Малоизвестные факты из жизни Хэма и Эноса

Малоизвестные факты из жизни Хэма и Эноса

В аэрокосмическом парке им. Джона П. Стэппа можно пораниться обо что угодно. Одиннадцать исторических ракет расположены тут прямо между зарослями колючих пустынных суккулентов. Здесь можно пройтись по усыпанным гравием дорожкам и прочитать на маленьких табличках: «Опунция», «Маленький Джо», «Малиновый Еж». По названиям иногда сложно понять, кто есть кто. Вот, например, «Турецкая головка» – что это: вид кактуса или взрывоопасное оружие? Подобное замешательство можно испытать и в двухстах метрах ниже по склону, у флагштока, который обозначает вход в парк и одновременно в находящийся рядом Музей истории освоения космоса и Зал Славы штата Нью-Мексико. Там рядом с тротуаром есть бронзовая надгробная табличка, на которой написано: «Хэм, первый в мире шимпанзе-астронавт»[42].

Шимпанзе-астронавты долгое время оставались некоей химерой. Люди никак не могли определиться, кто же они в первую очередь – обезьяны или астронавты, подопытные животные или герои нации? Единого мнения не существует до сих пор. Даже на могилку Хэма один поставил корзинку с цветами, а кто-то другой положил пластиковый банан.

И людей нельзя винить в отсутствии единодушия. Заслуги Хэма и Эноса – шимпанзе, который в 1961 году совершил первые в истории Америки пробные суборбитальный (в январе) и орбитальный (в ноябре) полеты, – были не менее славными, чем карьеры Алана Шепарда и Джона Гленна. Шимпанзе и двое астронавтов, которые отправились в космос сразу после них, никогда не тренировались вместе, хотя это было вполне возможно. Ведь они проводили время в одних и тех же барокамерах, испытывали невесомость на борту того же самолета во время параболического полета, тренировались в одной и той же центрифуге и вибростендах, чтобы привыкнуть к шуму, тряске и силе гравитации при запуске ракеты, а в славный день своей жизни прощались с Землей на той же пусковой платформе.

Обязанности по управлению ракетой были одинаково минимальны как для человека, так и для обезьяны. Капсулы «Меркурий», как выразился ветеринар Хэма Бил Бритц, «были не летательными аппаратами, а пулями»: запусти их вверх, дай знак открыть парашюты и проследи, чтобы они спокойно опустились[43]. И о человеке, и о шимпанзе Бритц говорил как об «организме, помещенном на борт». Вся программа «Меркурий» была естественным продолжением исследований на ракетах V-2, «Аэробе» и баллистических полетов. К этому времени ученые уже установили, что в течение пары секунд человек может выжить и без гравитации. Но как насчет часа, дня или недели? «Люди то и дело спрашивают: почему да как? – говорит Бритц о программе с шимпанзе. – Поверьте, мы правда ничего не знали».

Какими могли быть последствия, связанные с полетами в космос? Речь идет не только о невесомости, но и о космическом излучении. (С момента образования Вселенной в ней с огромной скоростью летают высокоэнергичные атомные частицы. Магнитное поле Земли защищает нас от космических лучей, но на орбите эти невидимые частицы могут беспрепятственно проникать в клетки человеческого организма, вызывая их мутацию. Все это настолько серьезно, что астронавтов даже сравнивают с работниками АЭС.)

Точно так же, как Альберты подготовили почву для плодотворной работы астронавтов «Меркурия», Хэм и Шепард сыграли свою незаменимую роль для программы «Джемини». И так было всегда: «Джемини» проложила дорогу для «Аполлона», а шестимесячная работа на космической станции – для невероятно долгого путешествия на Марс. Каждая космическая программа так или иначе вносила свой вклад в развитие науки, но с каждым новым, еще более грандиозным планом освоения космического пространства предыдущие полеты рассматривались главным образом как подготовка к следующему, более долгому и сложному путешествию.

Невесомость, однако, все еще не давала НАСА спокойно спать по ночам. «Это был наш собственный кошмар, – говорил Джон Гленн в 1967 году в интервью «Ассошиэйтед Пресс». – Офтальмологи боялись, что в невесомости глазные яблоки могут изменить свою форму, а это скажется на нашем зрении. Были даже предположения, что мы вообще не сможем ничего видеть». Поэтому в капсуле Гленна на панели управления всегда можно было увидеть уменьшенную копию таблицы для проверки остроты зрения. Гленна заставляли читать строчки с буквами каждые двадцать минут. Кроме таблицы Снелла, на борту имелись также приборы для определения развития астигматизма и способности различать цвета. Раньше, когда я слышала об историческом полете Гленна, я думала: «Интересно, на что был похож первый выход астронавта на орбиту Земли?» Теперь я знаю. На прием у офтальмолога.

Еще одной заботой НАСА было большое ускорение при старте ракеты и при ее возвращении. Если что-то пойдет не так, астронавты должны быть в состоянии дотянуться до панели управления. Но если из-за возросшей в несколько раз тяжести рука весит 30 килограммов вместо обычных 4, сможет ли астронавт просто поднять ее? Именно поэтому Хэм (а позднее и Энос) неделями учились дотягиваться до рычагов управления и нажимать на них в случае надобности. Эта способность также давала ученым возможность проследить динамику когнитивных способностей шимпанзе во время полета. Исследователи хотели убедиться, что отсутствие тяжести и уже открытое радиационное излучение космоса не окажут негативного влияния на время реакции астронавтов.

Но если учесть, что астронавтами «Меркурия» были лучшие военные пилоты, которые уже привыкли к колебаниям и воздушной тряске, то такие опасения не совсем понятны. Конечно, эти мужчины никогда прежде не были в космосе, но они провели достаточно времени у его порога, чтобы мы могли быть спокойны за них. Будучи летчиками-испытателями, они уже не понаслышке знали, какой силы может достигать перегрузка при резком подъеме (во время некоторых полетов они испытывали куда большие перегрузки, чем те, что возникали при запуске «Меркурия»). НАСА было уверено в людях, но не в том, что весь полет пройдет гладко. За два месяца до запуска «Меркурия» система управления ракеты «Редстоун», которая должна была запустить капсулу Шепарда в космос, вдруг начала давать сбои. В последние минуты в аппаратное устройство внесли семь изменений, которые на практике проверить, естественно, не успели. (Впоследствии НАСА, видимо, очень сожалело обо всех этих предосторожностях, ведь в итоге русским удалось опередить американцев и отправить Юрия Гагарина в космос на три недели раньше Алана Шепарда.)

Тот факт, что Хэм первым вышел в космос и вернулся оттуда целым и невредимым, дало повод для сравнения астронавтов, героев нации, с прославленными шимпанзе. «Да, быть вторым после обезьяны – сильный удар по эго», – говорил Бил Бритц. Астронавты наверняка предпочли бы иметь какого-нибудь другого предшественника. Еще до полета Хэма, чтобы проверить сенсоры кабины, в космос была запущена ракета с «манекеном члена экипажа[44]», который мог «дышать», поглощая кислород и выдыхая углекислый газ. Так что те же оскорбительные намеки могли быть сделаны и относительно чучела, макета настоящего человека, который тоже «вышел в космос». Но прессу эта история не интересовала, они предпочитали сравнение с шимпанзе. Когда летали Шепард и Гленн, на корабле уже не висел дозатор с банановыми шариками, но видно было, где он находился раньше. Как сказал Чак Эгер, спортсмен-культурист, «я бы не хотел лететь в ракете, где, прежде чем сесть на стул, нужно смести обезьяньи какашки».

Хотя астронавты жили и тренировались бок о бок с Хэмом, Эносом и их дублерами в знаменитом Ангаре S космического центра им. Кеннеди, Бритц может вспомнить только один-два случая, когда ему удалось переброситься несколькими словами с Шепардом. «Мы не часто пересекались, – говорит и ветеринар Эноса Джерри Файнег. – Они как могли отрицали факт нашего присутствия». Шутки об обезьянах тоже особой популярностью там не пользовались. Бритц рассказал мне историю о том, как возле здания показался фургон с изображением астронавта и шимпанзе, направляющихся к готовой к запуску ракете: «На фургоне были нарисованы траектории полета Алана Шепарда и Хэма. Траектория полета шимпанзе – выше и длиннее». (Из-за сбоев в управлении Хэм действительно взлетел на 68 километров выше положенной траектории.) «Поверьте, многих это действительно взбесило. Через минуту фургон как сквозь землю провалился», – вспоминает Бритц. А директор пусковой платформы «Меркурия» Гвентер Уэндт однажды даже угрожал Шепарду заменить его одним из тех парней, которые готовы работать за бананы. Шепард, как гласит история, бросил за это в Уэндта пепельницей.

Джона Гленна шутки с обезьянами задевали не так сильно, как Алана Шепарда, поскольку Энос был не такой сенсационной новостью для прессы, как шимпанзе Хэм. Еще перед полетом Хэма советским ученым удалось отправить в космос двух собак Белку и Стрелку, которые вернулись с орбиты живыми, и теперь Америка ждала ответного шага от своего правительства. Когда же Хэм живым и невредимым вернулся Землю, пресса говорила о нем не как о подопытном животном, а как о коротконогом волосатом астронавте. Журнал «Лайф» даже поместил его фотографию в костюмчике для полетов[45] на обложке одного из своих номеров под заглавием «Бравый Хэм. Возвращение из космоса». Публика была взбудоражена. На адрес военно-воздушной базы «Холлоуман», где проживал тогда Хэм, начали приходить письма, цветы, сувениры для маленького героя. Люди даже присылали копии страниц из журнала «Лайф» с просьбой, чтобы Хэм поставил на них свой «автограф». Работники базы даже жаловались, что «автографов» было сделано так много, что на аукционе они стоили уже не больше $4. (Хотя и это, скорее всего, была цена подделки. Сотрудники не хотели «переутомлять» обезьянку частым обмакиванием лапки в чернила, так что, по словам Бритца, часто заменяли его каким-нибудь другим волосатым сородичем.)

В целом в газетах статей о Хэме вышло, наверное, раз в пять больше, чем об Эносе. «Энос был не столь харизматичен, и он не был первым», – заключает Файнег. Так что ореол Джона Гленна действительно не так сильно мерк в лучах славы его обезьяноподобного предшественника. Гленн даже пытался как-то смягчить нелестные сравнения собственными шутками. Однажды перед аудиторией он рассказал историю, как маленькая дочка Кеннеди спросила его при президенте, где сейчас обезьянка[46].

Насколько публика обожала Хэма, настолько же она не любила Эноса. В новостных сюжетах часто создавалось впечатление, что Файнег то и дело подыскивал способы описать Эноса с положительной стороны. Вместо того чтобы назвать его «упрямым» и «раздражительным», ветеринар старался говорить о своем подопечном как о «тихом, молчаливом члене сообщества с твердой жизненной позицией».

«Он был довольно злобным шимпанзе, – вспоминает Файнег, – настоящим паршивцем». Сотрудники даже называли его не Эносом, а Пенисом, что еще раз говорило о том, насколько непопулярен он был даже среди своих.

Прозвище Эноса также упоминается в книге «Животные в космосе», но ее авторы считают, что эта кличка обязана своим происхождением совсем не дурному характеру шимпанзе. Они утверждают, что прозвище «Энос-пенис» появилось из-за большой любви обезьянки к мастурбации и что НАСА даже установило шимпанзе балонный катетер, чтобы он не отвлекался во время полета. (И Хэма и Эноса снимали все время, пока они находились на борту.) А когда произошел сбой системы и вместо банановых шариков обезьяна получила удар током, разочарованный Энос вырвал катетер и начал «ласкать себя прямо перед камерой». По крайней мере, так пишут авторы книги.

Несколько дней, не переставая, я искала в правительственных архивах кадры порнографического характера с Эносом в главной роли. Я нашла записи, сделанные во время полета Хэма, во время подготовки Эноса к полету, но ни одной, где бы Энос нажимал на рычажки – свои или сделанные НАСА. Тогда я решила еще раз поговорить с Файнегом.

«Не знаю, откуда пошли такие слухи, – ответил мне Файнег. – Я работал с Эносом много лет и ни разу не видел, чтобы он занимался чем-нибудь подобным. А прозвище ему досталось из-за его же поведения».

«Так катетер был поставлен не для того, чтобы шимпанзе себя поменьше трогал?» – уточнила я. Обычно я не особенно пытаюсь смягчать выражения, но Файнег – это человек, который настолько старательно избегает «неправильных» слов, что не употребляет их даже в фразах вроде «у меня есть фотография, где он кусает меня сзади», хотя всем понятно, что это «сзади» находится чуть пониже спины. А насчет катетера Файнег ответил, что тот был поставлен шимпанзе не в мочеиспускательный канал, а в бедренную артерию для наблюдения за кровяным давлением.

С оставшейся каплей сомнения в душе я все же решила позвонить коллеге Файнега Билу Бритцу, который был ветеринаром Хэма, но иногда работал и с Эносом.

«Нет, – ответил мне Бритц, – то есть я хочу сказать, что многие самцы шимпанзе любят поиграть с собой, но Энос просто физически не смог бы сделать этого». Бритц пояснил мне: чтобы Энос не вырвал артериальный катетер, кушетка в капсуле была сделана таким образом, что шимпанзе мог дотянуться только до уровня своей талии. И Бритц поддержал Файнега: подобной репутации за Эносом не водилось.

Тогда я связалась с Крисом Дабсом, одним из авторов книги «Животные в космосе», чтобы выяснить, откуда эта история вообще берет свое начало. Дабс тут же указал мне на статью, которую нашел другой соавтор книги на сайте доктора Мохаммеда Аль-Убайдии. В версии событий Аль-Убайдии обнаружилась и еще одна очень любопытная деталь: «Во время пресс-конференции Энос ни с того ни с сего начал стягивать с себя подгузник. Сотрудники НАСА в ужасе предвидели, что может за этим последовать. Но, к счастью, Энос оказался достаточно воспитанным, чтобы сдержаться на публике».

На мое письмо доктор Аль-Убайдии ответил, что за основу взял книгу «Космическая гонка», изданную в 2007 году. По версии этой книги, Энос был еще несдержаннее, чем писали о том предыдущие авторы: «Как только шимпанзе снял штанишки, вспышки камер ослепили всех присутствующих, как бы уверяя нас, что имя Эноса будет жить в веках, и не только благодаря его космическим подвигам». С автором мне связаться не удалось, но поиск в Google дал мне еще одну ссылку: книга «Темная сторона Луны», год выпуска 2006. Там было написано следующее: «На следующий после приземления день состоялась пресс-конференция. Как же испугались представители НАСА, когда Энос сорвал с себя подгузник и начал ласкать себя на виду у всех». Авторы «Темной стороны Луны» дают ссылку на другую книгу о программе «Аполлон», написанную Джеймсом Шефтером в 1999 году, – «Гонка».

«Энос неоднократно во время тренировок стягивал с себя подгузник и принимался мастурбировать. Дрессировщики и врачи решили, что он прекратит это делать, только если вместо мочеиспускальной трубки, которая надевается сверху, установить ему специальный катетер. Но и это не помогло. В итоге ему был поставлен катетер с надувным приспособлением, достать который было уже гораздо сложнее». Позднее за подобную манеру изложения событий один из критиков назвал Шефтера автором, которому «факты мешают написать по-настоящему хорошую книгу». Описанное им приспособление кажется похожим на те коллекторы урины, которые использовали астронавты, но доподлинно известно, что данные коллекторы для обезьян никогда не применялись. Да и сложно представить, что ученые готовы были пойти на определенный риск, вставляя катетер обезьяне, только чтобы не позволять ей баловаться во время тренировок. Ну, а что касается балонного катетера, то он был запатентован только в 1963 году (через два года после полета Эноса) и использовался не для того, чтобы мешать шимпанзе мастурбировать, а для удаления тромбов. По всей видимости, книга «Гонка» была не самым надежным источником. Сам же Шефтер умер в 2001 году.

Интересно же то, что Шефтер никогда не упоминал о том, что Энос мастурбировал во время полета. Он пишет только, что шимпанзе вырвал вставленный ему катетер. Также у Шефтера нет ни слова о ситуации, якобы произошедшей во время той самой пресс-конференции (которая на самом деле прошла довольно спокойно на военно-воздушной базе «Киндли», что на Бермудах, в месте, расположенном недалеко от точки приземления капсулы Эноса). У Шефтера есть упоминание о подобной ситуации, но не на пресс-конференции, а после нее, в космическом центре им. Кеннеди. И, по его версии, шимпанзе просто снял подгузник в присутствии нескольких репортеров и представителей НАСА.

Как это обычно и происходит, история обрастала слухами и преувеличениями, вплоть до утверждения, что Энос был первым существом, испытавшим оргазм в космосе, а затем, уже после приземления, без малейшего стеснения продемонстрировал это же перед сотнями камер.

Вот, к примеру, начало репортажа информационного агентства «Ассошиэйтед Пресс», сделанного сразу после той конференции на Бермудах: «Во вторник, на своей первой после возвращения из открытого космоса конференции, шимпанавт Энос, воспитанник военно-воздушной базы Холлоуман, вел себя очень спокойно и не согласился продемонстрировать даже свой фирменный кувырок. «Он довольно милый парень, но совсем не цирковой актер», – прокомментировал капитан Джерри Файнег.

Энос, теперь ты чист в глазах народа.

От дуновения сухого ветра цветы на могиле Хэма заколыхались. Я стою рядом, жмурясь от полуденного солнца, ем свой бутерброд и отогреваюсь после утра, проведенного в охлажденных мощными кондиционерами архивах музея. Теперь я знаю историю могильной таблички. Даже после смерти Хэма продолжают преследовать двойственность отношения и понимания. По утверждению руководства Зала славы Международного музея освоения космоса, их буквально атаковали письма и звонки от СМИ и простых людей с вопросом о том, что случилось с останками знаменитой обезьянки. Всем было интересно, что положено делать с мертвым шимпанзе-астронавтом по протоколу: провести поминальную службу или сжечь в крематории.

Позиция военно-воздушных сил относительно этого вопроса была четко обозначена в письме полковника Уильяма Коуана. По их мнению, Хэм – это историческая ценность. Коуан нередко говорил об останках Хэма как о «туше» и предлагал провести некропсию (аутопсию для животного), удалить скелет, очистить кости от остатков плоти с помощью специальных жуков, а затем передать его в архив Военного института патологии.

Останки Хэма были перевезены в другое место, на случай, если ученым все же захочется взять несколько образцов его тканей. По мне так все это было не очень хорошей идеей. Я видела фотографию Хэма, сделанную через десять лет после его полета. Он был килограммов на пятьдесят толще, зубов у него уже стало поменьше, да и в остальном он выглядел не очень. В нем уже сложно было узнать того молодого шимпанзе с розовой мордочкой и в костюмчике для полетов с обложки «Лайф». Теперь Хэм походил, скорее, на актера Эрнста Боргнайна в старости.

Но моего мнения, естественно, никто не спрашивал. В Смитсоновском институте уже предложили план таксидермии Хэма и выставки его фотографии в качестве «экспоната» Зала славы Международного музея освоения космоса. Услышав это заявление, публика просто взбесилась. В архивах до сих пор сохранилась пара писем следующего содержания: «Уважаемые. Хэм является национальным героем, а не вещью. Может, вы предложите сделать чучело и из Джона Гленна?»; «Этот шимпанзе не перец, который можно нафаршировать.» и т. д. Следующим шагом общественного негодования стала опубликованная в «Вашингтон пост» статья под названием «Плохое решение», в которой автор обвинял сотрудников Смитсоновского института в склонности к коммунистическим взглядам, ведь «Ленин и Мао Цзэдун были единственными национальными героями, из которых сделали мумии». (К слову о коммунистической традиции, в Советском Союзе решено было сделать чучела собак-космонавтов Белки и Стрелки. Сегодня они стоят в стеклянных ящиках московского Мемориального музея космонавтики с поднятыми вверх головами, будто глядя в бездонную высь неба или просто ожидая угощения.)

В результате прежнее решение было отменено, и Хэма постановили похоронить как героя, как раз напротив флагштока у входа в Зал славы (в чем-то подобной чести был удостоен и медвежонок Смоки, национальный американский символ борьбы за предотвращение лесных пожаров[47]). Сложно представить, что осталось от прославленного шимпанзе после некропсии, извлечения скелета и переноса останков, но что бы это ни было, покоится оно сейчас здесь, под цветами.

Теперь руководству музея осталось только позаботиться о соответствующей церемонии. Они вынуждены были с уважением отнестись к желанию народа сказать несколько слов о вкладе Хэма в развитие космонавтики Соединенных Штатов. Испытывая сильнейшее давление со стороны, представитель музея по связям с общественностью послал письмо извечному сопернику Хэма Алану Шепарду. В письме говорилось о том, что Шепарду должна понравиться возможность провести немного времени в кругу внимания «национальных средств массовой информации», будто ему, первому американскому астронавту, этого внимания недоставало, особенно на мероприятии, где главной фигурой будет не он, а все тот же шимпанзе. Позднее автор признал, что письмо было написано «с неподходящей для ситуации долей плоского юмора». Хотя здесь кавычки, по всей видимости, излишни, и самому автору письмо показалось достаточно остроумным.

Ответ пришел на фирменном бланке регионального отдела компании «Куэрс» в штате Техас, директором которого и работал в то время Шепард. Бывший астронавт поблагодарил руководство музея за «интересное предложение» и выразил сожаление по поводу невозможности принять его. Письмо напечатал секретарь Шепарда, подписи астронавта на нем также не стояло.

Разочарованные сотрудники Зала славы решили пригласить тогда Джона Гленна, который в то время был уже сенатором и кандидатом в президенты США. Гленн также вежливо отклонил приглашение музея, ссылаясь на обстоятельства.

В ежедневной газете «Альбукерке Джорнал» вышла статья с коротким описанием всей церемонии. На фотографии можно было увидеть человек сорок, спокойно стоящих возле могилки Хэма. «Полковник Стэпп произнес небольшую речь, после чего девочки-скауты из отряда 34 города Аламогордо возложили на место захоронения венок», – писала газета. Некогда Стэпп проводил эксперименты в краш-лабораториях на военно-воздушной базе Холлоуман, где ученые нередко использовали в своих экспериментах шимпанзе, если казалось, что их условия слишком опасны для человека. Так что Стэпп был не совсем подходящим для данной церемонии человеком. С одной стороны, он как никто другой был хорошо знаком с героизмом этих сородичей человека, но только потому, что сам же и подписывал большинство бумаг, предписывающих им совершать эти самые героические поступки. Вся его речь была исполнена уважения, но не сентиментальности[48], получился один из тех редких панегириков, в которых сочетаются лирика и физика.

Эносу памятников никто не ставил. В регистрационной книге базы Холлоуман[49] значится, что его «останки находятся в Смитсоновском институте», но где конкретно, похоже, никто уже и не знает. Крису Даббсу, автору книги «Животные в космосе», удалось как-то познакомиться с человеком, чья мать некогда препарировала глаза Эноса, чтобы провести исследование воздействия на них космического излучения, но мужчина понятия не имел, что случилось с остальным телом шимпанзе. Из этого можно заключить, что его останки были разделены на части и отданы ученым на исследование, что вполне обычная судьба для подопытного животного.

Как бы там ни было, Хэм и Энос – наша история. Они сыграли немалую роль в попытках страны покорить космическое пространство, но я бы не спешила называть их «героями». Хотя бы уже даже потому, что в их действиях не было и капли храбрости и отваги. Подвиг всегда предполагает некое осознание опасности и действие, несмотря на это осознание. А для Хэма 31 января 1961 года был просто еще одним необыкновенным днем в маленькой металлической коробке. Алану Шепарду во время полета, возможно, и не пришлось использовать свои навыки летчика-испытателя, но ему наверняка понадобилось все его мужество, чтобы совершить этот подвиг. Он позволил поместить себя в герметичный контейнер на носу ракеты и запустить в космос, что было безумно опасным поступком, на который решился самый обыкновенный человек.

Решение отправить вначале в космос шимпанзе, а не астронавта было совсем не простым. НАСА пришлось учесть не только всю обеспокоенность за команду «Меркурия» и отсутствие уверенности в технике, но и давление со стороны Советского Союза. Та же смесь неуверенности и желания стать первыми царила и в первые дни работы программы «Аполлон». Видя, что СССР все время удается быть первым – запустить первый искусственный спутник, первое живое существо на орбиту (собаку Лайку), добиться возвращения с орбиты живых существ (собак Белки и Стрелки), отправить человека в космос и совершить первую космическую прогулку, – Соединенные Штаты стремились во что бы то ни стало первыми добраться до Луны. НАСА, не жалея сил, работало над воплощением в жизнь заявления Кеннеди о том, что к концу 1960-х американцы высадятся на Луне. Ну, или хотя бы окажутся довольно близки к этой цели.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.