Между Москвой и столицей

Между Москвой и столицей

«Где ты? – послал я эсэмэску Марине Литвинович с секретного номера на секретный номер. – Меня обложили в поезде. Пришлось соскочить в Твери. Не подберешь ли?»

Последний раз в тот вечер мы виделись с Мариной возле Басманного суда, где судили Каспарова. Я знал, что Марина, опасаясь задержания, на завтрашний питерский Марш поездом не поедет, а поедет на автомобиле, взятом в прокат на имя охранника. В это самое время Марина должна была проезжать по шоссе приблизительно Тверь.

На платформе было пусто. Через час по расписанию останавливались в Твери один за одним несколько московских поездов типа «Красная стрела». Можно было сесть на любой из них, но поездом ехать не хотелось: недавние события развили во мне по отношению к поездам какую-то клаустрофобию. Я гулял по платформе пять минут и даже начал мерзнуть, пока в кармане брякнула ответная эсэмэска от Марины: «Встречаемся у Грегора. Только не приводи их с собой».

Про кафе «У Грегора», лучшее, по-моему, кафе на трассе Москва – Петербург, Марине рассказал я. Это кафе в лесу под Тверью держали молодой армянин по имени Грегор и русская его жена по имени Олеся. Кафе представляло собою недостроенную деревянную будку. Отапливалось кафе дровяной печкой. Там не было канализации и даже водопровода. Но Грегор готовил фантастический шашлык. Будучи христианином, он ездил, однако, за мясом на халяльную бойню, которую держали чеченцы, и утверждал, что, дабы правильно резать скот, надо жить по шариату. Дети Олеси и Грегора каждый день ходили, взявшись за руки, в школу вдоль шоссе километров за пять в соседнюю деревню. На дороге туда проезжавшие по шоссе фуры забрызгивали грязью старшего мальчика, на дороге обратно – младшего. Но машин мальчики не боялись, боялись только одичавших собак.

Я вышел из вокзала и разбудил таксиста, спавшего в своей машине, припаркованной на вокзальной площади. Узнав, что ехать надо за город, таксист почему-то снял с крыши желтый маячок с шашечками, означающий, что машина эта – такси. Не знаю, почему провинциальные таксисты всегда так делают. Марина Литвинович могла бы не волноваться, что я приведу за собой хвост. Даже несмотря на совершенную пустоту привокзальной площади в этот час, я велел шоферу заложить пару проверочных петель по городу. Город был завешан плакатами «План Путина – победа России». Областной драматический театр тоже был украшен портретом президента и опять каким-то лозунгом про его несуществующий план. Я рассказал шоферу байку о недавнем проходившем в этом театре съезде сторонников Путина. На съезде, рассказывал я, выступал депутат Тверского законодательного собрания и настолько зарапортовался в верноподданнических своих излияниях, что сказал под конец: «Предлагаю, раз уж учредительный съезд нашего движения в поддержку Владимира Владимировича Путина проходит в Твери, то и штаб-квартиру движения тоже устроить в Твери – на полпути между Москвой и столицей!» Шофер смеялся. Про депутата этого шофер рассказывал, что тот известный в городе вор, что при коммунистах работал в горкоме комсомола, в горбачевское время был яростным демократом, в девяностые входил в черномырдинскую партию «Наш дом Россия», а теперь что же и удивляться…

– И ведь носит такую гниду земля, – резюмировал шофер философски.

Хвоста за нами не было. Мы выехали на шоссе, даже по ночному времени заполненное фурами, везшими из Европы в Москву через Финляндию и обратно разные товары в обмен на нашу нефть. И пошли мелькать по сторонам версты. И реагент из-под колес стал пылить нам в очи. И я ненадолго заснул, убаюканный однообразием Отчизны.

– Эй, просыпайся, – толкнул меня шофер. – Этот твой Грегор, что ли?

Мы и впрямь стояли на бетонной площадке возле кафе «У Грегора», а сам Грегор колдовал у мангала под навесом и приветливо махал нам рукой. За те полгода, что я здесь не был, Грегор, строивший кафе и дом по принципу «ни дня без прибитой доски», успел соорудить над домом невзрачную, но добротную мансарду, а в кафе успел застеклить окна, которые прежде затянуты были просто полиэтиленовой пленкой. Еще у входа в кафе появилась собачья будка, а в будке поселился огромный, но неприлично добродушный для сторожевого пса щенок кавказской овчарки.

Мы поздоровались с Грегором за руку. Вернее, я пожал ему запястье, потому что руки у него были измазаны в специях и мясной сукровице.

– Проходи внутрь, там уже все твои собрались, – сказал Грегор, разворачивая тонкое, как пуховый платок, полотно нутряного бараньего жира и укутывая жиром баранье сердце и почки. – Тебе ханский шашлык?

– Ханский, Грегор, ханский.

– Проходи, только света нет. И Чубайс сломался.

Чубайсом Грегор называл бензиновый генератор тока, без которого за пределами Москвы электроснабжение бывает только спорадическое. Я вошел в кафе. Там было тепло натоплено. У самой двери я столкнулся с Олесей. Она, кажется, опять была беременна. У нее в руках было два блюда с зеленью. И она приветливо со мной поздоровалась.

Внутри все столики были заняты активистами Маршей несогласных. Их было человек десять, да плюс еще водители и охранники. Они ели сыр и говорили вполголоса. На центральном столике разложена была карта Санкт-Петербурга, и несколько человек, включая мою Марину, склонялись над нею. Небольшая деревянная зала кафе освещалась только свечами. Тени людей при этом живом освещении вырастали до потолка и трепетали на неровных стенах. Вся картина в целом выглядела так, как будто ее писал Жорж де Латур. А склонившиеся над столом люди выглядели как заговорщики. Они и были заговорщики. Я знал здесь почти всех. С некоторыми дружил.

Не хватало только Гарри Каспарова: накануне вечером Басманный суд присудил ему пять суток ареста за утренний Марш по Мясницкой – первый в жизни чемпиона мира по шахматам тюремный срок.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.