Глава девятая Подземные лабиринты

Глава девятая

Подземные лабиринты

Мой интерес к «Блюттерихту» объясняется наличием, по крайней мере, трех свидетельств в пользу того, что сокровища Королевского замка (в том числе Янтарная комната) нашли свое последнее пристанище где-то в подземных лабиринтах и каменных склепах этой части сооружения, сохранившейся еще со времен Тевтонского ордена.

Сначала напомню читателю историю, рассказанную Паулем Зонненшайном, о том, как в конце мая 1944 года он участвовал в укрытии деревянных ящиков с экспонатами музеев Королевского замка в подземном бункере под универмагом «КЕПА». Еще в первой части этого повествования Вы наверняка обратили внимание на одну существенную деталь: четыре ящика, которые непосредственно упаковывал сам Зонненшайн, были отнесены в одно из помещений северного крыла замка. Плохо ориентировавшийся в хитросплетении коридоров тевтонской громады, он не запомнил точного места, куда были уложены эти ящики, но тем не менее сообщил некоторые ценные сведения на этот счет.

Во-первых, Пауль Зонненшайн обратил внимание на то, что ящики заносились через вход в «Блютгерихт», и тем самым очерчивал территорию их возможного дальнейшего перемещения и местонахождения.

Во-вторых, он вспомнил, что ящики были доставлены в один из залов подвального этажа винного погребка, а таких там было всего четыре — «Большой ремтер», «Малый ремтер», «Конвент» и «Камера пыток». Все они располагались рядом и соединялись друг с другом непосредственно или через проходные коридоры.

В-третьих, Зонненшайн утверждал, что ящики были опущены вниз через специально сделанное в полу отверстие, за которым угадывался следующий ярус подвалов. А это уже почти точный адрес! Ведь таковые имелись только под «Конвентом» и «Малым ремтером», что подтверждается результатами исследований известного немецкого ученого Фридриха Ларса — непререкаемого авторитета в области замковой архитектуры и большого знатока кёнигсбергского замка.

Таким образом, скупые сведения, сохранившиеся в памяти Пауля Зонненшайна, позволяют нам почти с документальной точностью определить местонахождение четырех из шестнадцати ящиков, которые упаковывала специальная группа, сформированная из солдат различных частей вермахта, дислоцировавшихся в районе Кёнигсберга.

Замурованный свод нижнего яруса подземелий «Блютгерихта», наверное, навсегда укрыл от нас три резных шкафчика, инкрустированных янтарем, и громадное толстое зеркало в раме с золоченым орнаментом. Конечно, эти предметы не имели никакого отношения к Янтарной комнате, да и вообще художественная ценность их для человечества довольно сомнительна. Но дело в том, что четыре ящика Зонненшайна — это всего лишь незначительная часть громадного достояния, хранившегося в многочисленных помещениях Королевского замка, где было сконцентрировано немало сокровищ, вывезенных гитлеровцами из стран охваченной войной Европы.

Массированный налет на Кёнигсберг, совершенный британской бомбардировочной авиацией в ночь на 30 августа 1944 года, превратил центр города в руины. Десятки фосфорных бомб упали на Королевский замок, отчего мгновенно сразу в нескольких местах вспыхнула его крыша. Через считанные минуты, когда огонь охватил деревянные стропила и прорвался внутрь помещений, замок уже представлял собой гигантский костер, рассыпающий вокруг мириады искр.

От жара с треском лопались куски старинного шифера и толстые узорчатые стекла, изготовленные столетия назад. Горели великолепные интерьеры бывших королевских покоев, поражавшие воображение современников, изумительное убранство замковой кирхи, старинная мебель и музейные экспонаты, аккуратно расставленные папки-скоросшиватели Государственного архива Пруссии и Верховного земельного суда провинции, древние манускрипты и научные монографии… Обращалось в прах то, что создавалось веками и составляло историческое и культурное наследие Кёнигсберга. Но не отражались ли в пляске этого пламени отблески пожаров Ковентри и Орадура, Лондона и Роттердама, Смоленска и Сталинграда, Петродворца и Пушкина? Всепожирающий огонь войны откатывался туда, откуда политические преступники XX века, возомнившие себя хозяевами Европы, несли смерть и разрушение другим народам.

Из воспоминаний Ганса Гербаха.

Газета «Остпройссенблатт».

7 июня 1969 года

«К утру 30 августа выгорели все этажи в четырех крыльях замка и в колокольне, обвалились своды замковой кирхи и часть других перекрытий… Огонь не пощадил и подвальные помещения, за исключением бомбоубежища под зданием Унфрида. Только массивные своды подвалов восточной части южного крыла, в которых были сложены ящики с размонтированными панелями Янтарной комнаты, не пострадали. Как ни странно, использовались лишь подвальные помещения упомянутого бомбоубежища, подземелья замковой кирхи и западной части северного крыла…. занимаемые известным винным погребком „Блютгерихт“»

И все-таки, несмотря на серьезные разрушения, большинство подвальных помещений Королевского замка сохранилось. Своды бывших рыцарских залов выдержали высокую температуру и тяжесть рухнувших перекрытий. Под закопченными стенами «Малого ремтера» и складскими помещениями «Блютгерихта» сохранились неповрежденными глубокие подземелья. От низкой пристройки винного погребка, выходящей во двор, остался лишь остов, а некогда великолепная турнирная галерея превратилась в кучи золы и обугленной древесины.

Интересно, что именно в это время известный уже читателю доктор Альфред Роде, под началом которого находились коллекции Королевского замка, сообщил своим адресатам — тайному советнику доктору Циммерману, работающему в Музее Кайзера Фридриха в Берлине, и князю цу Дона-Шлобиттену, имевшему обширные владения и замок в Восточной Пруссии, что заранее принятые «меры противовоздушной обороны оправдали себя» и «большая часть художественных произведений была укрыта». Это означает, что тотального уничтожения художественных ценностей в замке все-таки не произошло и многое удалось сохранить.

На повестку дня ставился вопрос о том, куда можно было перебазировать уцелевшие сокровища, обеспечив не меньшую, чем в подвалах замка, надежность их укрытия. Я не стану вдаваться в подробности, анализируя тот обширный документальный материал, который в течение десятков лет попадал в руки исследователей, занимающихся поисками Янтарной комнаты. Как уже упоминалось, право на существование имеют очень многие, зачастую даже взаимоисключающие версии, в том числе те, которые уводят далеко за пределы Кёнигсберга. Об этом с подкупающей обстоятельностью повествуется в книге Пауля Энке «Репортаж о Янтарной комнате», сообщается в ряде художественно-публицистических работ Юрия Иванова и Валерия Бирюкова. Я же, дорогой читатель, как и обещал, остановлюсь лишь на нескольких конкретных объектах, которые мне кажутся наиболее интересными, в данном случае — на северном крыле Королевского замка, значительную часть которого составляли помещения винного погребка.

Второе после Зонненшайна свидетельство, подтверждающее, что Янтарная комната могла быть укрыта в тайниках «Блютгерихта», основывается на воспоминаниях некой Магды Путтерс, поселившейся после войны в маленьком западногерманском городке на территории земли Рейнланд-Пфальц. Она, бывшая коренная жительница Кёнигсберга, во время одной из встреч со своим восточногерманским родственником рассказала о том, что ей довелось услышать и увидеть в Королевском замке в мартовские дни 1945 года.

Магда Путтерс долго работала в известной кёнигсбергской кондитерской Хуго Мотцки на углу улиц Форштедтише-Ланггассе и Кайзерштрассе, но после налета в августе 1944 года, оставившего на месте этого заведения огромную воронку от фугасной бомбы, вынуждена была устроиться сменным поваром в одну из частей фольксштурма, дислоцировавшуюся в районе главного вокзала.

В начале марта часть перевели в самый центр города и разместили в сохранившихся помещениях Королевского замка. В северо-западной башне, именовавшейся «башней Луизы», была оборудована временная кухня. В выгоревшее помещение затащили несколько пищеварочных котлов, плит, ящиков с посудой и продуктами, установили электрический движок, навесили лампы-времянки, и буквально через пару дней импровизированный «питательный пункт» начал обеспечивать горячей пищей фольксштурмистов четвертого призыва[124].

Похлебку из бобов и мутный суррогатный кофе дежурные выносили в больших алюминиевых термосах во двор, где тут же выстраивались в очередь, громыхая котелками, новоиспеченные «спасители Третьего рейха». Для офицеров был поставлен стол в смежном с кухней помещении башни, и Магда Путтерс вместе с девушкой из «НСФ»[125] занималась раздачей пищи.

Однажды (это было в конце марта 1945 года) в питательном пункте на временное довольствие была поставлена группа военнослужащих, по-видимому, прикомандированных к воинскому подразделению, разместившемуся в замке. Поздно вечером, когда Магда уже собиралась уходить домой, оставив дежурных фольксштурмистов мыть котлы, заявились двое эсэсовских офицеров. Она поставила перед ними по миске бобового супа, а сама стала просматривать раскладку продуктов на следующий день. Через некоторое время ее внимание привлек негромкий разговор офицеров, в ходе которого несколько раз прозвучало слово «бернштайнциммер»[126]. Магда Путтерс когда-то читала о Янтарной комнате и ее «спасении немецкими солдатами с линии огня» в одной из статей, опубликованных в газете «Кёнигсбергер Тагеблатт», и с тех пор мечтала увидеть это чудо света, вернувшееся на свою «историческую родину». Поэтому невольно она начала прислушиваться.

До нее долетали только обрывки фраз, но и того было достаточно, чтобы понять: офицеры участвуют в укрытии ценностей, находившихся раньше в музейных помещениях теперь уже полуразрушенного Королевского замка. Говорили о каких-то картинах, которые нужно немедленно перенести в то место, где уже находится Янтарная комната. Несколько раз упоминался алтарь в церкви, куда можно проникнуть через подвальные помещения бывшего ресторана «Эрбгерихт» и под которым, по-видимому, находится сам тайник.

На Магду случайно услышанный разговор произвел очень сильное впечатление, и она всякий раз, когда приходили эти двое, не упускала возможности оказаться поблизости. Но о Янтарной комнате речь больше не шла. Эсэсовцы говорили об объявлении Аргентиной войны державам оси, о занятии русскими венгерского города Секешфехервара, о лазутчиках в немецкой форме, проникших на позиции 561-й гренадерской дивизии в районе канала Ландграбен. Впрочем, однажды она услышала громкий смех одного из них, довольного шуткой соседа по столу, заявившего, что теперь и сама дева Мария не сможет отыскать тайник, который так надежно замаскировали. А через пару дней эсэсовцы и прикомандированная команда куда-то пропали, и больше фрау Путтерс ничего не слышала о Янтарной комнате и ее таинственном исчезновении в недрах Королевского замка.

Потом был шквал артиллерийского огня и ожесточенные уличные бои, вынудившие городское население прятаться в подвалах зданий и бомбоубежищах. Как известно, Кёнигсберг не продержался и пяти дней, капитулировав перед советскими войсками. Через несколько лет Магда Путтерс оказалась во французской зоне оккупации Германии, где встретилась со своими родственниками, начинающими, как и она, трудную послевоенную жизнь на новом месте.

Информация Магды Путтерс представляла определенный интерес с точки зрения восстановления последовательности событий, происходивших в замке в последние месяцы перед штурмом Кёнигсберга. Вместе с тем в ней содержались неясности, без устранения которых трудно давать какую-либо интерпретацию происходившего. Так, в воспоминаниях Путтерс «Блютгерихт» почему-то назван «Эрбгерихтом», что, конечно, близко по звучанию, но все-таки не одно и то же. Думается, что здесь имела место непроизвольная подмена наименования либо со стороны самой немки, либо со стороны беседовавших между собой эсэсовских офицеров. Дело в том, что такое понятие, как «эрбгерихт», существовало в гитлеровской Германии и обозначало «суды здоровой наследственности», занимавшиеся в соответствии с нацистской расовой теорией рассмотрением вопросов культивирования «арийской расы». Такой «судебный» орган имелся и в Кёнигсберге в составе Верховного земельного суда. Можно допустить, что ни Магда Путтерс, ни оба офицера не бывали раньше в «Блютгерихте», более того — ничего не знали о его существовании и поэтому именовали его иначе, не запомнив когда-то услышанного ими настоящего названия. Во всяком случае, в замке никогда не было другого винного погребка, кроме «Блютгерихта».

Другой сомнительной деталью в информации Путтерс является упоминание о том, что ценности были доставлены через подвалы «Блютгерихта» в помещение церкви, где были спрятаны в тайнике под алтарем. Но известно, что в замке имелась одна-единственная церковь — замковая кирха в западном крыле, полностью разрушенная во время авианалета в августе 1944 года. Все ее великолепное убранство, включая орган работы мастера Георга Каспари и алтарь, изготовленный в 1706 году, выгорело полностью, и сделать тайник под алтарем было уже просто физически невозможно. Думается, что и здесь возникло небольшое недоразумение. По-видимому, офицеры, участвовавшие в захоронении ценностей, имели в виду… другую церковь — капеллу Святой Анны, размещавшуюся как раз на первом этаже северного крыла замка рядом с помещениями «Блютгерихта». Она действовала как церковь только в давние рыцарские времена и являлась так называемой Орденской капеллой тевтонов. В XX веке — это было уже одно из музейных помещений Королевского замка.

Из книги Альфреда Роде

«Замок в Кёнигсберге и его коллекции».

Берлин, 1937 год

«…Бывшая орденская капелла, позднее Летний зал Великого магистра, а затем герцогская канцелярия. На восточной стене — следы фресок: слева — Христос, справа — Мария и Иоанн. Между ними на стене, вероятно, раньше висело рельефное распятие, перед которым стоял алтарь… Стеклянная витрина у северной стены: лохштедтская библия, миниатюры XII–XV веков…»

Если сведения Магды Путтерс считать достоверными, то «тайник под алтарем церкви» мог быть оборудован либо в подвальных помещениях, принадлежавших «Блютгерихту» и расположенных под капеллой Святой Анны, либо в толще стены башни фогта Лиделау, которая непосредственно примыкала к этой части здания и соединялась с ним рядом узких проходов на каждом этаже северного крыла, включая подвалы.

Самое интересное заключается в том, что в трехметровой толще стены капеллы Святой Анны была проложена узкая лестница, пронизывавшая все сооружение от подвала до второго этажа. В полом пространстве внутри стены можно было разместить значительное количество ящиков, размеры которых ограничивались только шириной метрового прохода. Удобнее места для укрытия ценностей найти трудно, а замуровать входные двери, ведущие к потайной лестнице, было элементарным делом. Кто знает, может быть, именно в этом месте или в подвале под бывшей капеллой Святой Анны и нашли свое последнее пристанище произведения искусства, числящиеся с тех пор пропавшими.

Сведения о захоронении сокровищ в недрах северного крыла Королевского замка не исчерпываются свидетельствами Пауля Зонненшайна и Магды Путтерс. Поэтому я перехожу к еще одной животрепещущей истории, не имеющей, к сожалению, как и все предшествующие, своего логического завершения.

* * *

6 июля 1944 года гаулейтер Вартегау[127] Артур Грайсер издал распоряжение, согласно которому все поляки в возрасте от четырнадцати до семидесяти лет должны были отработать по меньшей мере сорок восемь часов в неделю на окопных работах. Условия, в которых мобилизованные на работы люди строили оборонительные сооружения, были достаточно тяжелыми, но после поражения Варшавского восстания в августе 1944 года они стали невыносимыми, все более напоминающими каторжные. С приближением Красной Армии к границам Германии гитлеровская администрация стала перебрасывать значительные массы польских рабочих на строительство оборонительных сооружений в Восточной Пруссии. В сельской местности нередко мужчин «мобилизовывали» вместе с принадлежащими им инвентарем и лошадьми с повозками. Попали под действие распоряжения Грайсера и жители небольшой польской деревеньки под Позеном[128], среди которых был и Вацлав Флерковский.

Времени на сборы было отведено очень немного, и спустя некоторое время они влились в бесконечный поток повозок, передвигавшихся по усаженным липами заснеженным дорогам. Через три недели они добрались до Кёнигсберга, где вынуждены были лишиться своих повозок и лошадей, которые были «направлены на нужды фронтовых частей». А сами поляки пополнили громадный лагерь военнопленных и восточных рабочих, расположенный в районе судоверфи «Шихау». Если точнее сказать, то это был конгломерат лагерей, где фашистами использовался подневольный труд французских, итальянских и бельгийских военнопленных, а также гражданских рабочих из Советского Союза и Польши. Среди молов и заводских корпусов стояли лагерные бараки, огороженные колючей проволокой, а их обитатели ежедневно направлялись на самые трудоемкие работы в разные части города и его окрестности — на разборку развалин, строительство всевозможных заграждений и укрытий, рытье траншей и противотанковых рвов.

Однажды Флерковского и пятерых других поляков из рабочей команды, уже долго работавшей на расчистке цехов артиллерийского завода «Остверке», вызвали прямо с утренней переклички к конторе, именуемой «Бюро главного инженера». Там хмурый офицер в серой шинели и надвинутой на лоб шапке с козырьком и наушниками объявил, что они несколько дней поработают на другом объекте, куда их будет доставлять лагерная охрана.

В сопровождении двух пожилых фольксштурмистов, вооруженных старыми французскими карабинами, и неизвестно откуда взявшегося солдата-эсэсовца с автоматом поляки вышли за пределы лагеря. Все вокруг казалось заброшенным: пустыми глазницами окон смотрели покинутые жителями дома, полуразрушенные сараи. У занесенных поземкой железнодорожных подъездных путей лежали опрокинутые вагоны и покрытый ржавчиной паровоз. Поваленные телеграфные столбы, кучи мусора и горы пустых металлических бочек делали пейзаж мрачным и безрадостным.

Когда группа вышла на улицу Хафенштрассе[129], им стали все чаще попадаться жители, одетые в самые невообразимые одежды и уныло бредущие в сторону центра города. Со дня на день ждали наступления русских, и население в панике покидало дома на окраинах, рассчитывая укрыться в глубоких бомбоубежищах или вырваться из западни, добравшись до порта Пиллау, еще продолжавшего эвакуацию. Буквально на всех перекрестках были сооружены баррикады, установлены бронеколпаки, оборудованы огневые точки в первых этажах зданий. И везде — на стенах домов и заборах — одни и те же надписи: «Кёнигсберг останется немецким!», «Мы победим, несмотря ни на что!» Агонизировавший гитлеровский режим все еще жил иллюзиями, отказываясь воспринимать реалии дня. До падения древней столицы тевтонов оставалось несколько недель.

Дальше Главного вокзала Флерковский никогда не был, поэтому он с угрюмым любопытством поглядывал на уже ставший ему ненавистным город. К своему вполне объяснимому удовлетворению он увидел, что вокруг лежали сплошные развалины, даже отдаленно не соответствующие его представлению о восточнопрусской столице.

На всем протяжении пути по длинной улице, начавшейся сразу за высокой кирхой у вокзала, по обе стороны были видны только обгоревшие коробки зданий, иногда довольно высокие. Жалко выглядели вывески на стенах: «Кинотеатр „Виктория“», «Кафе „Эсти“», «Меха», «Зоомагазин», «Отель „Континенталь“»… Здесь уже наблюдалось довольно интенсивное движение: военные автомашины, мотоциклы, повозки, нестройные колонны фольксштурмистов, группы солдат в маскхалатах… Напротив почти неповрежденного красивого здания со львами по обеим сторонам широкой лестницы лежал на боку трамвайный вагон с разбитыми стеклами и беспомощно опущенной дугой.

Перейдя по железному разводному мосту на другую сторону реки, группа оказалась в настоящем ущелье из остовов сгоревших домов, когда-то, по-видимому, плотно стоявших друг к другу. Кое-где на выпавшем ночью снегу виднелись тропинки, ведущие в глубину развалин. От обломков была расчищена только середина улицы, по которой и двигались навстречу друг другу группы людей и транспорт. Через несколько минут, миновав еще один мост, они оказались на большой площади, с одной стороны которой высилась громада Королевского замка. Несмотря на то что стены его были в копоти, крыши над круглыми башнями отсутствовали, а сквозь окна виднелись выгоревшие и обрушившиеся внутренности, он производил грандиозное впечатление. Особенно величественной выглядела остроконечная колокольня, которая, казалось, вздымалась до облаков и снисходительно посматривала оттуда на хаос разрушения.

Они прошли вдоль стен замка, заметно поднимаясь в гору, затем повернули на узкую улицу. Как и везде в центре Кёнигсберга, здесь тоже были сплошные развалины. Однако улицы выглядели опрятнее — были очищены от обломков и мусора, большие воронки засыпаны, а некоторые руины отгорожены от проезжей части деревянными заборами или щитами. Повсюду виднелись аккуратно написанные указатели с наименованиями улиц, направлением движения транспорта, доски с какими-то объявлениями и списками.

Уже через несколько минут шестеро польских рабочих из лагеря «Шихау» и трое охранников входили через въездные ворота во двор Королевского замка. Здесь царила заметная суета: по двору, окруженному обгоревшими стенами, сновали фольксштурмисты, перетаскивая и складывая в дальнем углу какие-то мешки и ящики, из кузова грузовой автомашины два солдата сбрасывали доски и длинные деревянные брусья, слышался звук работающего электродвижка. Всем, что происходило, командовал высокий пожилой господин в синем плаще, который тут же по прибытии поляков отдал необходимые распоряжения сопровождающему их эсэсовцу. Получив ломы, кирки и лопаты, они снова вышли из замка и под охраной двух скучающих фольксштурмистов приступили к необычной работе. Им предстояло разобрать брусчатку и поднять плиты тротуара, постепенно удаляясь от внешней стены замка к середине улицы под определенным углом. Место было уже размечено вбитыми кое-где деревянными колышками. Траншея должна была протянуться от стены замка до рельсов трамвайной линии, проходившей по этой улице.

Копать мерзлый грунт было довольно тяжело, и очень скоро стало понятно, что шестерым полякам выполнить намеченную работу не под силу. К вечеру яма достигала в глубину чуть более полутора метров, а эсэсовец все понукал, все требовал копать глубже. Скоро к рабочим лагеря «Шихау» присоединились еще человек десять немцев в защитного цвета комбинезонах, — по-видимому, это были солдаты одной из саперных частей. Ими командовал унтер-офицер в длинной шинели со странным нарукавным знаком, изображающим готическую букву «W» в круге[130]. Дело пошло заметно быстрее, и к полуночи, когда приходилось работать уже при тусклом свете аккумуляторных ламп, глубина траншеи почти в два раза превысила человеческий рост. Выбрасывать землю на поверхность со дна ямы было уже невозможно, поэтому из досок соорудили промежуточную площадку, куда работавшие внизу кидали землю, а оттуда она уже вынималась наружу, образуя целые насыпи по обеим сторонам траншеи.

Вацлав Флерковский и его земляк Станислав, трудившийся рядом, испуганно переглянулись, когда в глубине торцевой траншеи, примыкавшей к каменному фундаменту стены замка, вдруг увидели отверстие, достаточное для того, чтобы в него мог свободно пройти человек. Оттуда, из подземного мрака веяло сыростью и холодом, и им обоим захотелось побыстрее выбраться из этого ужасного места, напоминающего могильный склеп. Еще более неуютно они почувствовали себя, когда в темноте пролома раздался какой-то скрежет, а затем послышались голоса людей. Не сразу стало ясно, что там тоже шла изнурительная работа — появились отблески света карманных фонариков, заплясали тени людей, что-то усердно передвигающих в глубине этой преисподней.

Под утро, когда поляки уже не держались на ногах от усталости, работа подошла к концу. На дно траншеи были уложены ровные квадраты деревянных щитов, земляные стенки выровнены и укреплены досками наподобие того, как укрепляются крутости окопов в слабом грунте. Продрогших до костей и качающихся от непосильного труда польских рабочих привели в одно из помещений замка. Станислав в сопровождении охранника принес с кухни, оборудованной в полуразрушенной угловой башне, котелок кипятка, который они, обжигаясь, пустили по кругу. Спать пришлось на холодном каменном полу, подстелив ворох грязной соломы, сваленной у входа, и какое-то дурно пахнущее тряпье. Собственно, на сон им было отведено не более четырех часов, и очень скоро охранник, покрикивая, уже расталкивал спящих людей.

До полудня поляки опять трудились в траншее, теперь уже делая на глубине прочные перекрытия из толстых деревянных брусьев и широких досок с неочищенными от коры краями. Было видно, что кое-где на дне траншеи стояли металлические емкости и большие деревянные ящики. Все это было наглухо закрыто и засыпано землей. Брусчатка в этом месте перекладывалась, видимо, не раз и уже давно потеряла свой фигурный веерный рисунок. Поэтому поляки довольно быстро восстановили поверхность мостовой, а также нарушенный участок тротуара вдоль стены замка. Пришедший проверить работу высокий немец в синем плаще, казалось, был доволен. Они отнесли шанцевый инструмент во двор замка, снова отведали кипятку с кухни фольксштурма и двинулись в обратный путь. Однако странным показалось, что вместо двух пожилых охранников их сопровождали теперь автоматчик-эсэсовец и совсем молодой парень в теплой куртке армейского образца, прихрамывающий на одну ногу. Все время, пока они шли, он держал автомат в руках. С его землистого цвета лица не сходила какая-то дьявольская улыбка, отчего у Флерковского во всем теле началась внутренняя дрожь.

Где-то в районе разбитых сооружений товарной станции, подъездные пути которой были забиты сгоревшими вагонами, смятыми, деформированными цистернами, их застал авианалет. Самолеты шли низко, и рев их моторов стелился над самой землей, заглушая выстрелы зенитных орудий. Вдалеке завыли сирены воздушной тревоги. Было видно, что охранники забеспокоились, стали подгонять поляков, все больше углубляясь в дебри разрушенных путей, пакгаузов и завалов металлолома. Стали попадаться бегущие навстречу люди — с той стороны, откуда поднимались клубы густого черного дыма. Еще немного, и вся группа оказалась в водовороте обезумевшей от страха толпы, которая буквально смяла со своего пути и охранников и рабочих из лагеря «Шихау», закружила их в необузданной стихии. Воспользовавшись паникой, Вацлав Флерковский, не имеющий никаких сомнений относительно своей дальнейшей участи, отдался во власть людского потока и очень скоро увидел, что поблизости уже нет ни охранников, ни товарищей по несчастью. Отсиживаясь в подвалах разрушенных зданий, не раз теряя сознание от голода и изнывая от жажды, он все-таки дождался освобождения. В начале апреля в Кёнигсберге начались бои, а когда взрывы и выстрелы передвинулись ближе к центру города, Флерковский вылез из своего очередного убежища, горячо благодаря советских солдат за спасение.

Как впоследствии выяснилось, в тот день, когда они попали в охваченную паникой толпу, спасся не только Вацлав Флерковский. Спустя несколько месяцев он встретил в своей деревне Станислава Гуру, вместе с которым копал таинственную траншею у стен Королевского замка в Кёнигсберге, и они крепко обнялись, снова радуясь своему чудесному избавлению.

Когда спустя много лет Вацлаву Флерковскому попалась на глаза заметка в газете «Глас Ольштынский», в которой граждан Польши призывали помочь в поиске похищенных гитлеровцами в годы войны культурных ценностей и сообщить об известных им случаях укрытия немцами каких-либо предметов на территории бывшего Кёнигсберга, он обратился в местный совет. Так по цепочке различных инстанций информация достигла Калининградской экспедиции и послужила основанием для проведения целой серии поисковых мероприятий.

Вникнув в содержание воспоминаний Флерковского и Гуры, Вы не можете не обратить внимания на тот факт, что в них опять фигурирует северное крыло замка, но теперь в несколько ином аспекте — как исходная точка для подземного сооружения, в котором были спрятаны предметы неизвестного назначения. Причем сделано это было очень своеобразно: через пробитое отверстие в подвальном помещении, на глубине, достигающей по меньшей мере трех-четырех метров (помните, рабочие не могли выбрасывать лопатами землю на поверхность, в связи с чем была сооружена специальная площадка, служившая промежуточным звеном для выемки грунта!).

Если принять воспоминания Вацлава Флерковского и Станислава Гуры за основу, то необходимо прежде всего определить, из какой же части северного крыла Королевского замка мог сооружаться такой подземный ход. Как я уже рассказывал, глубокие подвальные помещения в этом крыле размещались только в двух местах: под некоторыми залами «Блютгерихта» восточнее башни фогта Лиделау, и в той части, примыкающей к западному крылу, где под складскими помещениями винного погребка были оборудованы столярные и слесарные мастерские. Судя по описаниям Флерковского, отверстие в фундаменте могло быть проделано с внешней стороны подвалов нижнего яруса под упоминавшимися уже залами «Малый ремтер» и «Конвент». Таким образом, воспоминания поляков приводят в ту же точку Королевского замка, что и свидетельства Пауля Зонненшайна. Думается, это далеко не случайно, хотя и расходится с данными, сообщенными Магдой Путтерс, согласно которым место захоронения ценностей в нашей интерпретации находилось метрах в пятнадцати от «Малого ремтера» — под капеллой Святой Анны.

Я поведал читателям пока только о трех свидетельствах, указывающих на то, что в северном крыле Королевского замка, а точнее — в месте расположения винного погребка «Блютгерихт» — в 1944 и 1945 годах были проведены тайные работы по укрытию экспонатов и других ценностей, ранее находившихся в музейных и складских помещениях бывшей королевской резиденции. В двух случаях (Зонненшайн и Путтерс) речь однозначно шла о Янтарной комнате или ее отдельных элементах, в воспоминаниях же Флерковского и Гуры фигурировали только какие-то большие ящики, укрывавшиеся с чрезвычайной тщательностью и осторожностью. Для того чтобы нам, не впадая в фантазии, более реально оценить изложенные факты, настало время рассказать о событиях, которые происходили в замке в последние недели перед падением Кёнигсберга под сокрушительными ударами советских войск.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.