Какие песни мы пели

Какие песни мы пели

Обычно к правительственным концертам во времена недавнего коммунистического прошлого подходили с полной ответственностью – не дай бог малейший прокол, головы не снесешь. Конечно, не в прямом смысле этого слова, потому что за неправильно решенный в идеологическом плане концерт в ГУЛАГ отправляли только во времена Сталина, могли дать строгий выговор с занесением, и тогда человек попадал в «черный список» – и прощай любимая работа. Специально писался сценарий, утверждавшийся в идеологическом отделе ЦК партии; биографии артистов, которые должны были принимать участие в торжественном мероприятии, просвечивали аж до третьего колена, чтобы не было у них среди предков врагов народа, а были только чистокровные «арийцы». Свет, задники, кулисы, репертуар и костюмы тоже утверждались, чтобы все было строго в коммунистическом «красном» стиле. Все это напоминает шаманские сакральные ритуалы. Впрочем, так оно и есть.

Начинали репетировать за неделю, а то и дней за десять. Смотря по степени важности мероприятия. И по нескольку раз в день. Вначале без костюмов и не в полную силу. Но с приближением торжественного момента репетиции становились все более изнурительными, все более ожесточенными. Режиссер-постановщик шоу уже заставлял облачаться в концертные костюмы и работать по-настоящему. В зале во время этих репетиций, как правило, кроме режиссера и его команды, присутствовали люди из партийных органов. Потом этот концерт уже сдавали специальной комиссии, состоящей из представителей Министерства культуры и партийных чиновников из отдела идеологии ЦК КПК. Вот такой был жесточайший контроль.

А тут, представьте себе, – Москва. Центр метрополии. И степень мероприятия самая крутая – юбилейный концерт, на котором должны присутствовать первые лица СССР и, соответственно, Республики Казахстан. Режиссер К., фамилию называть не хочу, в то время был, кажется, то ли народным, то ли заслуженным деятелем искусств (а постановщик подобного концерта обязан был быть, на худой концец, заслуженным, не менее того), с ног сбился и голос сорвал уже на второй день, так что сипел через специальный микрофон. Десять дней гонял К. всех, пока десять потов с нас не сошло. Ну, может быть, за исключением уважаемых народных артистов СССР. Они и так все выполняли великолепно. Ну а мы, молодые, конечно, понимали, что это очень ответственное мероприятие, но ведь мы были в самой Москве, этом громадном мегаполисе. Искушений – множество. Культурная программа – разнообразная: рестораны, пивбары, московские шлюхи…

И хотя мы жили в режимной гостинице, все равно за червонец швейцары, больше похожие на вальяжных царских генералов, закрывали глаза на то, что мы проводим в номера девчонок. Но даже когда попадался особо честный цербер, нам все равно удавалось его обмануть. Музыканты – народ ушлый, тертый и хитрый. Однажды мы пронесли двух девушек в чехле от контрабаса! Так я узнал, что среднестатистический человек женского пола свободно помещается в этот гигантский чемодан для инструмента, если, конечно, примет нужное положение. Сделали две ходки, и чувихи оказались в гостиничном номере. А швейцар не получил ни копейки. Вообще ходила легенда о том, что когда некие гастролеры прожгли в одной гостинице большой кожаный диван, за который нужно было, соответственно, заплатить, то они в течение нескольких суток, распилив его на части, вынесли в сумках и чемоданах на помойку. Когда дежурная пришла принимать номер, то не могла врубиться, куда же делся диван. А на нет – и суда нет. Артисты благополучно смылись из отеля. А дежурную увезла «скорая». Так что когда приходило время репетиций, мы были, можно сказать, никакие. Спали на ходу. Вот режиссер и злился. В таком состоянии была не только наша группа, но и процентов пятьдесят этой «солянки». На артистическом слэнге, когда на одной сцене выступают разные артисты, это называется «сборной солянкой»

На предпоследней репетиции, перед сдачей, К. страшно ругался, иногда даже матом. Но ничего поделать не мог, в концерте не было необходимого драйва. Нужно сказать, что ненормативная лексика среди артистов вообще была в ходу. Так что матом никого удивить было нельзя. Иногда ругались черными словами даже молоденькие артистки, что особенно было пикантно. Представьте юную изящную балерину в белой коротенькой юбочке на пуантах, танцующую умирающего лебедя, которая в кулисах неожиданно посылает тебя на конкретные три буквы, когда ты пытаешься ее закадрить. И, видимо, у бедняги режиссера в какой-то момент сдали нервы, он перестал контролировать себя, и тогда случилось нечто невероятное. После третьего или четвертого нестройного исполнения всеми артистами, участвовавшими в концерте, заключительной песни про Кремль Лебедева-Кумача, в которой был припев: «Кипучая, могучая, никем непобедимая… Страна моя, любимая….» К. именно на словах «любимая» вдруг как заорет в микрофон (откуда только голос прорезался): «Да сколько же можно! Сколько можно лажу пороть! Вы думаете, мы все тут от хорошей жизни эти песни поем!? Конечно же, нет. Разве это жизнь! Мы все тут на этой сцене стоим совсем не от хорошей жизни!..»

Тут он заткнулся, потому что понял, какие слова произносит его язык. («Жизнь и смерть – во власти языка», – сказал мудрейший Соломон.) И мы все тоже застыли, услышав эту самую настоящую антисоветскую тираду из уст заслуженного деятеля искусств, коммуниста со стажем, известного и уважаемого в республике человека, давно доказавшего лояльность советской власти! Но в минуты душевного волнения из глубин подсознания выплывают потаенные мысли, которые не спрячешь даже от себя и которые предательский язык с удовольствием озвучивает. Минут пять в зале «Россия», в центре Москвы, столице коммунистической империи, царила гробовая тишина. А потом хлопнула входная дверь, и у меня даже сердце екнуло. Мне показалось, что это наряд гэбэшников спешит арестовать незадачливого режиссера. Но это была всего лишь уборщица, вытиравшая пыль… После этой небольшой паузы мы все же продолжили репетицию, в течение которой ничего особенного не произошло. Зато все артисты пели на удивление вдохновенно и стройно, чем заслужили похвалу К. А сдача юбилейного концерта на следующий день представителям высокой партийной комиссии и Минкультуры СССР вообще прошла на «ура».

Вот уже наступил праздничный вечер, и К. как ни в чем не бывало появился за кулисами за два часа до концерта. Я вздохнул с облегчением и тут же услышал чью-то реплику, что наверняка режиссера арестуют в Алма-Ате. Но темное закулисье не позволило рассмотреть этого человека, который произнес вслух то, о чем многие думали. Зал был полон, ждали Брежнева и Кунаева. Но их все не было. Поэтому концерт отложили вначале на полчаса, потом еще на полчаса. И все терпели как миленькие, артисты и публика, не проявляя признаков недовольства – вот какой был тогда вышколенный народец. Потом выяснилось, что высокое начальство не приедет. И тогда все пошло своим чередом. Концерт удался на славу. А потом мы вернулись в Алма-Ату, и опять с режиссером ничего не произошло…

С тех пор много воды утекло. К. после развала Советского Союза, насколько мне известно, в политику не ударился и даже вроде бы не обливал помоями коммунистическое прошлое, как это делали и делают многие. А ведь мог бы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.