Попутное
Попутное
Мы еще жили в эйфории от успеха «Одного дня», и цензура еще относилась к нам после случившегося с опаской.
Но в начале декабря Н.С. Хрущев неожиданно посетил выставку МОСХа в Манеже. Подстрекаемый В.А. Серовым и другими руководителями Союза художников, а быть может, не только ими, он набросился на «абстракционистов» и прочих формалистов как на главную опасность в искусстве.
17 декабря 1962 года на Воробьевых горах состоялась первая из «исторических встреч» Н.С. Хрущева с деятелями культуры, писателями. Круг критикуемых расширялся. Началось с «проблемы Манежа», но дальше были подвергнуты разносу молодые поэты Вознесенский и Евтушенко. Досталось и Эренбургу за его мемуары, и Некрасову за записки, напечатанные в «Новом мире».
Напоминаю об этом задним числом, чтобы воссоздать фон для понимания моих отрывочных записей этого времени и записей цензора Голованова о журнале.
Мало кто из читателей заметил вовремя и понял тайный смысл стихотворения Н. Грибачева «Метеорит», появившегося в «Известиях» 30 ноября 1962 года. Между тем это был первый отрицательный отзыв на повесть Солженицына в нашей печати.
Метеорит
Отнюдь не многотонной глыбой,
Но на сто верст
Раскинув хвост,
Он из глубин вселенских прибыл,
Затмил на миг
Сиянье звезд.
Ударил светом в телескопы,
Явил
Стремительность и пыл
И по газетам
Всей Европы
Почтительно отмечен был.
Когда ж
Без предисловий вычурных
Вкатилось утро на порог,
Он стал обычной
И привычной
Пыльцой в пыли земных дорог.
Лишь астроном в таблицах сводных,
Спеша к семье под выходной,
Его
Среди других подобных
Отметил строчкою одной.
Из дневника цензора B.C. Голованова
Материалы № 1
12 декабря 1962 г. получено из редакции:
1. Солженицын. Два рассказа.
2. Луконин. Стихи.
3. Ахматова. Стихи.
4. В. Кин. Из неоконченного романа.
5. Огден Нэш. Стихи.
Илья Эренбург. «Люди, годы, жизнь». Вся книга 5-я в 2 экз. получена 20 ноября. Один экз. у т. Криушенко.
В. Каверин «Белые пятна» – с № 12 (без изменений).
14. ХII днем позвонил т. Закс и спросил: «Прочитал, ли вы Эренбурга?» Ответил: «Читаю». Относительно В. Каверина «Белые пятна» на мой вопрос, что означает упоминание в содержании № 1 (1963 г.} статьи В. Каверина, т. Закс ответил: «Статья В. Каверина была прочитана т. Ильичевым, который сказал, что можно на один № оттянуть[52] ее публикацию… Поэтому она включена в № 1-й условно и в случае необходимости редакцией будет передвигаться в дальнейшие номера». Об этом информировал т. Семенову.
<…>
Из дневника цензора B.C. Голованова
16. ХП. Сдал т. Семеновой для принятия решения подборку новых стихов Анны Ахматовой с мнением о их непригодности для публикации. Одновременно сдал оба рассказа А. Солженицына:
1) «Случай на станции Кречетовка».
2) «Матренин двор». <…>
3) 27.XII. По указанию т. Аветисяна был вызван т. Закс, которому были по И. Эренбургу – № 1 журнала высказаны замечания Главлита СССР. Закс все замечания принял и согласовал правку с автором. Все это было мною доложено т. Аветисяну. Итак, первые 7 п. л. оформлены к печати:
1. Два рассказа Солженицына.
2. Стихи Луконина.
3. Стихи Ахматовой.
4. И. Эренбург. Начало 5-й книги «Люди, годы, жизнь».
5. <…>
Конец декабря 1962 г.
Впрочем, пока Солженицын в фаворе, газеты повторяют формулу: «Повесть напечатана с ведома и одобрения ЦК КПСС». На приеме Хрущев поднял Солженицына из-за стола и представил присутствующим. Суслов тряс его руку. Это было 17 декабря в Доме приемов на Ленинских горах.
28. XII. 1962
Утром Александр Трифонович был очень раздражен – ему подсунули книгу, вышедшую в издательстве им. Чехова в Нью-Йорке. Некий С. Юрасов дал там свое, в антисоветском духе, продолжение «Теркина». <…>
Второе, что сильно взволновало Александра Трифоновича, – это обращение к нему молодого математика Р. Пименова, оказавшегося за свои высказывания или рукописные статьи в тюрьме в 1957 г. Как это – «Ивана Денисовича» печатаем, а людей все равно сажаем?
Александр Трифонович говорил об этом с Лебедевым, и тот обещал узнать и, если возможно, помочь[53].
7.1. 1963.
Подписан к печати № 1.
В номере:
А. Солженицын. Два рассказа («Матренин двор» и «Случай на станции Кречетовка»).
И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Кн. 5.
Стихи Анны Ахматовой, М. Луконина.
Статьи И. Забелина («Человек коммунизма, природа и наука»),
Т. Бачелис («Режиссер Станиславский»), Ю. Манна («Художественная условность и время»).
Рецензии Е. Стариковой, А. Берзер, Б. Зингермана и др.
10.1. 1963
<…>
Вчера в редакции был ленинградский приятель Твардовского А. Македонов[54]. Они были близки еще по Смоленску. Потом Македонов сидел, стал в ссылке геологом, теперь доктор геолого-минералогических наук, но по-прежнему увлечен поэзией. Расспрашивал о Евтушенко и Вознесенском.
Александр Трифонович говорил с некоторым раздражением:
«Для добрых людей такое явление, как Солженицын, это манифест. Но для таких как наши молодые, это что с гуся вода… И потом, они так малоначитанны: «Черный обелиск» Ремарка читали, а «Капитанскую дочку» не прочли».
<…>
8. II. 1963
Думал о том, что за последние полгода-год сформировалось и выявилось особое течение в прозе: A. Яшин, Алексей Некрасов, В. Войнович, Е. Дорош сочинения в чем-то друг другу близкие – и, конечно, Солженицын, стоящий впереди всех, но близкий этому роду литературы.
Устав от лжи и приспособлений «вымысла», литература обратилась к правде почти документальной, «очерковой», самой, по видимости, не связанной «условиями», достоверной. Вспоминается, что Толстой говорил о близком конце, гибели романа: стыдно придумывать, что могло случиться с вымышленными героями, а надо рассказывать честно, то, что видел и знаешь. Недурная тема для статьи: «О честной прозе».
В Москве Солженицын. Привез Александру Трифоновичу поэму 1948–1950 гг., написанную в лагере. Обещает к апрелю два новых рассказа.
Пристал ко мне: «беда» и «победа» – слова одного ли происхождения? Искали в словаре Преображенского.
Он стал больше интересоваться театром. Видно, обольщен «Современником», передал им свою пьесу.
«Иван Денисович» выходит отдельными изданиями – в «Роман-газете» и «Советском писателе». По настоянию редакторов убрал «фуй» в трех местах, зато кое-что вставил: в речь Тюрина и потом еще реплику по поводу охраны.<…>
8. III. 1963
<…>
Наша истеричная литературная среда живет слухами и, торопя события, вопит, что Твардовского «сняли».
Между тем он был сегодня в редакции – свеж и ясен. Рассказывал о поэме Солженицына, рукопись которой прочитал. Это все подготовка к «Ивану Денисовичу», не более, считает Александр Трифонович. И нехорошо, что написано в стихах, хотя стихи крепкие, профессиональные. Понятно, почему в стихах: он сочинял в заключении, без бумаги, и это была единственная возможность закрепить в памяти придуманное. Заучивал наизусть четверостишие и сочинял следующее. Этим он поддерживал себя. Какой-то огонек душевной жизни в нем теплился. Если бы что-то подобное было рассказано в прозе, возможно, могло бы получиться что-то вроде «Былого и дум», считает Твардовский.
По словам Александра Трифоновича, Солженицын преподавание в школе совсем оставил, работает вовсю. Говорит, что некогда, более нужные замыслы есть, но вообще-то он хотел бы написать повесть о молодежи, он ведь все последние годы в школе с ней возился.
Из статьи Вадима Кожевникова «Товарищи в борьбе»
(«Литературная газета», 2 марта 1963 г.)
«Наука радости – неотъемлемое качество нашей литературы, выражение ее глубочайшего оптимизма. Правда, в последнее время, мне кажется, на страницах наших журналов появляется слишком много «сварливых» рассказов и повестей. В них – упрощенный показ человека, в них – «новаторство» лишь ради того, чтобы затруднить восприятие не слишком серьезного содержания. Признаться, я испытал чувство большой душевной горечи, когда прочел в «Новом мире» рассказ «Матренин двор» А. Солженицына, создавшего такое замечательное произведение, как «Один день Ивана Денисовича». Мне кажется, что рассказ «Матренин двор» написан автором в том состоянии, когда он еще не мог глубоко понять жизнь народа, движение и реальные перспективы этой жизни. Такие люди, как Матрена, в первые послевоенные годы действительно пахали на себе в разоренных немцами деревнях. Советское крестьянство совершило великий подвиг в тех условиях и дало хлеб народу, накормило страну. Это одно должно вызвать чувство благоговения и восхищения. Рисовать советскую деревню как бунинскую деревню в наши дни – исторически неверно. Рассказ Солженицына снова и снова убеждает: без видения исторической правды, ее сущности не может быть и полной правды, каков бы ни был талант.
Традиции литературы критического реализма не могут быть механически перенесены на нашу почву. Иначе – манера повествования главенствует над смыслом и образ иной, уже далекой, мертвой эпохи овладевает писателем. И вот, даже помимо авторской воли, когда писатель пытается изображать нашу действительность, исходя из принципов критического реализма, возникает исторически неверная перспектива.
Художественные средства не есть нечто нейтральное. Они не могут существовать независимо от идейного замысла…»
7–8. III. 1963
Совещание в Кремле с руководителями партии и правительства. На второй день выступил Хрущев. Поминал, как написанные «с партийных позиций», поэму «За далью – даль» и «Ивана Денисовича».
Зато резко выступил против Эренбурга и Некрасова, любителей «жареного», т. е. сенсаций, как бы вновь приглушая тему развенчания культа. Много и сбивчиво говорил о евреях, в том смысле, что и среди них «встречаются хорошие люди».
Реакция по всему фронту, откат от XXII съезда.
Из верстки передовой статьи «Идейность и реализм» для № 4
«Партия поддерживает здоровое, жизнеутверждающее критическое направление в искусстве социалистического реализма. С одобрения ЦК КПСС в последнее время была опубликована, например, повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича».
<…>
Данный текст является ознакомительным фрагментом.