В местах не столь отдаленных: английские тюрьмы

В местах не столь отдаленных: английские тюрьмы

Тюремная жизнь в викторианской Англии тоже была гораздо скучнее, чем в предыдущие века. Ньюгейт, древнейшая лондонская тюрьма, расположенная напротив центрального уголовного суда Олд Бейли, никогда не считалась курортом. «Черный, как Ньюгейт» — говорили лондонцы с оглядкой на ее потемневшие стены. Внутри было еще мрачнее: сырость и невыносимое зловоние от сотен немытых тел, лежавших вповалку на полу. Однако господа побогаче рассчитывали как минимум на отдельную камеру, где можно было покутить напоследок. В XVIII веке в Ньюгейт могла проскользнуть любая женщина, назвавшись чьей-нибудь родственницей, так что пирушки с вином и гулящими девицами были не редкостью. Преступницы тоже предавались радостям любви — еще бы, ведь беременная могла отсрочить казнь или вовсе ее избежать. В общем, жили узники тесно, грязно и недолго, зато весело и с огоньком.

Ньюгейт был не единственной темницей Лондона: в Сити существовало шесть тюрем, в Саусварке — семь, и по две в Клеркенуэлле, Степни и Вестминстере. В восьми тюрьмах, включая Флит, Кингз Бенч и Маршалси, содержались исключительно должники. В 1824 году в долговой тюрьме Маршалси провел три месяца Джон Диккенс, отец будущего романиста. Родные могли посещать заключенного в тюрьме и даже проживать вместе с ним, но сам должник не мог покинуть ее стены до уплаты долга. Впоследствии Чарльз Диккенс подробно описал Маршалси в романе «Крошка Доррит» (1857).

У причала в Вулвиче на волнах покачивались тюремные корабли. Дело в том, что после Войны за независимость США в 1770-х Британия внезапно лишилась еще одной колонии для высылки преступников. Парламент распорядился выделить под тюрьму несколько кораблей, пока не станет ясно, что делать с арестантами. Временные меры растянулись на целых 80 лет. Утром заключенные уходили работать на берег, вечером возвращались в плавучие камеры. Многих проштрафившихся англичан высылали в Австралию, но в 1853 году законодатели посчитали, что незачем сливать в колонии английские помои. Прекращение ссылок на австралийский континент огорчило преступников, рассчитывавших обрести в колониях дивный новый мир. Женщины часто находили в ссылке мужей, обзаводились детьми, вставали на ноги. Теперь же дорога, не петляя, вела их в тюрьму, да еще какую!

В XIX веке на смену обветшавшим узилищам пришли тюрьмы нового образца: в 1816 году открылась тюрьма «Миллбэнк», в 1817 — «Брикстон», в 1842 — образцовая тюрьма «Пентонвилл», в 1851 — «Вандсворт», в 1852 — «Холлоуэй». С первого взгляда новые тюрьмы производили благоприятное впечатление: они были гораздо чище и просторнее, без склизких стен и зловонной соломы на полу. Но у цивилизованности была и оборотная сторона. В XIX веке велись дебаты о том, как эффективнее всего контролировать поведение заключенных, и особое опасение вызывало их общение между собой. Не хватало еще, чтобы тюрьма превратилась в университет, где неоперившаяся молодежь учится у опытных злодеев. Но как предотвратить какое бы то ни было общение, даже бытовое? Ответ лежал на поверхности — просто-напросто запретить все разговоры.

Тюрьмы уподобились монастырям, где братия поголовно дала обет молчания. Такая система практиковалась, например, в «Колдбат Филдз» и «Тотхилл Филдз». Хотя заключенные спали в общих спальнях, в течение дня им запрещено было общаться — как во время работы, так и во время еды или прогулки по тюремному двору. Открыть рот позволялось только в часовне во время церковной службы, на исповеди, вероятно, но даже в церкви заключенным не давали забыть об их участи. Каждый сидел в кабинке, отделенной от соседней стеной, так что переговариваться было трудно. Интересно, что ловкачи пользовались уединением в кабинке, чтобы пилить пол во время коленопреклонения. За несколько недель некий арестант «Пентонвилла» сумел проковырять такую дыру, через которую умудрился бежать в самый разгар службы.

Камера в тюрьме «Пентонвилл». Рисунок из книги Генри Мэйхью «Криминальные тюрьмы Лондона и сцены тюремной жизни». 1862

Но чем постоянно одергивать шепчущихся и перемигивающихся узников, не проще ли разогнать их по одиночным камерам? Такого мнения придерживались основатели «Пентонвилла», где провел некоторое время Оскар Уайльд. В тюрьме насчитывалось 520 одиночных камер, которые многим современникам казались чересчур комфортабельными. Отопление зимой, большое окно, удобный гамак, туалет по последнему слову техники и ткацкий станок для работы — просто рай на земле! Да туда половина Ист-Энда попросится! Однако в «Пентонвилле» царила настолько угнетающая обстановка, что заключенные сходили с ума в два раза чаще, чем в других тюрьмах. Одиночество было тотальным, ведь даже на прогулке узникам надевали маски, полностью скрывавшие лицо. Казалось, будто по двору в молчании бродят ожившие скелеты. Поднимешь маску — сразу в карцер, где шесть дней придется просидеть в кромешной тьме на хлебе и воде. Единственным опознавательным знаком был номер, нашитый на тюремной робе, но личность за этим номером было не разглядеть.

Кормили в тюрьмах скудно, но сносно. В «Миллбэнке» арестанты получали 350 мл какао и 230 г хлеба на завтрак, 140 г мяса, 450 г картофеля и 170 г хлеба на обед, 470 мл жилкой овсянки и 230 г хлеба на ужин. Однако стоит учесть, что заключенные не сидели без дела. Во многих тюрьмах им давался выбор — щипать пеньку или заниматься ремеслом, например, шить одежду или мастерить обувь.

Совсем иначе обстояли дела с каторжными работами (hard labour). Каторжные работы назначались за целый ряд преступлений, включая похищение людей, попытку изнасилования, попытку ограбления, нападение на полицейского, мошенничество, кражу собак, участие в мятеже, браконьерство, незаконную уборку мусора, кражу фруктов и другие злодеяния разной степени тяжести. Пользы от каторжной работы не было практически никакой. Тяжкий и совершенно бессмысленный труд являлся самоцелью, потому что изнашивал не только тело, но и нервы. Работа ради работы, наказание ради наказания.

В «Колдбат Фидлз», тюрьме с типичным режимом, арестанты тратили на каторжный труд 8 часов в день. Одним из занятий было перетаскивание пушечных ядер по двору: мужчины выстраивались на расстоянии трех метров друг от друга, один из них поднимал с земли ядро и клал на землю возле соседа, который должен был тащить его дальше. Арестанты тяжело дышали, от пота у них скользили руки, но упражнение продолжалось ровно 1 час 15 минут. После заключенные шли к ступальному колесу (treadwheel), которое представляло собой горизонтальный цилиндр с 24 ступенями снаружи. Можно было почувствовать себя белкой в колесе, точнее — белкой на колесе. Здесь арестанты проводили в общей сложности 0,5 часа в день, а в перерывах щипали пеньку. Иногда колесо приспосабливали для тюремных нужд: в тюрьме Бодмин, Корнуолл, арестантки работали на колесе по восемь часов в день, перемалывая зерно для кухни и близлежащей психиатрической лечебницы. Тем, кто из-за возраста или слабого здоровья не мог крутить колесо, было уготовано иное занятие — железный барабан с ручкой, которую нужно было повернуть 10 тысяч раз в день (количество поворотов отмечалось на особом табло). Что ж, если арестанты не сходили с ума от скуки, то уж точно имели возможность накачать крепкие мускулы. На свободе пригодятся.

В Лондоне и предместьях было несколько женских тюрем, самая известная — в Брикстоне. Попадая в Брикстон, первые четыре месяца арестантка проводила в одиночной камере. Визиты в это время были строжайше запрещены. Через четыре месяца ее переводили в общее отделение, хотя разговаривать с товарками по несчастью ей по-прежнему запрещалось. За хорошее поведение женщина получала право посещений и переписки, а также небольшой недельный заработок. Подразумевалось, что после выхода на свободу эти деньги позволят ей встать на ноги, а не осядут в ближайшем кабаке. Арестантки работали в прачечной, шили и вязали, в свободное время учились грамоте.

Когда бытописатель Генри Мэйхью добрался до Брикстона, надзирательница охотно сплетничала с ним о прошлом своих подопечных: «А та, что идет к нам навстречу, (…) получила пожизненное за убийство своего малыша. А ведь по ней даже и не скажешь! (…) Ее поведение у нас всегда было безупречным, ну точно ягненок. Мне кажется, она искренне раскаивается. А вон та и вовсе одна из лучших наших заключенных, а ведь направили ее сюда за то, что откусила мужчине ухо! Правда, он очень грубо с ней обращался, прежде чем она так сорвалась. Но в основном все тут за воровство и, вообще говоря, вели они беспутную жизнь» [38].

Арестант Пентонвилла и арестантка Миллбэнка. Рисунок из книги Генри Мэйхью «Криминальные тюрьмы Лондона и сцены тюремной жизни». 1862

Та же надзирательница потешалась над кокетством арестанток, которые даже за решеткой думали о нарядах: некоторые набивали уголь в кромку платья, чтобы юбки казались пышнее, плели жесткие корсеты из проволоки, делали кольца из оловянной фольги с пуговиц и припудривались известкой. Для новорожденных и детей постарше при тюрьме имелся детский сад. Детей, достигших двух лет, отправляли в работный дом, но после 1860 года женщинам было позволено оставлять детей при себе до конца срока. Как и их матери, дети носили синюю униформу в белую крапинку.

Малолетних преступников отправляли в «Тотхилл Филдз», бывшую тюрьму «Брайдуэлл». По данным на 1851–1852 годы 55 арестантов моложе 14 лет оказались в тюрьме за кражу товара на сумму 6 пенсов и ниже. Мелкие воришки отбывали срок от нескольких дней до полугода. В большинстве своем они были рецидивистами, в их послужном списке насчитывалось вплоть до 17 отсидок. Воровство из карманов было самым распространенным преступлением, но попадались и более оригинальные злодейства — например, кража морской свинки или кручение волчка в неположенном месте. «Почему ты украла ботинки?» — поинтересовался Генри Мэйхью у восьмилетней крошки. «Дык у меня ж своих не было», — отвечала девочка, получившая три месяца тюрьмы. Что ж, зато теперь у нее не мерзли ноги. Некоторые дети демонстративно били на улицах стекла и фонари, дожидаясь, когда же появится «бобби». По крайней мере, в тюрьме можно было рассчитывать на неплохую кормежку, горячую ванну раз в месяц и самые настоящие сапоги! Почему бы не скоротать в таких условиях зиму?

Наказания в тюрьмах XIX века были весьма умеренными по сравнению с веками предыдущими. Взять, скажем, статистику за 1853 год. В тюрьмах Англии и Уэльса содержалось 142 166 арестантов обоего пола и всех возрастов. К ним были применены следующие наказания: наручники и кандалы (75 мужчин, 15 женщин), порка (173 мужчины, ни одной женщины), заключение в карцере (6915 мужчин, 860 женщин), заключение в одиночной камере (5584 мужчины, 1085 женщин), урезание рациона (31 389 мужчин, 5277 женщин), другие наказания (13 491 мужчин, 374 женщины). Напрашивается вывод, что чаще всего арестантов морили голодом. Порка осуществлялась плетью-девятихвосткой (вплоть до 36 ударов), но с 1820 года к женщинам уже не применялась. Канули в прошлое времена, когда проституток стегали плетью перед судьей, а они умоляли его опустить молоток и тем самым остановить истязание. В остальном же преступниц наказывали так же строго, как и мужчин. Например, в 1842 году десятилетнюю Кэтрин Бэнкс из Гастингской тюрьмы на семь дней посадили на хлеб и воду за воровство тюремной собственности, после чего ей были назначены 3 месяца каторжных работ и заключение в одиночной камере последнюю неделю каждого месяца. Непроницаемая темнота карцера до того страшила арестанток, что они кричали и отбивались, пока их волокли по коридору дюжие охранники из мужской тюрьмы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.