Заключение

Заключение

Исторический материал, собранный и обобщенный в книге, конечно же, подтверждает корректность предложенной социологами модели гендерного уклада, существовавшего в СССР в 1950–1960-х годах. Совершенно бесспорно утверждение о том, что именно государственная политика определила стилистику взаимоотношений мужчин и женщин в условиях десталинизации и либерализации советской социально-политической системы и, главное, структур повседневной жизни. Более того, властные инициативы в начале оттепели опережали общественные устремления основной массы населения, энергия которой была пока сосредоточена на поисках стратегий выживания в условиях тоталитарной гендерной системы. Самые судьбоносные решения, касающиеся взаимоотношений полов в десталинизирующемся обществе, были приняты до ХХ съезда КПСС, объявившего о развенчании культа «вождя всех народов». К их числу относятся, например, Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 24 октября 1953 года об отмене запрета на браки советских граждан с иностранцами; постановление Совета министров РСФСР о возвращении к системе совместного обучения мальчиков и девочек в средних школах (апрель 1954 года); Указ Президиума Верховного Совета СССР об отмене запретов на аборты по собственному желанию женщин (ноябрь 1955 года). Это была не только «ограниченная либерализация гендерной политики», о которой пишут социологи (Здравомыслова, Темкина 2003a: 314). По сути дела, на фоне деструкции тоталитарной системы в СССР происходило восстановление демократических начинаний 1920-х годов, когда советский гендерный уклад был, несмотря на некоторую эпатажность, самым прогрессивным в мире. Законодательные инициативы власти в одинаковой степени касались представителей обоих полов. И те и другие явно выиграли от введения совместного обучения мальчиков и девочек в средней школе. Отмена запретов на аборты внесла элементы свободы в интимную жизнь, предоставив женщине возможность выбора стратегии своей репродуктивности и оградив мужчину от опасности уголовной ответственности за якобы «склонение» к совершению искусственного выкидыша. Расширение производства контрацептивов и изменение позиции власти по отношению к проблемам предохранения в значительной степени меняло стандарты сексуальной жизни в целом. И мужчин и женщин в равной степени затрагивали государственные инициативы, направленные на либерализацию процедуры развода в советском обществе, и попытки исправления асимметрии в системе советского родительства. Под воздействием внедрения в быт достижений химии и техники менялись, правда, с определенной долей специфики, внешние каноны представителей обоих полов. На смену тяжеловесной женственности и гиперболизированной мужественности пришли спортивная легкость, деловитость и дозированная сексуальность, культ не столько антиженственности и грубой силы, сколько интеллекта и физического совершенства, что было уже присуще западным ориентирам привлекательности. В то же время так называемая «эрозия образа работающей матери» явно усиливалась благодаря «химизации» одежды, увеличению производства косметических средств, изменению принципов «высокой моды» и системы производства ширпотреба. В области же формирования нового канона маскулинности государственные начинания отставали от бурно меняющихся общественных представлений, основанных уже на гендерных парадигмах, свойственных мировому сообществу. Преобразование практик мужской самопрезентации стало во многом результатом саморазвития генерации мужчин времени десталинизации.

Хрущевская оттепель и во многом предопределенные ею изменения гендерного уклада разворачивались в условиях сохранения системы социалистической экономики, планового хозяйства и руководящей роли коммунистической партии, то есть социалистических принципов общественного обустройства. Именно поэтому и мужчины и женщины ощущали нехватку предметов первой необходимости и строили стратегию выживания в условиях дефицита. Они в равной мере зависели от политики насаждения «новой коммунистической обрядности», противопоставляемой религиозным устоям, и вынуждены были подчиняться регламентирующим установкам власти в сфере приватности.

Однако, несмотря на определенную ограниченность, заложенные с помощью нормативных установок власти перемены гендерного уклада не только воспринимались, но и преумножались на уровне общественного мнения и социальных практик населения. Видоизмененные представления об отношениях мужчин и женщин вербализировали и визуализировали как западные, так и российские литераторы и кинематографисты. Культурные парадигмы в свою очередь становились образцами контактов полов, развивая и углубляя позиции официального оттепельного дискурса. При этом, несмотря на идеологические барьеры, они существовали не только в неформальной сфере, всегда составляющей оппозицию официозу, но и в подцензурном пространстве. Это способствовало появлению в языке специальных понятий, касающихся взаимоотношений мужчин и женщин, либерализации общественных взглядов на приватность и интимные бытовые практики. Совершенный в годы оттепели прорыв в сфере гендерных отношений не только разрушил тоталитарную модель контактов полов, но и положил начало созданию нового варианта вечной формулы «мужчина и женщина» в советском культурно-бытовом пространстве.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.