Н.С. Брасова – великому князю Михаилу Александровичу

Н.С. Брасова – великому князю Михаилу Александровичу

31 мая 1915 г. – Гатчина.

Мой милый, пользуюсь случаем, что курьер уезжает только завтра, и хочу написать тебе еще немного и ответить на письмо, которое только что привез Коноплев. Он приехал в Гатчину с опозданием больше 11 часов, сейчас 9? ч. вечера, и он слез здесь в Гатчине. Мы все-таки приехали счастливо. Наш поезд опоздал только на один час. Милый Миша, мне было ужасно как-то грустно читать твое письмо, ужасно оно неласковое, и видно, что мысли твои были далеко, пока ты мне писал. Может быть, для войны и нехорошо, что вы отступили, но мне лично спокойнее знать, что ты находишься ближе к России и на насиженном месте. Все, что делается, в общем, совершенно никому не понятно, почему пошли так далеко за Залещик и почему опять отступили? Не проще ли было остаться на месте и окопаться или укрепиться сильнее. Как страшно и как грустно жить. Мне кажется, что если даже все и уцелеем, то здоровья хватит ненадолго после всех пережитых волнений. Я ужасно за тебя волнуюсь и плохо сплю, вообще, у меня опять началась сонливость и зевота, как при тебе одно время. Сегодня мне пишется легче, а последний раз я насилу писала, вроде тебя, едва водила рукой. На этой неделе, в среду или четверг, я хотела ехать в Москву повидать маму и привезти ее с собой. Ужасно грустно здесь жить одной и прямо по вечерам грустно, но, вероятно, придется отложить поездку из-за происшедших в Москве беспорядков, о которых ты, наверное, уже слышал. Там ужас что было, мне кн. [А.Г.] Вяземская описала подробно, а, кроме того, и наши тоже. Миллионные толпы громили в течение суток все магазины с иностранными вывесками, а потом пошли громить и русские магазины и, главным образом, винные погреба. Можешь себе представить, что это такое было. Княгиня мне пишет, что [по] улицам носятся вихри бумаг, валяются машины, станки, картонки, многое сожжено, все рояли фабрики Беккер выбросили на улицу и расколотили все окна в Николаевском дворце, т. к. в пьяную толпу был пущен слух, что [великая княгиня] Ел[изавета] Фед[оровна] скрывает там своего брата. 85 человек немцев было убито и Цинделя с дочерью утопили в Москве-реке. Княгиня [Вяземская] пишет, что улицы напоминали [1]905 год. Я абсолютно никого не жалею, по-моему, так им и надо. Носились, носились с немцами, дождались, пока за это взялась грубая сила. Юсупов так растерялся, что ничего не предпринял вовремя, а, упустивши момент, было уже невозможно что-либо сделать. Вся Москва им страшно недовольна, озлоблена на него за допущенный погром, но ему, конечно, все равно, другой бы давно слетел, а кто же тронет Юсупова! Интересно, чем это все кончится, но ехать туда сейчас неприятно, хотя бы из-за того, что позднее 10 ч. вечера нельзя выходить на улицу и все отели должны быть заперты. Говорят, что и против Е[лизаветы] Ф[едоровны] страшное озлобление, все знают, как она носится с пленными немцами. В общем, произошло то же, что и в Лондоне, но там толпа, конечно, культурнее, погромила только немцев, а у нас сейчас же напились, и все полетело к черту. Интересно было бы повидать кого-нибудь из наших. Мы все боимся, что будет повторение в Петербурге, но это был бы многим хороший урок. Воображаю, как трясутся теперь всякие «Дорфы» и «Берги».

Посылаю тебе письмо на имя княгини Вадбельской и Зянчка, которые она просила мне дослать в Пензенский госпиталь. Посылаю тебе письмо, которое получила от нее на этих днях, оно очень интересно. Но что делает Красный Крест! Вместо того, чтобы сейчас помогать в дни таких страшных боев и ужасающего количества раненых, – держат госпитали в свернутом виде и не дают им работать, а раненых провозят транзитом, и многие гибнут из-за поздней помощи. Я на твоем месте непременно заставила твой лазарет перевестись в Тарнополь. Львов все равно, говорят, сдадут, а дивизия, если будет сейчас в боях, то останется опять без всякой помощи и удобств. Ведь наша первоначальная мысль и была иметь офицерское отделение непременно для дивизии. Ты непременно обратно направь курьера через Львов, и пусть бедные Романов и Никулин оттуда уезжают.

Теперь прощусь с тобой, мой дорогой Мишечка, мне надо еще написать кн. Вадбольской. Нежно, нежно целую тебя и крещу много раз, не забывай меня и будь уверен в моей нежной любви. Еще раз обнимаю тебя, будь здоров, да хранит тебя Бог.

Твоя Наташа.

Видел ли ты Ларьку и говорил ли с ним? Сейчас звонил ко мне [Ю.И.] Лодыженский, он в Петрограде, поэтому яички и письмо кн. Вадбольской я отдам ему.

ГА РФ. Ф. 668. Оп. 1. Д. 78. Л. 57–58 об. Автограф.