29 декабря 1942 года

29 декабря 1942 года

Минувший год был для России трудным годом. Летом Гитлер решил бросить все на зеленое сукно. Когда я писал в августе, что немцы обнажили побережье Атлантики и кинули все боеспособные дивизии на нас, это могло показаться сетованиями или уговорами. Теперь я говорю об этом как о прошлом. Мы увидали на наших полях мобилизованных «незаменимых» специалистов, мы увидали седоволосых солдат кайзера и немецких мальчишек, мы увидали даже солдат «с двадцатью пятью процентами неарийской крови» — в погоне за пушечным мясом Гитлер забыл о «чистоте расы». Мы увидали финнов на Черном море, румын на Кавказе, венгров на Дону. Мы увидали берсальеров, которые завоевывали на Дону Ниццу и Корсику. Мы увидали французские танки, голландские самолеты, чешские орудия, бельгийские винтовки. Удар был тяжелым. Мы сражались тогда одни. Мы выстояли.

Ноябрь переменил климат мира. Весна человечества в этом году пришлась на глубокую осень. Удар под Сталинградом показал Гитлеру, что нельзя принимать свои желания за действительность. Россия оказалась достаточно сильной, чтобы перейти от обороны к наступлению. На гитлеровскую Германию и ее союзников посыпались один удар за другим. «Непобедимый» Роммель обогнал даже резвых итальянцев. Неожиданно для Гитлера Америка оказалась в Африке. От Туниса рукой подать до Сицилии, а «четырехтонки» англичан благотворно отразились на умственных способностях итальянцев. Крысы различных стран увидели, что фашистский корабль дал течь. Германия приуныла. «Дас шварце кор» меланхолично отмечает, что «мечту о мире пришлось положить в шкаф и обильно посыпать нафталином». Мы видим этот шкаф старой воровки. Там бутылки от давно распитого французского шампанского, несколько античных ваз, украденных в Греции, несколько крестьянских кофт, украденных в России, полинявшие знамена Нарвика и Фермопил и мечты, мечты о немецкой победе. Вряд ли потребовался нафталин: эти мечты уже засыпаны жесткой русской землей.

Невесело встретит Новый год разбойная страна. Конечно, на ее тарелках еще последние крохи ограбленной Европы. Конечно, далеко от Туниса до Мюнхена и от Великих Лук до Берлина. Но немцы понимают, что подходит расплата… У репродукторов Германия слушает смутный гул. Это идет Красная Армия. Это идет суд. У нас свидетели — каждый дом, каждое дерево, каждый камень. Наш закон в сердце, он прост и суров: смерть убийцам! Наш приговор мы пишем черным по белому — кровью фашистов по русскому снегу.

Еще недавно я читал в берлинской газете: «Клещи, охват, окружения — чисто немецкие понятия». Вспоминают ли теперь гитлеровские офицеры эти хвастливые фразы? Им пришлось ознакомиться с «чисто немецкими понятиями» на своей шкуре. Германию начинает знобить. Еще три месяца тому назад баварские пивовары и прусские свиноводы говорили в один голос, что им необходимо «жизненное пространство». Солдаты деловито спрашивали, далеко ли до Баку, а молодые эсэсовцы высокомерно заявляли, что они торопятся в Индию. Теперь они уверяют, будто в Нальчике или в Бизерте защищают свой дом.

Газета «Мюнхенер нейесте нахрихтен» пробует успокоить читателей: «Длинные зимние ночи всегда отрицательно действовали на уверенность немцев… Немцы видят привидения там, где они наталкиваются на трудности.

Тяжело переносить неизвестность, в которой мы уже живем два месяца». Как не усмехнуться, читая эти признания? Ночи скоро станут короче, но вряд ли возрастет уверенность немцев. Русская поговорка говорит: «Год кончается, зима начинается». По правде сказать, зимы еще не было. Зима впереди. Но дело не в морозах, а в наступательной силе Красной Армии. Мы вышли на дорогу победы, и мы с нее не свернем. Напрасно немецкий журналист говорит о «неизвестности». Три года исход войны мог казаться немецким бюргерам неясным. Теперь все «известно» даже старым берлинским таксам.

Газета пишет о страхе перед привидениями. Как иллюстрация — письмо одной немки из Бад Эмса своему мужу. Немка рассказывает, что в Эмсе был убит француз-военнопленный. Этот мертвый француз, по словам немки, убил некую фрау Грессер и продолжает ночами нападать на прохожих. Они уже впадают в мистицизм. Им мерещатся привидения. В ночь под Новый год Германия услышит шаги. Кто идет? Заложники Нанта и Парижа, евреи Польши, дети, погребенные в керченском рве, повешенные Волоколамска, зарытые живыми в землю витебчане, старики, убитые в Лидице, миллионы замученных и растерзанных. Они уже не оставят ночей Германии. Мертвые, они приведут за собой живых. Стоит зашататься армии Гитлера, и рабы всех стран, привезенные в Германию, будут судить рабовладельцев на площадях немецких городов. Кто тогда вступится за палачей? Мы помним письмо немки, которая просила прислать ей из России детские вещи, не стесняясь, если они запачканы кровью: «кровь можно отмыть». Кажется, ведьмы Брокена и те, увидев эту гиену, воскликнут: «Горе вам, фашистским ведьмам!»

Настает Новый год. Мы не преуменьшаем трудностей. Мы не надеемся переубедить захватчиков: они глухи к человеческому слову. Мы надеемся их победить. Каждый день мы слышим торжественные слова: «Наступление продолжается». Немцы под Сталинградом напрасно ждут манны небесной. Их не спасут ни транспортные самолеты, ни ложь Геббельса. Попытка Гитлера прорваться от Котельникова на выручку своих кончилась поспешным отступлением. Теперь Гитлер должен думать о спасении тех дивизий, которые были посланы на выручку окруженных. Быстрое продвижение частей Красной Армии на юго-восток от Миллерова — вторая петля. Мы знаем, что немцы будут упорно обороняться, но одно дело мать, которая защищает своих детей, другое — вор, который не хочет расстаться с поживой.

Мы входим в Новый год обстрелянные. Сурово глядят наши юноши. Они догнали в горькой мудрости стариков. Мы готовы к тяжелым боям, к еще большим лишениям, к горю, которое как густой туман окутало Европу. Мы думали жить иначе. В жизнь века вмешалась Германия наци. Черна Европа. Оскудели ее поля. Она перешла от полетов в стратосферу к жизни в бомбоубежищах. Историк назовет эти годы великим затмением. Я ненавижу гитлеровцев не только за то, что они низко и подло убивают людей. Я их ненавижу за то, что мы должны их убивать, бить, колоть, за то, что из всех слов, которыми богат человек, они оставили нам одно: «убий». Они ожесточили самых кротких. Они уничтожили все запахи земли, кроме запаха крови и перегоревшего бензина. Они стерли все цвета, кроме защитного. Они обесценили жизнь, и мы теперь сражаемся за самое простое: за дыхание.

«С Новым годом, с новым счастьем», — говорили в ночь под Новый год люди разных стран. Повторим эти слова. Мало личного счастья сулит Новый год людям. Но мы хотим, чтобы он стал действительно новым, чтобы из предвоенных сумерек с их страхом и с их томительным ожиданием катастрофы, чтобы из ночи войны мы вырвались к утреннему розовому счастью. Тихо шевелятся губы женщин: их мужья, их любимые далеко. Молчат вдовы. В блиндажах, при тусклом свете коптилки, солдаты, на минуту размечтавшись, вспоминают свечи елок, ярко освещенные улицы, глупые и прекрасные сны мирных лет. Но вот они снова поглощены одним: наутро нужно взять узел сопротивления. Мерцают глаза, отражая огонек коптилки, и мне кажется, что в черной Европе это — единственный свет, маяк угнетенным, факел в иззябшей руке свободы. С Новым годом! Мне хочется это сказать нашим друзьям, моим друзьям — англичанам. Прошлый год для вас был передышкой. Теперь вы готовы к жестоким боям. Нужно спасти жизнь. Нужно спасти нашу старую Европу. Нужно спасти душу века — она мерцает, как огонек в землянке. Новый год может стать годом победы. Это не билет на лотерее. Это дело мужества и воли. Нашей и вашей. Тогда победа придет — не мраморная богиня, нет, наша сестра, в грязи, в крови. Она протянет свои окоченевшие руки к бледному погасающему костру молчаливых солдат.