Ближе к концу расследования Форд, по его словам, убедился, что конспирологических версий в деле о покушении не избежать, учитывая «запутанность событий и странное совпадение фактов», которые обнаруживаются в ходе расследования комиссии⁸. «Задним числом кажется, что невероятные совпадения, которые имели место, никак не могли произойти – и тем не менее произошли».

В беседе со Стайлсом Форд прошелся по всем возможным конспирологическим теориям. Вместе они придумали, как с этим разобраться. Они заметили, что большая часть версий заговора строилась на том, что Освальд был «подсажен» на Техасский склад школьных учебников. Так ли это? Они изучили информацию о том, каким образом Освальд в октябре получил эту работу: по просьбе Марины Освальд Рут Пейн позвонила заведующему складом учебников, и тот согласился встретиться с Освальдом, а потом взял его на работу. Склад школьных учебников в Далласе располагался в двух зданиях. И если заведующий не был сам замешан в заговоре, то Освальда отправили работать в здание на Дили-Плаза по чистой случайности.

И еще один способ упорядочить версии Форд нашел, изучив и проанализировав календарь за последние месяцы 1963 года. Если заговорщики, товарищи Освальда, специально устроили его на работу на склад школьных учебников, они должны были заранее знать, что кортеж Кеннеди будет проезжать мимо этого здания. Форд изучил хронологию поездки Кеннеди в Техас и то, как готовились к этой поездке в Белом доме. Из расписаний явствовало: то, что Кеннеди собирается посетить Техас 21 и 22 ноября, стало широко известно в конце сентября, когда Освальд находился в Мексике⁹. Но Даллас окончательно включили в план поездки только 9 ноября – к тому моменту Освальд уже три недели работал на складе школьных учебников. И только 19 ноября, всего за три дня до прибытия Кеннеди, был опубликован утвержденный маршрут, согласно которому президентский кортеж должен был проследовать мимо Техасского склада школьных учебников. В итоге Форд убедился, что только «по чистой случайности» Освальд оказался в здании, из которого мог выстрелить в президента. «Судьба привела его в нужное время в нужное место, чтобы он сделал свое черное дело».

Форд чувствовал, что ход событий в воскресенье, 24 ноября, в день, когда убили Освальда, ясно показывает, что Руби также не участвовал в заговоре. «Совершенно случайно» у Руби появилось время, необходимое для того, чтобы проникнуть в подвальное помещение управления полиции и застрелить Освальда. С переводом Освальда в окружную тюрьму в последнюю минуту произошла задержка – по просьбе федерального инспектора Управления почтовой службы США, который хотел задать несколько вопросов обвиняемому: инспектор был на воскресной службе в церкви и никак не мог прийти туда раньше. И эта недолгая отсрочка дала Руби необходимое время – он находился в тот момент в отделении Western Union через дорогу, отправлял денежный перевод в 25 долларов одной из своих стриптизерш. Если бы перевод Освальда в окружную тюрьму произошел раньше на две-три минуты, Руби мог прийти на место слишком поздно.

Форда огорчала неспособность комиссии сделать вывод о мотивах Освальда. В своей книге, написанной вместе со Стайлсом, и в более поздних комментариях об убийстве Форд высказывал предположение о том, что навело Освальда на мысль убить президента Кеннеди, и его объяснение оказалось наиболее подробным, а во многих отношениях и самым осмысленным из всех, что выдвигались членами комиссии.

По мнению Форда, ответы следует искать в «Историческом дневнике» Освальда. В своих действиях Освальд руководствовался вовсе не политическими принципами, во всяком случае, политика была для него не главное. Его «так называемый марксизм» был «мешаниной из революционной диалектики и мечты о справедливом обществе, о котором он имел весьма туманное представление». На самом деле, как думал Форд, Освальд жаждал внимания, а чисто детское упрямство не позволяло ему отказаться от заявленной цели. У Форда было четверо детей, трое из них мальчики, и он думал, что достаточно разбирается в детской психологии, чтобы понять: в поступках Освальда было что-то от подросткового бунтарства. В «Историческом дневнике» мы видим «живой автопортрет молодого человека, который, когда ему не удается получить желаемое, переживает это как личную трагедию и совершает необдуманные поступки, чтобы привлечь к себе внимание», писал Форд. «Сталкиваясь с непреодолимым препятствием, обычный человек стукнет кулаком по столу или, еще лучше, скажет: это мне урок на будущее. Но Ли Харви Освальд не таков… Он был как ребенок: если ему не удается привлечь к себе внимание, он ломает и разбрасывает игрушки, чтобы его заметили».

Форд думал, что у Освальда были еще и другие мотивы, хотя ни в своей книге, ни в публичных выступлениях сказать об этом не решился. Это касалось сексуальности Освальда. Члены комиссии не раз слышали от свидетелей о сексуальных проблемах Освальда. Форд предположил, что Освальд был импотентом¹⁰. Когда Марина в шутку пожаловалась знакомым, что он неважно исполняет свой супружеский долг, он почувствовал себя таким униженным, что взял ружье и пошел на Дили-Плаза – доказать, что он не тряпка. «У меня было такое чувство, и я думаю, у других тоже, что упреки жены в импотенции сильно задели его, – говорил Форд в прежде не публиковавшемся интервью. – Он вынужден был что-то сделать, чтобы доказать свою мужественность».

Читая черновые варианты отчета, Форд и его референты набросали пространные списки редакторских замечаний, которые Форд затем предложил комиссии. Редакторские замечания Форда проследить проще, поскольку он привел их – отдельно по каждой главе – в письме на бланке Палаты представителей, адресованном Рэнкину. Большую часть поправок Форда охотно приняли: он часто находил ошибки, видимо, его референты внимательно изучили текст. В письме от 2 сентября он просил Рэнкина, чтобы комиссия исправила утверждение, что Освальд почти не употреблял спиртного, – такое утверждение поставило бы под сомнение надежность показаний свидетелей, которые видели Освальда в барах в Новом Орлеане и в Далласе11. «Из документов явствует, что он употреблял спиртное, а иногда даже чрезмерно, когда жил в России, а также в Новом Орлеане в 1963 году». По совету Форда этот абзац вычеркнули.

Он предложил и еще одно изменение, которое впоследствии вызовет много разнотолков: попросил переписать ключевую фразу о медэкспертизе так, чтобы непосвященному было понятно, где именно на теле Кеннеди находилось входное отверстие первой пули – той самой, что затем попала в Коннелли. В черновом варианте изначально говорилось, что «пуля вошла в его спину в месте чуть выше лопатки и правее позвоночника»¹². В своей копии Форд зачеркнул эти слова и заменил их на следующие: «Пуля вошла в основание его шеи чуть правее позвоночника». И эти изменения были внесены. Впоследствии, через много лет, Форд объяснял, что он всего лишь хотел уточнить место ранения. «Для любого здравомыслящего человека “над лопаткой и справа” означает где-то очень высоко и сбоку – я именно так понял». Сторонники версий заговора будут потом уверять, что Форд этой правкой хотел ввести читателей в заблуждение относительно траектории пули, поддерживая тем самым свою версию одной пули. На самом же деле правка Форда, похоже, лишний раз доказывала, что комиссия по-прежнему точно не знала, где же прошли пули.

Десятки лет спустя проверка, проведенная с одобрения Конгресса группой независимых медэкспертов, показала, что патологоанатомы из Медицинского центра ВМФ, производившие вскрытие, допустили поразительные ошибки, в числе прочего неправильно определили место обоих входных пулевых отверстий в теле Кеннеди¹³. Увидев фотографии вскрытия, независимые эксперты пришли к выводу, что пуля от первого выстрела попала в спину ниже того места, на которое указывал патологоанатомический протокол, а входное пулевое отверстие в голове располагалось на целых десять сантиметров выше.

Уоррен говорил, что в сентябре боялся смотреть на календарь: неумолимо приближался первый понедельник октября (в тот год это было 5 октября), когда начнется очередная сессия Верховного суда. Вместе с Рэнкином он составил и утвердил график завершения работы комиссии. Последнее закрытое совещание предполагалось провести 18 сентября, в пятницу, в 10 часов утра, в зале заседаний здания Организации ветеранов зарубежных войн. Весь этот день отводился на обсуждение и утверждение отчета. После этого гранки с последней правкой передадут в Управление правительственной печати, один экземпляр отчета, в переплете, вручат президенту Джонсону в следующий четверг, 24 сентября, в Белом доме.

Уоррен очень хотел, чтобы комиссия единогласно проголосовала за отчет, иначе у людей может создаться мнение, будто члены комиссии все еще сомневаются в чем-то или даже скрывают что-то от общественности. «Если мы не придем к согласию, это будет ужасно», – говорил он Дрю Пирсону¹⁴. И вспоминал в связи с этим закулисную кампанию, которая помогла ему добиться единогласного решения по делу «Браун против Совета по образованию» 1954 года. Он очень гордился тем, что ему удалось это сделать, и вспоминал, с каким удовольствием зачитывал определение Верховного суда по делу Брауна: «Когда я произнес “единогласно”, по залу прокатилась волна эмоций, – вспоминал он. – Это была инстинктивная реакция, чувство, которое не описать словами»¹⁵.

Но чтобы добиться единодушного вердикта по важному делу в Верховном суде, Уоррену часто приходилось месяцами вести подготовительную работу – и уговаривать. В деле Брауна он, по сути, применил агрессивную тактику лоббирования – несколько месяцев убеждал своих коллег подписаться под определением суда, ради этого даже навестил в больнице одного судью, который был нездоров. Но на то, чтобы добиться единогласия в комиссии, у председателя Верховного суда оставались считаные недели или даже дни. Если придерживаться намеченных сроков, на последнем закрытом заседании 18 сентября у Уоррена оставалась последняя и единственная возможность убедить членов комиссии, что они должны дать единодушное заключение по поводу смерти президента.

Поскольку стенографические отчеты совещаний комиссии уже не велись, во всяком случае, широкой общественности о них ничего не известно, нельзя точно сказать, каким образом Уоррен добился единодушия в выводах комиссии и насколько близок он был к провалу. Однако в последующие годы некоторые члены комиссии поделились своими воспоминаниями о том, что произошло в тот день.

Рассел позднее рассказывал, что шел на совещание, намереваясь выступить с особым мнением – в конце концов, он его уже написал, – и полагал, что другие члены комиссии его поддержат. Он уже не первую неделю заявлял, что не верит в версию одной пули или по крайней мере не может ее поддержать. Однако из черновых глав, которые ему показали перед началом заседания, следовало, что комиссия считает эту версию верной. Рассел, по его словам, также полагал, что в отчете следует воздержаться от категорического заявления, что Освальд не участвовал в заговоре. Но в черновых главах, которые он читал, прямо утверждалось, что Освальд действовал в одиночку.

После совещания Рассел рассказывал своим помощникам, что Уоррен поначалу наотрез отказывался переделывать отчет с учетом разных мнений по поводу версии одной пули. «Уоррен упирался, – говорил он своему личному секретарю в Сенате, с которым работал много лет. – Он говорил, что это единственно возможный путь»¹⁶. Судя по рассказам Рассела, Уоррен объяснил, почему так важно прийти к единому мнению, а потом стал убеждать комиссию принять формулировку в том виде, в каком она была изложена штатными сотрудниками. По словам Рассела, Уоррен оглядел присутствующих и, прежде чем перейти к прениям, объявил: «Все мы согласны и готовы подписать отчет».

И тогда Рассел выступил с поправкой, по сути бросив вызов председателю Верховного суда. Нет, не все согласны. Будет особое мнение, предупредил он, особенно в вопросе о версии одной пули. «Я не подпишу этого отчета, если комиссия настаивает на том, что пуля попала в обоих», в Кеннеди и в Коннелли. Ему претит сама мысль, пояснил он, что комиссия не прислушалась к словам Коннелли о том, что его ранило отдельной пулей. Сенатор Купер взял слово и поддержал Рассела, сказав, что тоже доверяет словам Коннелли и подпишет особое мнение. Далее, по словам Рассела, выступил конгрессмен Боггс и тоже сказал, что версия одной пули не кажется ему убедительной.

В этот, судя по всему, последний день подготовительной работы комиссии Уоррен неожиданно столкнулся с бунтарством, и это могло означать, что голоса по отчету разделились. Два, а возможно даже три члена комиссии были готовы подписать особое мнение.

После того как комиссия завершила расследование, Уоррен часто повторял, что был уверен в правильности версии одной пули и прислушивался к доводам некоторых штатных сотрудников комиссии, говоривших, что эта версияч должна быть верной, если Освальд действовал в одиночку. Но большая часть служебной карьеры Уоррена так или иначе была связана не с судом, а с политикой. Он прекрасно знал – как, вероятно, знал каждый из собравшихся в том зале, – что как бы ни был неприятен компромисс, затеняющий правду, иногда приходится чем-то пожертвовать, чтобы добиться цели. И он решил поторговаться.

Результатом стали обтекаемые формулировки, одобренные и Уорреном, и Расселом: они разбавляли оригинальный текст и тем самым допускали возможность того, что Коннелли был ранен отдельной пулей – что, по мнению штатных сотрудников комиссии, было абсолютно нелепо. Неуклюжие соглашательские формулировки так отражены в отчете комиссии:

«Хотя для выводов комиссии несущественно, какой из выстрелов послужил причиной ранения губернатора Коннелли, есть весьма убедительное свидетельство экспертов, указывающее на то, что та же самая пуля, которая прошла через горло президента, также причинила ранения губернатору Коннелли. Однако показания губернатора Коннелли и некоторые другие факторы дали повод для некоторого расхождения во мнениях относительно такой возможности, но ни у кого из членов комиссии нет сомнений, что все выстрелы, послужившие причиной ранения президента и губернатора Коннелли, были сделаны из окна шестого этажа Техасского склада школьных учебников»¹⁷.

Рассел требовал и других изменений в отчете. Он заявил, что снова выступит с особым мнением, если комиссия не упомянет о возможности заговора. Он согласен, что Освальд кажется убийцей-одиночкой. Но, по его мнению, не следует делать однозначный вывод, исключающий даже отдаленную возможность того, что у Освальда могли быть товарищи-заговорщики – в Далласе или еще где-нибудь. Рассел вспоминал, что сказал Уоррену следующее: «Я полностью согласен с тем, что нужно опираться на факты, которыми мы располагаем, но почем знать, вдруг когда-нибудь в будущем появятся другие свидетельства? Мы не имеем права заранее отметать факты, которые еще могут всплыть».

На этот раз Форд, по его словам, поддержал Рассела, и в этом пункте переписывать отчет оказалось не так мучительно. Это место переписали так, что вместо голословного утверждения, что никакого заговора не было, теперь там говорилось, что комиссия не обнаружила «никаких свидетельств» заговора, таким образом допускалась возможность, что такие свидетельства могут когда-нибудь появиться. Председатель Верховного суда добился того, чего хотел: единогласного мнения, которое, как он надеялся, навсегда положит конец мутным слухам об убийстве президента, которым он так восхищался, если не сказать любил. Уоррен объявил, что семь членов комиссии вновь соберутся через шесть дней в Белом доме, чтобы в торжественной обстановке вручить отчет президенту Джонсону.

Ли Рэнкин, вернувшись с собрания, объяснил своим заместителям, Говарду Уилленсу и Норману Редлику, что произошло. Уилленс был поражен, рассказывал он впоследствии. Отказавшись от безоговорочного признания версии одной пули, комиссия пошла на ужасный обман, говорили некоторые штатные юристы. «Рэнкин пытался объяснить такое решение комиссии Редлику и мне, но его оправдания казались нам неубедительными», – вспоминал Уилленс. Изменения явно были сделаны, «чтобы защитить Коннелли», а не потому, что кто-то стоял за правду. Ошибка техасского губернатора, настаивавшего на том, что в него попала другая пуля, вполне объяснима, но это, тем не менее, ошибка. И все же комиссия теперь допускала, что Коннелли прав, а это оставляло открытым вопрос – и уже навсегда – о том, что стрелял не один человек. «Это был ничем не оправданный компромисс, ставивший под сомнение достоверность всего отчета, – говорил Уилленс впоследствии. – Он порождал новые вопросы, что было только на руку сторонникам версии заговора, и в последующие десятилетия они этим вовсю пользовались».

Никто из членов комиссии не сообщал о каких-либо серьезных дебатах на том совещании по поводу резких формулировок, содержащих критику в адрес ФБР и Секретной службы. Оба ведомства следует примерно наказать за то, что не поделились информацией о возможной угрозе для жизни президента. Особого порицания заслуживал офис Бюро в Далласе и агент ФБР Джеймс Хости, не подавший сигнал в Секретную службу об Освальде накануне приезда Кеннеди в этот город. «Перед покушением ФБР ограниченно понимало свою роль в разведработе по предупреждению преступности, – говорилось в отчете. – Более тщательные и скоординированные действия ФБР в отношении Освальда могли бы привести к тому, что Освальдом заинтересовалась бы Секретная служба»¹⁸.

Секретной службе досталось и того больше: комиссия призывала ведомство «полностью перестроить» порядок сбора информации о потенциальной угрозе жизни президента¹⁹. В отчете содержалась просьба к президенту Джонсону: учредить на правительственном уровне комиссию, которая бы следила за работой Секретной службы. По настоянию Уоррена в отчете было упомянуто о том, что агенты Секретной службы из далласского автокортежа пьянствовали вечером накануне убийства; в отчете также выдвигалось предположение, хоть и не утверждалось наверняка, что эти агенты могли бы спасти жизнь президента. «Понятно, что эти люди, не выспавшиеся, потреблявшие спиртные напитки, пусть даже в ограниченном количестве, могли проявить больше бдительности»²⁰.

Форд хоть и явно поддерживал Гувера, но, как уверял позднее, не пытался смягчать содержащуюся в отчете критику в адрес ФБР: ему казалось, Гувер может утешиться хотя бы тем, что Секретной службе не поздоровилось больше. Проведя подсчеты, Форд отметил: «примерно 80 процентов нашей критики» относилось к работе Секретной службы. «Ошибок в работе ФБР мы выявили значительно меньше»²¹.

Точно так же не было разногласий, по рассказам членов комиссии, касательно резкой критики руководителей правоохранительных органов муниципального уровня в Далласе, особенно это касалось городского управления полиции и непрофессионализма сотрудников, при попустительстве которых убийство Освальда произошло прямо на глазах у зрителей государственного телеканала. Рассел говорил впоследствии: «У меня было такое чувство, что в Главном управлении полиции Далласа нарочно все сделали для того, чтобы Освальда казнили без суда и следствия».

Одному крупному федеральному ведомству посчастливилось избежать критики со стороны комиссии – ЦРУ. В отчете прямо не говорилось, но члены комиссии, похоже, согласились с тем, что шпионское агентство действовало профессионально, годами ведя ограниченную слежку за Освальдом, в том числе и в Мехико. Похоже, в результате расследования работа ЦРУ вызвала уважение у большинства членов комиссии, а также у штатных сотрудников, хотя бы потому, что это ведомство, в отличие от ФБР, выражало всяческую готовность помогать следствию.

Единственная официальная запись последнего совещания комиссии при закрытых дверях представляет собой сухой, на семи страницах, протокол, и в нем нет даже намека на ожесточенные дебаты, описанные впоследствии Расселом и Фордом²². Этот глубоко лживый протокол не объясняет того, что на самом деле происходило на совещании. В этом машинописном документе – автор его неизвестен – нет даже намека на разногласия относительно версии одной пули, нет описания споров, в результате которых комиссия оставила открытым вопрос о возможном заговоре. Как нет и упоминаний о том, что Рассел грозился дать в отчете свое особое мнение. В протоколе говорится только, что заключительный отчет был одобрен, причем единогласно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.