Даешь миллион читателей, любых!

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Даешь миллион читателей, любых!

В наступившем январе было провозглашено: начинаем разработку программы «Обновленные “Известия”», которая должна вступить в силу 1 марта. Она велась по двум направлениям — одно было открытым для редакционной публики, второе закрытым, тайным даже для редколлегии. Второе продумывали, обсуждали два человека — Голембиовский и Гонзальез. Для первого была образована рабочая группа в составе шести или семи человек. Всех их на несколько дней освободили от работы, за счет редакции отправили на издательскую базу отдыха «Пахра» в пятидесяти трех километрах от центра Москвы.

Группу возглавил Сергей Дардыкин. Он был опытным журналистом. В «Известия» пришел в 1974 году 22-летним практикантом МГИМО со знанием английского и дефицитнейшего венгерского языка. Практиковался в отделе социалистических стран, понравился — здесь его и оставили с дальней перспективой направить собкором в Венгрию. Газете везло на своих полпредов в этой стране. Многие годы им был великолепный журналист, талантливый поэт Саша Тер-Григорян. Достойной ему сменой стал Борис Родионов, а уже его место занял в 1979 году Дардыкин, удержавший хорошую репутацию будапештского корпункта. Вернувшись в 1985 году в Москву, он оставался в составе международной службы газеты. При образовании с американцами еженедельника «We/Мы» возглавил известинскую часть совместной редакции в Вашингтоне. Когда еженедельник закрылся, Голембиовский не знал, куда его пристроить, он недолюбливал Сергея — к каким-то давним причинам добавился еще и желтоватый журнальчик, который тот предложил к выпуску в издательстве «Известия», о чем я уже упоминал.

Рассчитывая после Америки на большее, Дардыкин, назначенный замом редактора международного отдела, переживал свое несколько опальное положение. Он высказывал мне обиду на то, что главный редактор его недооценивает и прозрачными намеками просил замолвить о нем доброе слово. У нас с ним сложились не то чтобы близкие, просто нормальные товарищеские отношения еще с момента его появления в редакции. За ним тянулся хвостик человека, склонного к интригам, но на меня они не распространялись. Я видел в нем надежного работника и неслучайно предлагал его на роль редактора в проекте «“Известия” — понедельник», к сожалению, не состоявшемся. Потому и замолвил, причем не однажды, о нем слово Голембиовскому, обращая его внимание на то, что в международном отделе особенно активное беспокойство за интересы дела проявляет именно Дардыкин, что являлось совершеннейшей правдой. Наверное, Игорь и сам это видел. Со временем он перевел его в редакторы отдела, ввел в редколлегию. Здесь Сергей развил еще большую активность, причем разновекторную. Доходили слухи, что, используя сократившуюся дистанцию в общении с главным редактором, он начал исподтишка мутить воду против Леонида Млечина, что тот, мол, не проявляет организационного энтузиазма как зам главного редактора. Когда на последнем совете директоров Варданян спросил у Голембиовского, есть ли новые люди, которые могут реализовывать новые задачи, он ответил:

— Пока это те, что понимают ситуацию и ратуют за коренные перемены.

В число тех, кто на взгляд Игоря «понимал ситуацию», входил Дардыкин. Он и был поставлен во главе рабочей группы для подготовки новых предложений по газете.

У меня сохранилась копия привезенного из «Пахры» документа. Он был правильным с начала до конца, хотя и не открывал ничего принципиально нового. Предлагалось, в частности, «все материалы в газете четко разграничить на информационные (событийные) и комментарийные (мнения) с безусловным преобладанием первых; главным газетным сюжетом в “Известиях” сделать новость, а главным жанром — репортаж». Мои здешние заметки о предыдущих годах «Известий» подтверждают (со ссылками на стенограммы летучек), что эти призывы и раньше звучали в стенах редакции. Но тут, конечно, не пахло плагиатом. Как в свое время Надеин, так и группа во главе с Дардыкиным (к сожалению, не помню имен других ее участников) брали за основу общепринятые мировые газетные стандарты. Не выдерживали эти предложения претензий на оригинальность еще и потому, что каждая утренняя планерка и без того начиналась с вопросов, требований: что нового в стране, в мире? Давайте новость! Под видом «современных» были приведены и другие давние известинские правила, разве что никогда не формулировавшиеся и только теперь обретающие какую-то редакцию:

— язык и стиль довести до безупречной корректности, с уважением к нормам литературного русского языка; употребление жаргона, оскорбительных эпитетов, поучительной интонации и пропагандистских приемов недопустимо (запомним особенно этот пункт);

— на первой полосе может анонсироваться один материал или несколько. Когда это возможно, анонс хорошо бы сопровождать графическим оформлением.

Более категоричным выглядел тезис, который раньше не считался обязательным:

— материалы комментарийной направленности не следует выносить на первую полосу, а тем более делать их главными — «шапочными».

И его запомним.

Были в этой программе и действительно свежие предложения, касавшиеся структуры газеты, организации работы, но в целом разосланный членам редколлегии документ не произвел революционного впечатления и соответственно не стал предметом широкого заинтересованного обсуждения. Куда больший интерес в редакции был к другому — ожидающимся кадровым переменам, а они все еще держались в секрете.

— Сообщим на общем собрании, — усиливая интригу, отвечал любопытным главный редактор.

Поскольку планировалось новую жизнь начинать 1 марта, за неделю до него было вывешено объявление о том, что собрание состоится 29 февраля в 15.00. В этот день я старался сделать все, чтобы вечерний выпуск газеты был подписан к печати по графику, то есть не позже 15.00, с этой целью зашел на верстку в компьютерный центр. Туда мне и передали по телефону, что в 14.50 надо быть в кабинете главного редактора. Когда я вошел, там уже находились Друзенко, Боднарук, не помню, был ли Млечин.

— Я собрал главную редакцию, — сказал Голембиовский, — чтобы до собрания сообщить мои решения.

Обратившись ко мне, продолжил:

— Считаю, что тебе пора подняться на ступеньку выше — стать заместителем главного редактора. Направление работы важнейшее — информационная служба. Яков не смог ее наладить. На твое место назначаю Дардыкина, будем менять схему планирования и выпуска газеты.

Почему-то все это говорилось категоричным тоном, не допускающим обмена мнениями, да и не оставалось на это времени. Я входил в Круглый зал с противоречивыми чувствами — был и доволен, и огорчен.

Доклад Голембиовского длился долго, в нем переплелись обе его ипостаси — главного редактора и президента АО. Много говорилось о неблагоприятно складывающейся финансовой ситуации, влиянии на нее падения тиража. Большая часть доклада отводилась самой газете — критике нынешнего ее состояния, необходимости изменить к лучшему всю редакционную работу, повысить персональную ответственность каждого сотрудника. Дальше пошла речь об уточнении должностных функций, а за этим и о кадровых перемещениях.

Когда Игорь объявил о моем новом назначении и стал характеризовать меня как работника, я вспомнил, что нечто подобное он уже говорил обо мне и именно здесь, в Круглом зале, только это было давно. Но звучало это с другой степенью искренности… Полистав уже дома старые стенограммы летучек, в одной из них — от 19 декабря 1983 года — я нашел выступление ответственного секретаря Голембиовского, он говорил:

— Сперва я хотел бы отметить работу Василия Захарько — очень важную, на мой взгляд, для нас всех. Дело не только в том, что он предложил и открыл рубрику «Назначение» (она начиналась с представления нового начальника московской милиции и интервью с ним, в котором удалось пробить через цензуру факт ограбления и убийства знаменитого адмирала — об этом говорила вся Москва, но запрещалось сообщать. — В. З.). Эта рубрика — деловая, строгая, в этом ее смысл. Начинаем мы ее, чтобы в перспективе перейти к лицам более высоких должностей. И, на мой взгляд, материал Захарько составляет славу субботнего номера. Это не только мое мнение. Но, говоря об этом, я хотел бы вспомнить и другие работы Захарько. Я хотел бы сказать об одной его черте, которой нам часто не хватает. Он берется за материалы, которые, по мнению многих, мы не сумеем опубликовать. Возьмем «Выброс» (о гигантском загрязнении реки Днестр, названном в западных СМИ со ссылкой на «Известия» крупнейшей экологической катастрофой в СССР. — В. З.). Наш корреспондент в Молдавии так и заявил: не занимался, потому что не опубликуем. Захарько взялся, написал, опубликовал. Больше всего усилий ушло на «пробивание». Помогали ему многие, в том числе и главный редактор. Другой пример — достаточно сложный материал по СЭВу, связанный с железными дорогами. И третий, наконец, — МУР. Захарько не боится трудностей, он ищет темы сложные во всех отношениях, он настойчив, он борется за материал до последнего. Это отличная профессиональная черта, которой очень немногие из нас могли бы похвастаться. Я хотел бы, чтобы это было зафиксировано в протоколе.

Тринадцать лет спустя Игорь наговорил хорошего обо мне втрое больше. Это был явный перебор, который не отражал его истинной оценки моей работы. Хотя он никогда не предъявлял мне претензий, на самом деле их не могло не быть. Потому что как бывший успешный ответственный секретарь он неосознанно идеализировал себя в этой роли и ждал от других — сначала от сменившего его Друзенко, потом от меня — похожего стиля работы. А все мы люди разные, и копии в такой работе невозможны. Газетчики старших поколений знают, что это за должность. В каждой редакции круг ее функций разный, но везде — широкий. В «Известиях» он традиционно был огромным. По продолжительности пребывания на этом посту — шесть лет! — я давно побил известинский рекорд. Здесь стал седым, нажил язву, однако это мелочи по сравнению с удовольствием, которое получал, непосредственно участвуя в рождении такого ни с чем несравнимого, всегда нового чуда, как ежедневная большая газета. Но по ходу времени все чаще думалось, что этот каждодневный, непрерывный, с утра до позднего вечера коловорот не может (и не должен) продолжаться вечно — долгое засиживание на любом месте не лучшим образом способствует делу. Словом, я считал, что секретариат как творческий штаб редакции надо чаще обновлять, и сам давно уже мысленно готовился к расставанию с ним, а объявленный перевод на информационную службу меня вполне удовлетворял, тем более что я, как журналист, родом оттуда. Вот только не ожидал, что уход из секретариата произойдет в столь неожиданной и беспардонной форме, как наказание за внезапную провинность. Ротация кадров — это так нормально, так естественно в газете, почему же она должна осуществляться не открытым, естественным путем, а как гром среди ясного неба? Слушая, как Игорь в приукрашенном свете объясняет мой перевод, какие возлагает на меня надежды в качестве замглавного, я все пытался разгадать: это он сам придумал держать в секрете до последней минуты свой кадровый план или ему подсказал Гонзальез? Ответ я получил после собрания, в тот же вечер, когда начал разбирать бумаги в ящиках большого стола, который предстояло покинуть в ближайшие дни.

Позвонил Игорь:

— Вася, ты не обиделся?

— Нет, — сказал я полуправду и добавил: — Мы давно с тобой работаем, хорошо знаем друг друга, и на этой основе у меня к тебе маленькая просьба. Когда в следующий раз ты надумаешь меня куда-то передвинуть — вправо или влево, вверх или вниз, — скажи об этом заранее.

— Знаешь, — был ответ, — я боялся, что ты меня переубедишь.

Эта фраза была весьма показательной, мне она лишний раз говорила о переменах, происходящих в последнее время с Игорем: он стал гораздо чаще, чем требовалось для дела, впитывать чужое мнение, превращая его в собственное. Неоднократно я был свидетелем того, как тот же Гонзальез, не имеющий отношения к содержанию газеты, в кабинете главного редактора оценивал вечерние выпуски, обрушиваясь на отдельные материалы, заголовки, а на утренней планерке на следующий день Игорь повторял все это чуть ли не теми же словами. Воздействие на него усилится по мере того, как он будет приближать к себе так называемую новую команду, формирование которой началось с Дардыкина, пересевшего в кресло ответственного секретаря.

Что касалось старой команды, собранной еще Лаптевым, она стала терять свое прежнее влияние на газету и атмосферу в редакции. Вскоре после того, как я ушел из секретариата, началось давление на Боднарука, он находил все меньше общего языка с Игорем. Во многом как-то сник Друзенко, он не умел и не любил действовать локтями, его не тянуло тягаться с закулисной энергией Дардыкина.

Ну а что же происходило с программой, названной «обновлением» газеты? Более светлой, динамичной стала первая полоса. Появились новые рубрики, больше места отводилось фотоснимкам, добавились другие иллюстративные элементы. Поменялся порядок формирования полос, чему способствовал отказ от дежурных бригад, от поочередного ведения номеров заместителями главного редактора. Теперь этим ежедневно занимался Дардыкин. Сама по себе это была полезная перемена, призванная улучшить управление всем газетным процессом. Но значительного изменения не произошло, поскольку фактически осталась старой организация работы в отделах, именуемых редакциями — общественно-политической, экономической, международной, новостной. По-прежнему отрицательно сказывался чрезмерный объем рекламы, не позволявший полосы сделать тематическими и каждую из них отдать на усмотрение непосредственно редакций.

Меня, понятно, больше всего заботила информационная служба. Я шел сюда с намерениями многое поменять, поставить дело так, чтобы важные новости не заставали нас врасплох. Чтобы мы узнавали о них своевременно и по своим каналам. Для этого требовалось охватить нашими связями те богатейшие источники компетентной информации, где она сосредоточивается и бурлит постоянно — прежде всего, Администрацию президента, правительство, парламент, ключевые министерства, ведомства, комитеты. Я считал, что именно новостная служба должна держать руку на пульсе главных событий в стране. Раньше репортеры в основном работали на горячих темах: военные и межнациональные конфликты, теракты, убийства, грабежи, пожары, наводнения и т. п. Безусловно, газета должна на все это реагировать, но в разных сферах жизни, начиная с политики, происходит немало такого, что и без трагических поводов заслуживает пристального общественного внимания, содержит большую информационную привлекательность. Согласившись с моим пониманием задач для новостной части газеты, Голембиовский обещал перекроить штатное расписание, с тем чтобы значительно расширить тематику информслужбы, увеличив ее численно.

Кроме меня в ней было восемь человек. Люди разных возрастов, ветераны и молодежь, все хорошие журналисты, однако у большинства не имелось конкретных и ясных границ: кто и за какую сферу в ответе перед газетой. Когда случалось что-то громкое, горящее, с огнем и кровью, многие на это бросались, и тогда вырисовывалась общая картина происшедшего. Когда же на лентах агентств дни спокойные и тихие, тогда труднее — своих новостей нет. А нет их потому, — и мне как репортеру это было хорошо понятно, — что мы их просто не видим, не знаем, у нас не отработана система постоянного отслеживания информационного потока в тех областях, что должны быть закреплены за каждым сотрудником. Что ж, в «Известиях» с этим всегда имелись проблемы, и я настроился их решать. Но в узких рамках информслужбы это было невозможно. Все зависело от общей установки на то, какую газету мы делаем. А вот с этим существовали большие неопределенности.

В один из июльских дней состоялся долгий разговор о характере газеты. Как уже повелось с некоторых пор, он прошел не на заседании редколлегии, а на совете директоров. Впрочем, это оправдывалось тем, что причина для разговора была все же экономической: июньская подписка показала очередное резкое снижение тиража. Раньше высказывалась твердая надежда на то, что благодаря проведенным с 1 марта изменениям в газете подписка на второе полугодие если не возрастет, то как минимум останется прежней. Ее результаты оказались шокирующими: потеряно 112 тысяч экземпляров, из 630 осталось 518 тысяч.

Тон задал Гонзальез, цитирую протокол:

— Сложилась очень тревожная финансовая ситуация. Дошли до нуля. Из-за падения тиража от нас ушло около 25 процентов рекламы в «Комсомольскую правду». Она имеет тираж более миллиона и по Москве практически догнала «Известия». Мы делаем газету, которую массовой назвать трудно. Она ориентирована на довольно узкий круг читателей, на который претендуют также другие газеты — «Независимая», «Сегодня», «КоммерсантЪ», «Российская»… Все эти издания однотипны и делаются в чем-то лучше, в чем-то хуже «Известий», но в этом же ключе… Смотрите «Комсомольскую правду». Надо делать новую газету.

С длинной речью выступил Данилевич. Начал будто с критики в адрес совета директоров, но подозревался больше вице-президент по экономике, то есть Гонзальез:

— В наших руках дело, на успех которого работало не одно поколение журналистов и слишком уж мощный задел они оставили. Угробить это дело, погубить газету — грех непростительный. Мы сняли с себя ответственность «за выработку, — как говорится в одном нашем документе, — политики увеличения прибыльности и конкурентоспособности акционерного общества и составляющих его подразделений». А ведь это — основная задача нас с вами, избранных в совет директоров. Мы не требовательны ко всем и к самим себе, не восприимчивы к опасности, симптомы которой проявились не сегодня. Не буду говорить об однобокости развития всего нашего АО, когда доход на 85 процентов черпается из рекламы в «Известиях» и отсутствуют другие возможности получать доход.

Дальше Анатолий обратил свой взор уже в сторону президента и главного редактора:

— У нас нет конструктивных идей, какими в этот период должны быть «Известия». Нам необходимо разработать концепцию развития, тщательно рассмотреть ее, может быть, с помощью экспертов, утвердить и неукоснительно проводить в жизнь. Если мы признаем, что будущее за информационной журналистикой, то и действовать нужно соответственно. Предлагаю поручить главному редактору представить развернутый план по выходу газеты из кризиса — предложения по организации работы и выработке концепции издания, по кадровым изменениям. Словом, по всему комплексу вопросов, способных переломить критическую ситуацию.

Звучало, таким образом, признание, что совсем недавнее «обновление» газеты не дало никакого эффекта, скорее наоборот — раньше, во всяком случае, не говорилось, что газета в кризисе.

Голембиовский. Концепция сегодняшних «Известий» не устраивает никого. Нам надо реконструировать редакцию, и мы вновь готовы пересмотреть систему управления газеты.

Всего четыре месяца назад ввели эту систему, а теперь уже ее менять? Здесь явно слышалась неудовлетворенность всеми прежними полумерами приостановить падение тиража. Но в протоколе вовсе не упоминается чрезвычайно важный вопрос: на какого читателя мы должны работать. И здесь в руководстве АО не было единства мнений, а те, что время от времени произносились, отличались непоследовательностью.

В апреле 1995 года, выступая на собрании акционеров, Голембиовский призывал к укреплению связей газеты с интеллигенцией, нашими давними и большей частью взрослыми читателями — лет от сорока и старше. А через несколько месяцев Гонзальез пренебрежительно заявит на совете директоров:

— Из 95 тысяч московских подписчиков 29 тысяч стариков, которые не могут являться потребителями рекламы.

Потом будет слышно постоянно: «Известия» являются газетой для пенсионеров, их свыше 30 процентов среди подписчиков — рекламодателям эта аудитория не нужна. Настойчиво зазвучало: нам необходим молодой читатель, ему и надо адресовать содержание газеты. И газета стала поворачиваться, искать этого читателя и заискивать перед ним, полагая, что ему нужна другая, более увлекательная тематика, другие, вошедшие в моду способы ее подачи, иная, облегченная манера письма и чуть ли не обязательно все со стебом. Этот поворот отталкивал традиционную публику — более возрастную, серьезную, деловую. Но как только приближалась очередная подписная кампания, все грани между поколениями, социальными группами тут же стирались — требовался миллион читателей, любых!

Наверняка газета стояла бы тверже на ногах, если бы она была все же сориентирована не просто на «для всех» (даешь миллион!), а на более определенный круг людей. Придумывать здесь ничего не требовалось, достаточно было придерживаться своей же давней стратегии, неплохо оправдывавшей себя долгие годы, — следовать курсу на информационно-аналитическое обслуживание общественно активной части населения с достаточно высоким уровнем образованности, культуры. Видя перед собой эту аудиторию, а не «всех», имело бы смысл подчинять ее запросам и интересам всю редакционную работу — от выбора графической модели до каждо-дневного наполнения полос. И ничего лишнего, ударяющего по репутации, роняющего авторитет издания.

К сожалению, «обновление» газеты пошло по иному пути, который склонял не в лучшую сторону ее качество. При распределении места на полосах слишком часто предпочтение отдавалось явно скандальной, не традиционной для серьезной общественно-политической газеты тематике, нередко с непотребными для известинской публики заголовками типа вот этого над материалом в более чем 300 строк: «Секс по телефону особенно приятен за чужой счет». Отказ от ведения номеров замами главного не избавил газету от редакторской вкусовщины. Наоборот, она усилилась, только теперь из-за очень возросшего влияния на содержание полос одного человека — им стал Дардыкин, с присущим ему уклоном к той журналистике, что ближе к таблоидной. Она равноправна в нашей профессии, но известинская все же из другой области.

Произнеся на июльском заседании совета директоров фразу «Вся наша коммерческая деятельность как бы выскальзывает из рук», Игорь мечтательно продолжил:

— Если мы получим больший объем, будем делать другую газету, иного качества. Сейчас на Олимпийских играх в США начинают работать трое наших журналистов (Надеин, Друзенко, Карапетян. — В. З.), а из-за тесноты на полосах сможем давать им место только на шесть машинописных страниц. Получив объем, создадим и новую технологию в организации редакционной работы.

Но никаких новых источников дохода для увеличения объема газеты не ожидалось, неизменной и единственной оставалась ставка только на рекламу, соответственно и на увеличение тиража. Вновь раздался призыв: даешь миллион экземпляров! Осенью развернулась самая активная за всю историю газеты организационная работа по подписке, в этот раз — на 1997 год. Как всегда, она стартовала 1 сентября, а подготовка велась еще с начала августа. Уже первый из многих приказов Голембиовского по подписке отличался суровой, почти в военном стиле требовательностью:

— Обязать собственных корреспондентов использовать все возможности для активизации подписки на «Известия».

— Предупредить собственных корреспондентов о том, что вопрос о возможности их дальнейшего использования в данной должности будет решаться в зависимости от тиража газеты в регионе.

Впервые в истории газеты объявлялись лотереи для подписчиков. На самых видных местах замелькали материалы, которые своим содержанием и стилевым исполнением выпадали из рекламы, характерной для крупных федеральных изданий. Так, через всю полосу огромными буквами растягивался заголовок с призывом участвовать в конкурсе для любителей чая. Сообщалось, что каждый может прислать в редакцию свои рецепты домашних кондитерских изделий. Первое место будет присуждено автору лучшего торта или пирога. Второе место — двум авторам лучших пирожков и пирожных. Третье место достанется трем призерам, которые лучше всех сумеют приготовить булочки, кексы и печенье. Авторы тех рецептов, которые предварительно отберет жюри, будут приглашены в Москву и «здесь в одном из столичных ресторанов или на обычной домашней кухне смогут сами приготовить свою вкуснятину. Затем будет дегустация, и по ее итогам жюри назовет победителей».

Хитом этой подписной кампании стал большой фотоблок на первой полосе с огромным заголовком: «Трехкомнатная квартира уже ждет подписчика “Известий”. Дальше шли подробности об этой квартире на окраине Москвы, где «есть все: даже спецгазоны для выгула собак».

В прежние подписные кампании лучшей агитацией в пользу газеты неизменно считались ударные материалы, поднимающие острые проблемы, исследующие сложнейшие конфликты, защищающие права человека. В эти периоды особенно активизировалась вся редакционная жизнь, царил по-настоящему творческий подъем, а его дирижером многие годы бывал не кто иной, как Игорь Несторович Голембиовский. Осень-96 стала осенью его редакторства, все больше и зримее его внимание и силы переключались на президентское поприще. Главной целью было любыми способами удержать хрупкую экономику газеты. Исходя из этого особенный расчет делался на привлечение читателя рекламными эффектами, хотя иные из них признавались в редакции недостойными уровня «Известий». Они-то и производили на многих читателей жалкое, отталкивающее впечатление.

Лишь одним коротким пунктом в своих приказах президент коснулся содержания газеты на период подписки: «Секретариату (Дардыкин С. Н.) упорядочить ведение рубрики “Я и «Известия»”. Привлечь к подготовке материалов для нее все редакции и отделы, а также собственных корреспондентов».

Но эта рубрика погоды не делала — и не могла сделать. Известные люди под своей крохотной фотографией на первой полосе отвечали на два вопроса о публикациях в газете: «Что понравилось?», «Что не понравилось?» и на третий, якобы полемический — «С чем хотелось бы поспорить?». Нравилось, разумеется, очень многое. Не нравилось лишь кое-что. А на третий вопрос ответ обычно писался в редакции. Часто и на первые два.

В конце декабря были подведены итоги подписки. Подтверждая сезонные колебания, они превысили летние цифры, но до миллиона было далеко. Общий с продажей в розницу тираж на первую половину 1997 года составил 585 тысяч экземпляров. На 45 000 меньше, чем год назад.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.