ПРИНЦИПЫ ОЦЕНКИ ПСИХИЧЕСКОГО СОСТОЯНИЯ В СОВЕТСКОЙ СУДЕБНОЙ ПСИХИАТРИИ И КАРАТЕЛЬНОЙ МЕДИЦИНЕ
ПРИНЦИПЫ ОЦЕНКИ ПСИХИЧЕСКОГО СОСТОЯНИЯ
В СОВЕТСКОЙ СУДЕБНОЙ ПСИХИАТРИИ
И КАРАТЕЛЬНОЙ МЕДИЦИНЕ
До сих пор, разбирая вопросы карательной медицины, мы не касались проблемы медицинской правомерности экскульпации диссидентов. Однако психиатры выставляют им диагнозы, претендуя на глубокую компетентность в психиатрии. Эти диагнозы для неспециалистов выглядят научными. На самом же деле они только наукообразны.
В советских учебниках психиатрии нет принципиального определения психических заболеваний. Возможно, его вообще не существует, ибо психиатрия пока носит описательный, эмпирический характер. Даже международная классификация психических болезней (Восьмого пересмотра) построена скорее по симптоматическому, чем патогенетическому принципу. В оценке теоретического уровня психиатрии мы согласны с проф. Дж. Б. Фурстом, проведшим аналогию между современной психиатрией и алхимией.[86]
Вопросы принципиального определения психических болезней обходятся молчанием советскими психиатрами, которые, очевидно, путают незнание с невежеством. С другой стороны, признав примитивизм теоретического фундамента психиатрии, есть риск получить обвинение в профессиональной безнравственности — ведь на основе этих примитивных представлений и недостаточных знаний решаются вопросы свободы и жизни людей.
Конечно, мы не считаем, что психиатрическая помощь должна прекратиться до тех пор, пока не будет построена безукоризненная теория патогенеза и лечения психозов. Однако психиатрия должна находиться хотя бы на достаточном современном уровне, а в СССР эта дисциплина, по-видимому, безнадежно отстала. Это объясняется, главным образом, давлением и проникновением в психиатрию официальной идеологии и материалистического догматизма. В порядке подтверждения приведем несколько цитат.
«Как мы увидим в дальнейшем, и в настоящее время в мире капитала существуют в психиатрии различные теории, опирающиеся на идеалистические реакционные философские концепции»[87].
«Советская психиатрия в отличие от некоторых теорий буржуазной психиатрии основывается на принципах диалектического материализма»[88].
«Психоанализ — идеалистическое и по существу реакционное направление в психиатрии»[89].
В советской психиатрической практике основным критерием психической патологии служит отсутствие социальной адаптации.
«Таким образом, психические болезни, или психозы, можно рассматривать как неадекватность субъективной отражательной деятельности и одновременно как нарушение произвольной адаптации человека к условиям внутренней и внешней среды»[90].
На наш взгляд это определение неверно.
Отсутствие адаптации — это следствие психической болезни, но вовсе не ее критерий. Адаптация может отсутствовать у психически здоровых людей. Например, человек, бросающийся в ледяную воду, чтобы спасти тонущего ребенка, лишен в этот момент адаптации, ибо он сознательно ставит под несомненную угрозу свою жизнь и здоровье. Донор, отдающий свою кровь больному... Солдат, жертвующий жизнью во имя независимости своей страны... Революционер, положивший голову на плаху во имя своей идеи... Политзаключенный, объявивший голодовку... Бруно, Сервет, Везалий ... Наконец, диссидент, защищающий свободу и расплачивающийся за это тюрьмой и психбольницей. Их всех объединяет высокое нравственное начало, побеждающее инстинкт самосохранения и возможность социальной адаптации.
Неадаптированность к среде в данном случае является следствием духовно-нравственных противоречий с окружающей средой в сложившейся ситуации. Психически больной человек чаще всего тоже неадаптирован к среде, но не из-за нравственного конфликта, а вследствие болезненности психики, вследствие нарушения баланса психических функций.
Здоровый человек может адаптироваться в иной среде, которая ему имманентна. Психически больной не адаптируется ни в одной среде, ибо это зависит не от среды, а от болезненных нарушений его психики. Но даже отсутствие адаптации к любой среде не является, на наш взгляд, абсолютным критерием психической болезни. Мы допускаем возможность существования психически полноценного человека, не адаптированного даже к любой реальной среде. Это может быть вызвано тем же духовным и нравственным конфликтом. В поведении такого человека превалирует нравственный императив. В силу своего психического здоровья он может адаптироваться к окружающей среде, но в силу своих нравственных установок не хочет делать этого. Психически больной, может быть, и хочет адаптироваться к среде, но не может из-за расстройства психики.
Здесь очень важны вопросы мотивации. Здоровый человек сознательно усложняет себе жизнь или вовсе лишается ее, осуществляя этим свое побуждение. Он сознательно неадаптирован. У больного человека нет возможности сознательно осуществить побуждение. Отсутствие адаптации у него не мотивировано.
Таким образом, в психиатрии важно не само наличие социальной адаптации, а наличие ее возможности, которую дает человеку нормальное функционирование его психики.
На наш взгляд, психическое здоровье — это сбалансированное равновесие всех психических функций, позволяющее индивиду самостоятельно существовать в выбранной им реальной среде.
Именно «позволяющее» и именно «в выбранной им»! Как ни о чем не говорит само отсутствие адаптации, так ни о чем не говорит и неспособность адаптации в одной среде. Нам известны люди, не желающие лгать, во всяком случае, в области социально-политических отношений. На какой-то стадии это нежелание перерастает в невозможность, и они уже не могут адаптироваться к советскому обществу, которое построено на лжи, которое всех к этому вынуждает. Некоторые из них побывали в психбольницах. В других условиях, в другом обществе, где ложь не является официальной доктриной, они вполне нормальные люди, адаптированные к приемлемой для них среде.
Советская психиатрия не допускает возможности сознательного отказа от адаптации. В приведенной выше цитате психозы рассматриваются «как нарушение произвольной адаптации». На той же странице книги объясняется, что произвольная адаптация «развивается и совершенствуется в онтогенезе под влиянием внешней, преимущественно социальной, среды». Это означает, что механизм произвольной адаптации включается в морально-нравственное коррегирование поведения. Отсутствие такой адаптации, независимо от мотивации, свидетельствует, по мнению авторов, о психической болезни.
Этим положением широко пользуется карательная медицина. По-видимому, психиатрам понятна спекулятивность такого подхода. Ведь если бы они признали его единственно правильным, то каждого преступника следовало бы считать душевнобольным, так как он плохо адаптирован к условиям социальной среды. Поэтому психиатры ищут у диссидентов и «неадекватность субъективной отражательной деятельности», по сути, нарушение баланса психических функций.
Вот несколько примеров поиска психиатрами патологии у советских инакомыслящих.
Выдержка из заключения стационарной судебно-психиатрической экспертизы П.Г. Григоренко в ЦНИИСП им. Сербского[91].
«Свою борьбу он считает вполне правомерной, а путь, на который он стал, единственно правильным. При попытке разубедить его он становится гневливым, злобным, заявляет врачу, что вся жизнь заключается в борьбе, что он предвидел возможность ареста, но это его никогда не останавливало, так как он не может отступить от своих идей. В настоящее время он считает себя психически здоровым.»
Логика рассуждения экспертов крайне проста. Борьба с советской властью не является допустимой нормой поведения в нашем обществе, и, значит, Григоренко ненормальный, т.е. (маленькая спекуляция!) — психически больной. Он предвидел возможность ареста, и, значит, у него отсутствуют механизмы адаптации. Правда, это свидетельствует о его критичности и адекватности, но зато он становится гневливым, а это можно расценить как патологический аффект. Вывод — Григоренко социально опасный душевнобольной.
В. Севруку был выставлен диагноз «мания марксизма и правдоискательства». Логика рассуждений примерно та же. Какому бы нормальному человеку пришла в голову мысль искать правду? Какой может быть марксизм, кроме советского? Убогим психиатрам эта мысль кажется настолько нелепой, что они признают Севрука ненормальным и ... (опять спекуляция) душевнобольным.
Н.И. Гайдар, пришедшая с жалобой в Прокуратуру СССР, была увезена оттуда в психбольницу № 13. Заведующая отделением заявила: «Никакого диагноза мы ей ставить не будем, записали, что у нее нервное истощение на почве поисков справедливости. Чтобы не жаловалась больше, немного подержим здесь, потом — через спецприемник — в Киев. Там тоже немного подержим»[92]. Нервное истощение на почве поисков справедливости?! Что сказать по этому поводу? Если поиск социальной справедливости доводит до неврастении (допустим, это действительно неврастения) , то лечить надо, очевидно, не Н.И. Гайдар, а советскую систему.
Осенью 1976 года нам удалось добиться, чтобы из Могилевской областной психиатрической больницы был выписан М.И. Кукобака. С администрацией больницы три дня велись переговоры. Заместитель главного врача по лечебной части Кассиров сказал мне, в частности, что Кукобака аутичен. Я возразил, что при мне он непринужденно разговаривал с больными и даже раздал им почти всю передачу, которую я ему принес. «Что ж, — ответил Кассиров, — это паранойяльный признак». Так психиатр, проработавший уже, наверное, не один десяток лет, расценивает обыкновенную человеческую доброту и щедрость.
Н. Горбаневская рассказывает, что в Институте имени Сербского экспертная комиссия под председательством члена-корреспондента АМН СССР Г.В. Морозова выставила ей диагноз: «Не исключена возможность вяло протекающей шизофрении». И, поскольку такая «возможность» была не исключена, Горбаневская расплачивалась за нее Казанской СПБ.
Но лучше всего, на наш взгляд, было заявлено Файнбергу в Ленинградской СПБ: «У Вас шизоинакомыслие». Вы мыслите иначе? Значит, Вы шизофреник! В нашей стране можно мыслить только как все, только как положено.
Начиная главу, мы обещали читателю показать несостоятельность некоторых диагнозов. Но не смешно ли будет серьезно анализировать хотя бы эти семь первых попавшихся нам на глаза случаев? Ведь здесь в самом деле очень мало истинной психиатрии — только термины, да больницы, называющиеся психиатрическими. На каком уровне спорить с этими психиатрами? Поэтому, оставив вопросы практики, вернемся к теории судебной психиатрии и карательной медицины.
Ключевой проблемой судебной психиатрии является проблема вменяемости, поскольку вменяемость в советской юриспруденции трактуется как предпосылка вины. На основе понятия невменяемости советская судебная психиатрия строит так называемую «формулу вменяемости», состоящую из двух критериев — медицинского и юридического. Медицинский критерий включает в себя нозологическую форму, клинику, патогенез, течение, прогноз заболевания, факт невменяемости. Юридический критерий определяет степень невменяемости, т.е. возможность отвечать за свои действия. Юридический критерий обычно подразделяется на два признака: интеллектуальный — невозможность отдавать себе отчет в своих действиях и волевой — невозможность руководить своими действиями.
Как же советская психиатрия определяет понятие невменяемости?
«Проблема вменяемости и невменяемости достигает полного научного разрешения только на основе марксистско-ленинской философии...»[93]. Но это преамбула, а вот само определение невменяемости, вычитанное нами в пособии по судебной психиатрии: «Понятие невменяемости является негативным по отношению к вменяемости и определяет совокупность условий, исключающих уголовную ответственность лица вследствие нарушений его психической деятельности, вызванных болезнью»[94].
Вот как все, оказывается, просто! Невменяемость — понятие негативное вменяемости! Поистине марксистско-ленинское, диалектическое определение!
Совершенная неясность определения невменяемости дает прекрасную возможность для широкого толкования этого понятия.
Немалый интерес не только для карательной медицины и ее жертв, но и для исследователей представляет Инструкция о неотложной госпитализации психически больных, представляющих общественную опасность[95].
В Инструкции перечислены шесть показаний для неотложной госпитализации, после чего следует предупреждение, что «перечисленные выше болезненные состояния, таящие в себе несомненную опасность для самого больного и общества, могут сопровождаться внешне правильным поведением и диссимуляцией». Эти шесть показаний перечислены в пункте 2 Инструкции. Одно из них заслуживает особого внимания:
«Маниакальные и гипоманиакальные состояния, обуславливающие нарушение общественного порядка...»
Этим показанием к госпитализации широко пользуется карательная медицина. Маниакальные и, особенно, гипоманиакальные состояния можно толковать очень расширительно и неопределенно. Все зависит от того, какое содержание вкладывает в это понятие врач, это его совершенно субъективная оценка ненормального поведения.
Довольно условно и понятие общественного порядка, которое органы власти могут трактовать по своему усмотрению. Эти два зыбких, растяжимых понятия, встретившись на страницах Инструкции, дают карательной медицине подзаконные основания для быстрой расправы с не угодными властям людьми.
Правда, насколько нам известно, психиатры редко соотносят свои диагнозы с показаниями, перечисленными в Инструкции. Отсутствие контроля и содружество с репрессивными органами делают это излишним. Диагноз при направлении в больницы практически может быть любым, его может даже не быть вообще.
Так, например, в одном крупном городе психиатру было приказано госпитализировать в психбольницу общего типа известного инакомыслящего. (К сожалению, мы не можем называть имен по соображениям безопасности источника информации.) Психиатр приехал по месту вызова и, поговорив с диссидентом, убедился в его совершеннейшем психическом здоровье, но, уступая нажиму сотрудников КГБ, отвез его в больницу. Однако в направлении на госпитализацию он написал «практически здоров». «Больного» приняли и с таким диагнозом. Правда, потом в больнице потребовали переписать направление. Врач сопротивлялся как мог и, не желая до конца уступать насилию, написал новое направление с диагнозом «Госпитализирован по распоряжению свыше». Это опять многих не устроило, и в конце концов в направлении появилось слово «шизофрения».
Таким образом, практика несколько отличается от теории, хотя последняя и создает определенный фон, видимость обоснованности психиатрических преследований.
Против теоретических принципов психиатрии и насильственных мер в отношении душевнобольных выступают сторонники западного течения «антипсихиатрии».
Мы не вполне согласны с некоторыми утверждениями антипсихиатров по принципиальным вопросам. Так, мы не считаем, например, правомерным отождествление проявлений психической болезни с обычным нонконформизмом или то, что симптомы шизофрении рассматриваются как артефакт, вызванный условиями содержания в психбольнице (Койпп)[96] .
Однако некоторые высказывания антипсихиатров нам близки и понятны. Так, психиатрическое лечение характеризуется как «полицейское» (Паро), как попытка «исключения неугодных лиц из общества путем приклеивания им ярлыка психически больного с последующим репрессивным содержанием их в психиатрических учреждениях», как «преступление против человечества» (Сас). Шизофрения характеризуется как «ярлык, с помощью которого в определенных социальных условиях одни люди дискриминируют других» (Лаинг).
Мы думаем, что в странах Запада невозможно существование системы заключения людей в психбольницы за нонконформистское поведение, и поэтому высказывания антипсихиатров относятся к тем людям, которых мы оцениваем как душевнобольных. Однако те же самые слова в применении к советским условиям представляются нам в высшей степени справедливыми и бесспорными. Утверждения антипсихиатров справедливы для наших условий ровно настолько, насколько, как мы полагаем, они ошибочны для западных.
Сам факт того, что в странах Запада антипсихиатрическое течение получило определенный резонанс, свидетельствует об актуальности социальных проблем психиатрии. Независимо от нашего согласия или несогласия с этим направлением, мы убеждены в актуальности этих вопросов в Советском Союзе.
У нас психиатрия в большой степени носит репрессивный характер. Возможно, создание более прочного теоретического фундамента психиатрии в какой-то мере ослабило бы позиции карательной медицины, создало бы дополнительные препятствия для спекулятивных выводов советских психиатров, приводимых ими в угоду репрессивным органам.