Весы истории

Весы истории

Глядя на большое полотно, мы отходим на несколько шагов. Чтобы осознать историческое событие, нужно отдаление. Всего один год отделяет нас от эпилога сталинградского сражения. Мы еще не можем взглянуть на него глазами потомков, но мы уже различаем все величие этой небывалой битвы.

В каждой войне имелись сражения, заслонявшие другие и привлекавшие к себе внимание поколений; иногда, не будучи решающими, они предопределяли исход кампании, как Бородино или Верден. Значение Сталинграда глубже: это — патетический поединок между двумя несовместимыми мирами.

Один старый немец недавно написал своему сыну: «Когда забудутся все страдания этих лет, бомбардировки, потери близких, надежды, разочарования, твои дети все еще будут повторять одно название — Сталинград…»

Германия давно мечтала о господстве над миром; она впервые примерила императорскую мантию в 1871 году, когда прадеды теперешних фрицев пускали пробки шампанского в лепные потолки Версаля. Неудачи не смутили немцев, и 1918 год они отнесли к опискам истории. Завоевание Европы было поручено следующему поколению. Мир увидал невиданное: немцы карабкались на высочайшие горы, переплывали моря, набивали карманы государствами, как яблоками. Невежественный и духовно ничтожный человек, эрзац древнего варвара с усиками приказчика, философ из пивнушки, озлобленный неудачами дилетант не мог скрыть в Компьене своего восторга: он ведь знал только один способ, чтобы возвыситься, — унижать.

Тень свастики повисла над Лондоном. Немцы очутились в Африке. Они ринулись на Россию. Поражение под Москвой их рассердило, но не обескуражило: вместо фюрера они высекли природу. Они кричали: «Тридцать пять ниже нуля, но вот летом мы им покажем». Летом они действительно двинулись на восток. О таком походе не мечтали ни Ксеркс, ни Александр Македонский, ни императоры Рима, ни Наполеон. Шли ветераны четырнадцатого года и самодовольные юнцы, шли генералы с дюжиной крестов, строители Тодта, сельскохозяйственные фюреры, коменданты Астрахани, наместники Ирака, генерал-губернаторы Индии и Киргизии, любители икры, нефти и славы, эсэсовцы и гестаповцы, мастера душегубок и колонизаторы. Шли разноязычные ландскнехты: румыны, венгры, итальянцы, словаки. По степям двигались тяжелые танки, шестиствольные минометы, дары Круппа, Шкоды, Крезо, грузовики с французскими винами, с голландским сыром, с портретами фюрера, с картами Казахстана и Месопотамии. Они шли день и ночь. Они дошли до Сталинграда, и в Сталинграде они потеряли все. Писали, будто компьенский вагон, где Гитлер пережил всю сладость триумфа, сгорел в Берлине при воздушной бомбардировке. Нет, он сгорел много раньше — у Сталинграда, как Нарвик, как Фермопилы, как Крит, как все эфемерные победы Германии.

Бесконечно далеко от Берлина или от Франкфурта, в степях, где некогда бушевала казацкая вольница, где немецкие бюргеры, вместо герани, кегельбанов и такс, увидели полынь, пургу, верблюдов, где, как в сказке, вырос новый город, бесконечно длинный и как бы еще неосознанный, на берегу самой русской реки разыгралась величайшая битва. Здесь идея господства расы увидала перед собой живую стену, здесь дикий миф, воспетый Розенбергом, столкнулся с разумом, здесь решалась судьба не только России, но всей культуры — от Прометея и Афродиты до русской музыки и французской живописи.

Они пришли в эту степь: студенты из Гейдельберга, с лицами, иссеченными на дуэлях; завсегдатаи пивнушек «Берлинер киндль», гордые тем, что могут проглотить тридцать кружек и тридцать городов; скотоводы из Померании, с фиолетовыми затылками, знающие назубок всех производителей рейха, равно почитающие своих арийских прабабушек и герефордских бугаев; стратеги из Мекленбург-Шверина, уверенные, что человечество — это гнилой зуб и что у них в кармане знаменитые «клещи»; генералы с «дубовыми листьями», с цитатами из Шлиффена, готовые скомандовать Волге «цурюк» и ветру «хальт»; сопляки из «гитлерюгенд», еще на горшке подымавшие вверх руку и пугавшие мамок криком «Зиг-гейль»; ефрейторы, не насытившиеся и человеческой кровью, и кровяными колбасами; гауптштурмфюреры, штурмбаннфюреры и унтершарфюреры. Они дошли до Волги. Они уже писали открытки: «Привет из Сталинграда». Они уже ликовали. Где они теперь?

Можно, конечно, говорить об ошибках германского командования, о глупом самодовольстве фюрера, о тупости его генералов, для которых живая жизнь — это буквы устава. Но мне хочется сказать о другом: о необычайной духовной силе наших бойцов. Сталинград был не только роковым поражением Германии, он был величайшим торжеством России.

Мы видим теперь, что осень 1942 года была кульминационным пунктом германского нашествия. Германия выдержала поражение под Москвой. Немецкие генералы учли силу Красной Армии, особенности территории и климата. В июле 1942 года Гитлер начал свое второе наступление. Сто дней немцы шли вперед. Это не были третьесортные фрицы, это были солдаты-завоеватели, привыкшие побеждать. Под Сталинградом они натолкнулись на сопротивление, которое поразило их. Немецкие газеты тогда писали о «сумасшествии русских», которые умирают, но не отходят.

Передо мной письмо одного из защитников Сталинграда. Оно написано 16 сентября 1942 года. В нем есть такие строки: «Мне кажется, что мы погибнем здесь, я говорю о себе и о своих друзьях, но никогда прежде я не чувствовал так остро, что все это неважно, даже личная судьба и смерть. Вчера пришло пополнение, сибиряки. Какие это люди! Немцы, видимо, решились пройти во что бы то ни стало, такой музыки я еще не слыхал. Но они не пройдут, это мы все знаем, а теперь вопрос в одном: удержать этот кусок земли, потому что если удержим — тогда немцам конец…» Это письмо писал девятнадцатилетний юноша. Он погиб как герой четыре дня спустя. Но то, о чем он мечтал в последние минуты, то, ради чего он пролил свою кровь, совершилось: защитники Сталинграда отстояли родину.

Душевные качества народа проверяются в дни испытаний. До Сталинграда мало кто понимал за границей, что такое Советская Россия. Чужестранцы говорили о нашей стране, как о географическом понятии, как о загадочной лаборатории, где чудаки занимаются подозрительными опытами, как об окраине мира. Теперь многие из этих слепцов с упованием следят за продвижением Красной Армии. Кто же посмеет ограничить признание одной физической силой, ссылками на неисчерпаемые ресурсы или на торжество пространства? У Сталинграда не уральские домны осилили рурские, не территория от Владивостока до Волги перевесила другую территорию, от Волги до Атлантики, нет, это советский человек победил фашистского робота. В Сталинграде закончился один период истории и начался другой. Все последующее стало возможным только после Сталинграда: и Поныри, и Прохоровка, и Днепр, и наступление ленинградцев. Сталинград указал Италии ее место; он дал нашим союзникам год на подготовку военных операций. Сталинград прозвучал, как похоронный колокол над Германией, и Сталинград раскрыл миру глаза на величие Советской России. Американская газета «Крисчен сайнс монитор» пишет: «Может быть, грядущая эпоха будет „русским веком“…»

Как хорошо, как справедливо, что название города, отныне священного для России, связано с именем человека, который помог нашему народу выполнить свою историческую миссию! Эта связь настолько органична, что порой кажется, будто Сталинград заново, вторично был назван городом Сталина.

Мы знаем, что впереди еще много трудного. Нелегко перейдет Германия от императорских горностаев к залатанной кофте. Последние «четверть часа» всегда бывают тяжкими если не для оружия, то для сердца. Но после Сталинграда ничто уже не остановит Красную Армию. Год тому назад весы истории дрогнули, и одна чаша перетянула другую.

2 февраля 1944 г.