Подземный город Отвечает ли старый лабиринт тоннелей нынешним запросам Нью-Йорка?

Подземный город

Отвечает ли старый лабиринт тоннелей нынешним запросам Нью-Йорка?

Никто из жителей города даже не предполагает, сколько людей работают под землей, прямо под улицами Нью-Йорка.

Нынешней зимой шесть человек собрались возле люка на углу Тридцатой улицы. Отверстие шириной десять метров дополнительно укрепили по периметру цементом; кроме того, оно было окружено высоким алюминиевым заграждением. Здесь уже побывал священник и произнес краткую, но прочувствованную молитву: «Да пребудет Господь со всеми вами, кто вошел под землю, и да вернет вас земля целыми и невредимыми».

Эта молитва прозвучала еще несколько месяцев тому назад. Сегодня же с первыми лучами солнца эти шестеро мужчин покинули землю и вошли в зеленую металлическую клеть, висевшую на цепи над провалом. На них была желтая униформа и резиновые сапоги с металлическими подковами, с собой они захватили фонари, ножницы, сигареты, леденцы от кашля, ножи, сменные носки и несколько пятикилограммовых упаковок с надписью «взрывоопасно». Один из них остался наверху. Он принялся вращать рукоять, и клеть стала медленно опускаться. Постепенно она опускалась все быстрее, и вскоре тем, кто был в ней, огни на поверхности земли уже казались каким-то призрачным маревом.

Старший в команде, Джеймс Райан, смотрел вниз, в пустоту.

— Десять пачек динамита, — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес он. — Этого должно быть достаточно.

Его голос эхом отдался в шахте. Рядом с ним люди отсчитывали глубину: десять метров, двенадцать, пятнадцать, тридцать, еще тридцать. «Шестьдесят!» — громко выкрикнул кто-то. На глубине ста метров уже ничего не было видно. Со всех сторон окружала темнота, и люди, теснее прижавшись друг к другу, напрягали слух, который должен был заменить им зрение. Где-то капала вода, скрипела над головой цепь лебедки. На глубине ста пятидесяти метров воздух стал влажным и теплым, в нем висела взвесь шахтной пыли; некоторые надели маски.

— Порядок, — сказал мне Райан. — Осталось еще чуть-чуть.

Со дна шахты нам навстречу ударил тонкий луч фонаря, выхватив из темноты лица людей.

«Подземные кроты» — удивительная порода тоннельщиков, их история ведется еще от первых диггеров, проложивших в 1870-е годы трассу под Бруклинским мостом.

Люди рядом со мной в клети были по большей части средних лет, с широкими плечами и грудью, с грязными от разводов пыли лицами.

Прозвонил колокол, и клетка остановилась, слегка подрагивая на цепи.

— Прибыли, — сказал Райан. — Готовы?

Мы находились в ста восьмидесяти метрах под поверхностью земли. Прежде мне доводилось лишь слышать рассказы о подземном царстве Нью-Йорка, о сложном лабиринте тоннелей, которые проложены на такой же глубине, равной высоте Крайслер-билдинг.

Более столетия сооружалась эта подземная сеть трубопроводов и всевозможных коммуникаций, она протянулась на тысячи миль; здесь находятся девятнадцать резервуаров с водой и три озера. По двум главным тоннелям ежедневно перекачивается 5 миллиардов литров воды, которые потребляет город. Девяносто процентов этой воды поступает из пригородных резервуаров под действием гравитации. Вода течет по акведукам, расположенным на высоте четырехсот метров над уровнем моря, разгоняется и падает на сотни метров ниже уровня моря — в проложенные под городом трубы. Но есть еще третий тоннель — и он важнее двух первых. Изначально он был создан в качестве резервного, на случай непредвиденного увеличения расхода воды или аварии городских тоннелей № 1 и № 2.

Тоннель № 3 начали строить в 1969 году, и он почти сразу же получил статус «крупнейшего необоронного проекта в истории западной цивилизации». Строительство унесло жизни двадцати четырех человек — по одной жертве на каждую милю пути, — и оно все еще продолжается. Закончить его городские власти рассчитывают лишь к 2020 году.

Это чудо инженерной мысли вправе соперничать с Бруклинским мостом и Панамским каналом, но у тоннелей есть одно принципиальное отличие от наземных сооружений: никто, кроме строителей-«кротов», их не видит. За годы и десятилетия под городом был построен второй город, подземный мир, не менее сложный, чем Манхэттен с его небоскребами, — четыреста тридцать восемь миль метрополитена, шесть тысяч миль канализации, тысячи и тысячи миль газовых труб. «Если вам надо вырыть яму глубже простой могилы, — говаривают «кроты», — зовите нас».

Величайшим (и всего дороже оплаченным) достижением «кротов» стали водопроводные тоннели: это поколения трудов и жертв.

— Я свожу тебя вниз, раз уж тебе так хочется, — пообещал Райан, когда я попросил его показать мне новый участок акведука. — Но учти, на Диснейленд это мало похоже.

Этот крупный и молчаливый пятидесятилетний мужчина предпочитает общаться не словами, а мимикой — ему довольно приподнять бровь, поджать губы, чтобы его поняли. Под землей он провел почти столько же часов своей жизни, сколько на поверхности.

— Я начал работать в третьем тоннеле еще мальчишкой, — рассказывал он мне. — И все еще работаю в нем, и там меня, скорее всего, и похоронят.

В 1999 году Райана выбрали президентом союза «кротов» округа 147. Он постарел, уже с трудом поднимает руки на уровень плеч, широкая грудь стала впалой, как будто на нее давит избыточная тяжесть, рыжие волосы поседели.

Райан открыл клеть, и я вслед за ним и другими рабочими ступил на дно шахты. Сквозь стены сочится влага, на головы капает; под ногами лужа, передвигаться приходится в ледяной жиже. Жидкая грязь засасывает, Райан подает мне руку, помогает идти.

— Под люком не стой, — посоветовал он. — Если что-то упадет сверху — конец, проткнет насквозь.

Я поднял голову: отверстие люка уже не видно. Однажды в Квинсе в люк упала шестнадцатитонная лебедка, одного рабочего убила на месте, еще семерых ранила. Но то лебедка, а был случай, когда человека убила на месте упавшая в шахту сосулька.

Ступая вслед за Райаном, я вошел в главную артерию тоннеля — сам бы я там сориентироваться не смог. Кое-где свисали на проводах электрические лампочки, но их было явно недостаточно, чтобы рассеять мрак. Рабочие рядом со мной включили фонари, и я смог уже различить в густой тьме прислоненные к стене носилки и еще какое-то оборудование непонятного мне назначения.

Наконец глаза привыкли к темноте, и я смог разглядеть сам тоннель — узкую пещеру, протянувшуюся примерно на тридцать метров вправо и влево. Эту часть тоннеля № 3 планируется протянуть на восемнадцать километров, до Манхэттенского моста, а затем, сделав петлю, продлить до Центрального парка. Окончательный диаметр тоннеля должен быть более трех метров, стены его выровняют и забетонируют.

Но сейчас с потолка торчали острые куски черного сланца — минерала, сформировавшегося под землей четыреста миллионов лет тому назад. Чтобы эта хрупкая «крыша» не обрушилась, ее укрепляют металлическими конструкциями. По сторонам тоннеля тянулись вентиляционные трубы. На поверхности подмораживало, а тут было около 70 градусов по Фаренгейту (21 по Цельсию), воздух был насыщен влажной пылью и испарениями.

Наша группа разделилась и разошлась в разные концы тоннеля. Люди принялись что-то рисовать на гладкой поверхности скалы. Они двигались от центра скалы к краям, нанося на стене какие-то белые отметины примерно в метре друг от друга, пока не образовалась как бы сплошная решетка. После этого «кроты» взялись за гидравлические буры и превратили каждую отметину в трехметровую дыру. Затем они внимательно прислушались — нет ли опасных звуков. Между собой они переговаривались на особом жаргоне: пневматический отбойный молоток был попросту «отбоем», корзина — почему-то «ракетой», а губка, которой прочищали трубу, — «кроликом». Порой, когда шум усиливался, они рисовали в воздухе какие-то знаки, будто глухонемые.

Следующим их инструментом стали трубы, которые закачивали в проделанные отверстия воду и воздух, вымывая грязь.

— Все надо делать по порядку, — солидно пояснил Райан.

Он вскрыл ножом ящик со взрывчаткой — с красными палочками динамита. Палочки вставили в просверленные отверстия в скале — было похоже, будто заряжают старинные мушкеты. Палочки последовательно соединили друг с другом, и вскоре вся поверхность скалы оказалась как сеткой покрыта перекрещивающимися бикфордовыми шнурами. Фонари погасли один за другим, и тоннель погрузился во тьму, светил только один фонарь, указывавший обратный путь.

— Мы уберемся отсюда прежде, чем произойдет взрыв, — сказал Райан, пока мы медленно поднимались в клети на поверхность. — В прежние-то времена эту хреновину взрывали прямо у тебя над ухом.

Наверху уже вовсю сияло солнце, и Райан, настоящий «крот», болезненно щурился от света. Его товарищи отгоняли с перекрестка прохожих, а рука Райана лежала на маленьком детонаторе.

— Минута! — предупредил Райан; другой «крот» тоже опустил руку на Т-образный рычаг. — Давай! — скомандовал Райан, и его помощник обеими руками рванул рукоять, воскликнув:

— Огонь!

Мощный рев, нарастающий грохот взрывной волны. Задрожала ограда вокруг люка, земля под ногами. Один из прохожих уставился сперва в небеса, потом на землю, соображая, что же происходит.

— Бомба? — в ужасе спросил другой.

Из-под земли вылетело облако пара. Это означало, что проложено еще три метра подземного хода.

— Порядок! — крикнул бригадир, и Райан с товарищами снова нырнул в люк — никто из прохожих и опомниться не успел.

Так прошел рабочий день, а к вечеру «кроты» собрались в маленьком белом домике, расположенном в огражденной для строительства зоне Тридцатой улицы. Там были деревянные скамьи, шкафчики для одежды и душевые кабинки. С крючков свисали комбинезоны — желтые с утра, теперь они почернели от грязи. В углу бормотал телевизор, и несколько человек, обмотанные полотенцами, стояли перед ним. Дежурный протирал пол у них под ногами.

Райан усадил меня за стол поговорить. У него под локтем был его шлем, на щеке расплылось грязное пятно. От постоянных взрывов Райан малость оглох и говорил громче, чем требовалось.

— Об этом не принято распространяться, но катастрофа может вот-вот произойти, — начал он.

Не так давно жители Нью-Йорка на опыте убедились, что электрическая сеть города давно устарела: они больше чем на сутки остались в темноте. Но еще более устарел городской водопровод. Старые тоннели, по словам Райана, текут «как сито». Некоторые участки были построены сто лет тому назад, их давно пора ремонтировать, но пока не будет закончен тоннель № 3, невозможно заняться ремонтом двух первых. Во-первых, чтобы войти в старые тоннели, нужно сначала перекрыть в них воду, но, пока не вступила в строй резервная система, это означало бы перевести горожан на лимитированное водоснабжение. Существует и другая проблема. Райан принялся грязным пальцем чертить на столе круги, а его товарищи подошли к нам и заглядывали бригадиру через плечо.

— Вот смотри, — сказал Райан. — Это клапаны, которые регулируют поток воды.

— В сотнях метров под землей, — добавил один из «кротов».

— Эти клапаны, — продолжал объяснять Райан, — поднимаются и опускаются по принципу гильотины, перекрывая цилиндрические тоннели и останавливая поток воды. Но клапаны износились, и трогать их стало уже опасно. — Инженеры боятся, что, если попытаться закрыть клапаны, потом их не удастся открыть. А если один из тоннелей накроется, вся система выйдет из строя. Некоторые районы вообще останутся без воды. Ни капли не будет — ни для больниц, ни для питья, ни для тушения пожаров. По сравнению с этим 11 сентября покажется детским лепетом.

Состояние тоннелей беспокоит отнюдь не только Райана, хотя другие и не говорят об этом открыто. Весной я беседовал с Кристофером Уордом, главой городского департамента защиты окружающей среды, который, собственно, и отвечает за поддержание системы в рабочем состоянии. Широкогрудый человек с бородкой клинышком, Кристофер Уорд больше походил на «крота», чем на администратора. В разговоре он так подавался вперед, как будто готов был в любой момент вскочить на ноги.

— Никто не хочет это признавать, но срок службы тоннеля ограничен, и наступает момент, когда система начинает отказывать, — сказал мне Кристофер. — В первую очередь выходят из строя клапаны, они не могут больше выдерживать давление.

По словам Уорда, оба первых тоннеля уже до такой степени изношены, что, пока не будет введен в строй третий, слишком рискованно пытаться слить из них воду и заниматься ремонтом. Все же Кристофер надеялся, что до окончательного «банкротства» обветшавших тоннелей еще остается некоторый запас времени, что «это произойдет не сегодня и не завтра», хотя в точности предсказать срок невозможно. Однако звучат и более пессимистические голоса. Один из сотрудничающих с этим же департаментом специалистов сказал мне:

— Некоторые акведуки уже сильно протекают.

Недавнее исследование, проведенное экологическим фондом «Риверкипер», заканчивается словами: «Местами эта замечательная инфраструктура буквально сыплется».

За пределами Нью-Йорка, в Ньюбурге, в городских тоннелях образовались гигантские лужи, и многие эксперты опасаются, что и нью-йоркская система неожиданно откажет. Инженеры говорят: если система откажет, то не постепенно, а вдруг. А это уже глобальная катастрофа. Если развалится тоннель № 1 — он считается наиболее уязвимым, — без воды останется Нижний Манхэттен, центральная часть Бруклина, многие кварталы Бронкса. Если же откажут акведуки, пострадает весь город.

— Воды в городе не будет, — беспомощно разводил руками Уорд. — На ремонт уйдет не день-два, а скорее два или три года.

Прежде городские власти пытались «заболтать» обеспокоенность специалистов по поводу нью-йоркской системы водоснабжения, однако мэр Майкл Блумберг на недавней пресс-конференции признал, что устаревшие трубы сделались «крайне хрупкими» и что «авария одного из акведуков поставит город на колени». Предостережению Блумберга вторит и Энтони Дель-Весково, подрядчик, без малого пятнадцать лет проработавший над проектом тоннеля № 3.

— Это будет апокалипсис, хотя почти никто этого пока не понимает! — заявил мне Энтони.

Представьте себе город без воды — водопроводные краны сухие, в случае пожара из гидрантов не выжать ни капли, на площадях не шумят фонтаны, начинаются эпидемии. Отличное название придумал Чарльз Эйнштейн для своего фантастического романа (пророчески опубликованного еще в 1964 году): «День, когда Нью-Йорк высох».

Вообще-то от недостатка воды Нью-Йорк страдал всегда. Хотя город окружен морем, вплоть до XVIII века единственным источником пресной воды оставался грязный пруд в Нижнем Манхэттене — водозаборный пруд, куда сбрасывались фекалии, а порой и трупы. Распределением воды занималась группа так называемых «разносчиков чая». Эти люди разъезжали по улицам с гигантскими бочонками и драли с людей втридорога за каждую каплю.

В 1785 году, когда население города вплотную приблизилось к тридцати тысячам, нью-йоркский «Джорнэл» опубликовал открытое письмо к городским властям с жалобой на то, что источник городского водоснабжения превратился в «сточную канаву». Другая газета подхватила: пруд — «рассадник болезней», и добавила: «Чем более растет наш город, тем более усугубляется проблема».

«Чума будет собирать ежегодную дань, пока вы не обеспечите город чистой водой», — грозили ежедневные издания, и практически сразу их пророчество сбылось: в 1798 году желтая лихорадка унесла две тысячи жизней ньюйоркцев, и на улицах то и дело слышались крики гробовщиков: «Гробы всех размеров!»

Эпидемия повторилась в 1805, 1819 и 1822 годах. «Ньюйоркцы подобны богачу из притчи, — писал в газете один из местных жителей. — Лихорадка сжигает их, но нет ни капли чистой прохладной воды, чтобы утолить жажду».

Как-то воскресным утром 1832 года двое детей в Манхэттене проснулись от острой боли в животе. Несчастные не могли помочиться, их мучила жажда, потом началась рвота и посинела кожа. К следующему утру оба умерли, а еще через два дня за ними последовала их мать. Город поразила азиатская холера, болезнь, которая обычно возникает там, где пьют зараженную фекалиями воду.

Всего за месяц похоронили две тысячи человек. Кожа трупов имела синеватый оттенок, конечности были изъедены язвами. Более половины городского населения — сто тысяч человек — спаслись бегством в соседние деревни. Эпидемия закончилась не прежде, чем унесла свыше трех тысяч жизней. Группа врачей, посетивших тогда город, засвидетельствовала, что на улицах слышался «неумолкаемый стон»: «Холодной воды… Пить… Дайте нам холодной воды!»

Наконец зимой 1834 года городской совет постановил искать источники воды. Однако прежде, чем удалось осуществить этот план, поблизости от Уолл-стрит вспыхнул пожар. Воды для тушения не хватало — реки замерзли, — и при ураганном ветре пламя перелетало с крыши на крышу. За считаные минуты огонь распространился от Экчейдж-плейс до Уотер-стрит, а оттуда на Франт-стрит и Саут-стрит и продолжал двигаться дальше. Поднимавшееся над городом облако дыма видно было даже из Филадельфии. Пожар свирепствовал двадцать четыре часа и уничтожил семь сотен зданий. В городе началось мародерство, так что пришлось вызывать войска. Прежде чем с бедствием удалось справиться, выгорела треть Нью-Йорка. Один из очевидцев назвал это «ужаснейшей катастрофой за всю историю Соединенных Штатов».

И тогда наконец город принялся за строительство первого водопровода.

По современным стандартам Кротонский акведук не слишком велик, но в ту пору его считали чудом архитектуры. Строительство начали в 1837 и закончили в 1842 году, протяженность труб составила более пятидесяти километров. Это был элегантный акведук из кирпича, сечением два с половиной метра на два, тянувшийся от Кротонского резервуара на восточном берегу реки Гудзон.

О завершении строительства возвестил звон церковных колоколов по всему городу, и люди хлынули на улицы полюбоваться взметнувшимися к небу искристыми фонтанами.

Филипп Хоун, ставший впоследствии мэром Нью-Йорка, отмечал в своем дневнике: «Теперь в городе ни о чем не говорят, ни о чем даже не думают, кроме как о воде из Кротона… Вода! Вода! Глас этот разносится по всем закоулкам Нью-Йорка, внушая людям радость и энтузиазм».

Однако спустя всего лишь двенадцать лет потребность города в воде превысила возможности акведука, и давление в нем упало до критической отметки: вода уже не поднималась выше вторых этажей многоквартирных домов.

В 1882 году, учитывая стремительный, по нескольку тысяч в неделю, рост населения за счет прибывающих иммигрантов, «Таймс» опубликовала передовицу: «Нам нужно больше воды!» «Здоровье людей под угрозой, — писал репортер, — поскольку невозможно обеспечить бесперебойное снабжение водой».

Но теперь, в отличие от прежних времен, когда власти и горожане лишь беспомощно охали по поводу нарастающих проблем, наступила эпоха почти религиозной веры в научно-технический прогресс. В 1905 году мэр Джордж Мак-Клеллан, при котором была проложена первая в городе линия подземки, предложил грандиозный проект «нового источника чистой и полезной для здоровья воды». Речь шла о сооружении крупнейшего в мире городского водопровода. Это казалось дерзкой мечтой, почти вызовом силам природы.

Стоимость проекта оценивалась в сто восемьдесят пять миллионов долларов — 3,7 миллиарда по нынешним ценам. В 1907 году, на церемонии закладки, Мак-Клеллан провозгласил: «Ход истории судьбоносно меняется не великими событиями и не великими людьми, но незаметным повседневным трудом простого человека».

Тысячи рабочих прибыли в горы Кэтскилл и начали с рубки леса. Актом Мак-Клеллана (кое-кто из юристов протестовал, говоря, что, мол, этот закон предоставляет администрации «полномочия, какие Всевышний не вверил бы и архангелам») город приобрел более десяти тысяч гектаров земли, на которой стояли сотни домов в районе Шокан, ныне к югу от Вудстока. Девять деревень снесли, другие были сожжены дотла, и три тысячи фермеров покинули насиженные места, перенося даже останки предков с местных кладбищ. «Все деревья срублены под корень, деревня исчезла как дым», — писал кинсгтонский «Фримэн».

Затем началось строительство дамб, воду отводили из горных рек Кэтскилла, собирали и дождевую. Наполнилось водой горное озеро и другие резервуары. В совокупности их площадь не уступала площади острова Манхэттен. Прошел месяц, и весь район Шокан превратился в огромное внутреннее море.

А тем временем «кроты» бурили тоннели сквозь холмы, прокладывая Кэтскиллский акведук длиной 160 километров. Акведук спускается с Шокана к горам Стром-Кинга, а оттуда на Уайт-Плейнс. В одном месте он проходит под руслом реки Гудзон на глубине свыше трехсот метров. Это был рекорд, «один из величайших в истории подвигов инженерной мысли», как заявил очередной мэр Нью-Йорка Уильям Гейнор.

Но предстояло преодолеть еще большие трудности. Согласно проекту, вода по акведуку должна была поступать в резервуар в Йонкерсе, а оттуда в другой тоннель, вырытый глубоко под городом и способный ежедневно перекачивать два миллиона литров воды; при этом он должен был выдерживать гигантское давление. Затем, по проекту, вода направлялась наверх, во все более и более узкие трубы и из них уже расходилась по миллионам кранов в самых дальних уголках Нью-Йорка.

Строительство городского тоннеля № 1 началось в 1911 году. Сложности были и с рабочими. Многим хватало одного раза: человек спускался под землю, пугался до смерти и отказывался продолжать работу. Оставшиеся получали два доллара в день. Однажды не выдержавшие стресса рабочие устроили даже массовую драку на глубине четырех тысяч метров, набросившись друг на друга с заступами и лопатами.

На берегах Ист-Ривер ситуация была не легче. Согласно описанию строительства, содержащемуся в книге «Водоемы» Дайаны Галуши, подземные воды подмыли скальную породу и настолько размягчили ее, что шахты, по которым «кроты» спускались в тоннель, превратились в смертельные ловушки, заполненные водой. Инженерам пришлось построить кессоны — нечто вроде гигантских перевернутых коробок, довольно опасное сооружение, впервые использованное при строительстве опор Бруклинского моста. Эти кессоны из стали и бетона, имеющие в длину и ширину по пять метров и вес под две тысячи тонн, герметично закрывались со всех сторон и оставались открытыми только снизу. Их погружали в почву и закачивали в них сжатый воздух, вытесняя таким образом воду и грязь. Внутрь кессонов людей опускали в корзине по стальному стволу. Далее они попадали в подобие воздушного тамбура, нечто вроде современной водолазной камеры. В тамбур нагнетали воздух, пока «кротам» не начинало казаться, что барабанные перепонки у них вот-вот лопнут. Некоторые не выдерживали, и им становилось дурно.

Дождавшись, когда давление воздуха в тамбуре сравнивалось с давлением внутри колодца, «кроты» проползали сквозь люк в кессон и там, стоя по щиколотку в грязи, принимались копать, через люк в потолке выбрасывая грязь в корзину. Смена длилась не более двух часов — больше под таким давлением находиться было нельзя. Люди копали, и бетонно-металлический ящик постепенно погружался в породу, прорубая таким образом в ней стены шахты.

Ощущения человека внутри этого устройства передает инженер, работавший на сооружении Бруклинского моста: «Пульс ускоряется, а затем падает. Голос звучит слабо и неестественно, разговаривать трудно. Стучат молотки, гремят цепи, гремит бур, мечутся тени полуобнаженных людей — достаточно толики воображения, чтобы увидеть в этом сцену из Дантова Ада».

Страшнее всего была угроза «выброса» — разрыва стенки кессона, что могло произойти при резком перепаде давления. Представить последствия можно, вообразив, что произойдет, если на большой высоте открыть дверь самолета. Людям нужно за считаные секунды забраться в воздушную камеру — кто не успеет, того затянет в жидкую грязь, как троих несчастных во время прокладки тоннеля под руслом Ист-Ривер в 1916 году. Двое из них погибли, а третьего, Маршалла Мейби, грязевой гейзер выбросил, подкинув в вечернее небо чуть ли не на высоту четвертого этажа.

— Меня затянуло в яму, — рассказывал позднее Мейби репортерам, — и так стиснуло, что я чуть не задохнулся.

Сколько людей погибло при прокладке Кэтскиллского акведука, так и не подсчитано. В 1913 году газета Пайн-Хилла «Сентинл» сообщала: «Десять из каждой сотни рабочих ежегодно получают увечья и гибнут. На строительстве большого акведука произошло более 3800 несчастных случаев разной степени тяжести… Почти все исполнители тяжелых работ — иностранцы или же негры, а поскольку их судьба никого не волнует, гибель даже нескольких человек при аварии не привлекает общественного внимания».

В 1917 году, спустя более десяти лет после начала работ, прозвучал последний взрыв. Отныне впервые появилась возможность пройти под землей от Манхэттена до Кэтскилла. Город отпраздновал вступление в строй нового акведука — хотя и не столь пышно, как праздновался первый, Кротонский.

— Чувствуешь запах? — спросил меня Джимми Райан.

— Что это?

— Динамит.

Мы вернулись в тоннель № 3 и следили за тем, как «кроты» убирают осколки только что взорванной скалы — «выгребают», по выражению Райана. Всего несколько минут назад эти люди на моих глазах подорвали заряды, все заволокло дымом и пылью. Эти скалы пережили немало землетрясений на своем веку, но теперь разлетелись на осколки, ударившие в тесные стены шахты. В трещинах обнажилось строение горной породы: где приятный глазу блеск белой слюды, где черный мрачный камень.

На первом этапе пробиваться сквозь гору приходилось примерно так же, как при прокладке первого акведука. «Закладываем динамит, — рассказывал Райан, — взрываем его на хрен и выгребаем все дерьмо». Однообразная работа под землей, где нет смены дня и ночи, а ход времени размечен только грохотом взрывов. Мужчины сгребали разбитый гранит в огромные корзины — до двадцати восьми тонн поднимал кран за один раз через ту же самую шахту, по которой спускались в тоннель рабочие.

У каждого «крота» своя конкретная специализация — откатчики, подрывники, сигнальщики и буроносы. Буроносы, подсобные работники, оставались наверху, обслуживая лебедку и подавая материалы вниз. Один из ветеранов, Брайан Торн, пояснил мне:

— У каждого свой навык. Я, например, лучше других подаю, и ребятам внизу спокойнее, если могут доверять парню, который возится у них над головой. Если я что-нибудь уроню, орать «Извините!» без толку — насмерть кого-нибудь пришибу. Тут халтура не прокатит.

Мой друг Райан начинал как откатчик, затем выдвинулся в бригадиры, в «боссы», и теперь отвечает уже за всю «банду», возглавляет профсоюз. «Джимми никакая работа не испугает», — отзывается о нем один из коллег, и это величайший комплимент у «кротов».

Мне казалось, что у Райана, бредущего по грязи и поглядывающего по сторонам из-под каски, вид слегка отсутствующий. Но если при нем молодежь принимается рассказывать страшные истории, когда «все чуть было не погибли», Райан пресекает их одной репликой: «Ну, уморил». Или: «Да ты у нас комик».

В отличие от большинства рассказывающих о тоннеле байки наподобие рыбацких, Райан вообще не слишком любит говорить о работе. Закончив смену, он едет к себе в Квинс, переодевается из комбинезона в яркие штаны для гольфа и, жадно вдыхая аромат свежескошенной травы, пытается своими натруженными руками загнать мяч в лунку. Его жена жаловалась мне:

— О работе он и словечком не обмолвится. Не представляю, чем он занимается там, внизу.

По роду своей профессии Райан человек не суеверный — не носит при себе «счастливый» разводной ключ, не отказывается спускаться вниз в пятницу тринадцатого, но при этом никогда не теряет бдительности. Пока прочие трепались, Райан стоял в стороне и внимательно осматривал стены — нет ли где трещин. Затем он перешел в другой конец тоннеля, где еще дымился только что сваленный мусор. На глубине «кротам» попадаются порой самые разные вещи — ювелирные изделия, орудия убийства, вставные челюсти, шкатулки с монетами.

— В сточных тоннелях бегают крысы, — сказал Райан, — на такой глубине никого, кроме «кротов».

Он достал из кармана и развернул целлофановый пакет. Внутри оказался не завтрак, а пачка «Мальборо». Только Райан из всей бригады ухитряется работать в густой пылище, дымя сигаретой.

Помощники приволокли трехметровую лестницу и прислонили ее к груде мусора. Горящий кончик сигареты Райана начал перемещаться вверх — он лез по ступенькам.

— Давай сюда, — пригласил он меня и, когда я залез на верхнюю ступень, указал мне рукой на простиравшийся под нами тоннель: смотри, мол.

Десятка полтора темных человеческих фигур двигались внизу, и стоял неумолкаемый шум. Люди с грохотом крушили заступами скалу, взад-вперед двигались корзины, вспыхивали яркие, словно светлячки, искры. За пять месяцев, работая посменно по шестнадцать часов в сутки, «кроты» продвинулись всего на два городских квартала, от Двадцать девятой улицы до Тридцать первой. Присмотревшись, привыкнув к этому адскому освещению, я начал различать общий план тоннеля.

— Ну как, понравился наш собор? — усмехнулся Райан.

Позднее, уже стаскивая с себя сапоги в рабочем вагончике, он сказал мне:

— Знаешь, этим занимался еще мой дед. — Он постучал сапогами друг о друга, обивая грязь. — Он приехал сюда из Англии в 1922 году. Сначала работал на Голландском тоннеле, но, когда началось строительство тоннеля № 2, перешел туда. Второй тоннель оказался еще больше первого. Страшное дело, это я тебе говорю.

Строительство тоннеля № 2 началось в 1929 году. Расход воды со времени завершения строительства первого тоннеля увеличился на 140 миллионов литров в день, и перед городом встала необходимость создания нового проекта.

Вновь начали с акведука. Отвели воду из реки Делавэр (этот акведук с тех пор значится в Книге рекордов Гиннесса как самый длинный в мире). Опять пришлось сносить деревни, переносить с кладбищ останки и затоплять цветущие земли. Ник Райан, дед Джимми, был в ту пору высоким, широкоплечим, рыжие волосы, казалось, так и горели. Внешне Джимми похож на него, однако, по семейным воспоминаниям, дед был «дикарем» — и это еще мягко сказано. Хлестал вовсю виски — в то время спиртное еще разрешалось приносить в тоннель. Образования у него не было никакого, как, впрочем, и у большинства «кротов» того поколения. Рабочую силу составляли главным образом иммигранты, только что въехавшие в США из Ирландии, Италии и Вест-Индии. Никакой формы им не выдавали, они приходили на работу в своих единственных штанах и рубашках, бережно заматывая обувь пластиковыми пакетами.

Департамент водоснабжения пытался время от времени организовать рабочие лагеря, обучить грамоте хотя бы детей. Эти «орды чужаков» изрядно досаждали коренным жителям.

Сохранились черно-белые фотографии: Ник с приятелями позируют в тоннеле, готовую обрушиться скалу удерживают над их головами лишь две-три небрежно установленные балки. Даже каски у Ника на голове нет, скорее что-то вроде ковбойской шляпы. Сохранился протокол одного из первых собраний местного комитета, к которому принадлежал Ник. Постановили: запретить брать с собой оружие.

«Даже в пору Великой депрессии мало кто соглашался на такую работу, — вспоминал один из шахтеров, состоявший в том же профсоюзе, что и Ник. — Спуститься под землю, целый день махать там заступом, а потом еще и работать под давлением, в камерах со сжатым воздухом. Мы были крепкие ребята, очень крепкие, и начальниками у нас могли быть только такие же. Чтобы могли приказать: «Делай что сказано или убирайся к черту». Так что выживали только самые выносливые».

Ник Райан оказался из числа выносливых — он выдержал и боли в груди, и переломы конечностей, и кровотечение из носа, и кессонную болезнь — последствие декомпрессии. В 1937 году, поскольку семье требовался дополнительный заработок, Ник взял с собой вниз восемнадцатилетнего сына.

— Да, мой отец научился выживать под землей, — подытоживает Джимми Райан.

— В основном это была семейная профессия, — подтверждает другой «крот», чей отец работал вместе с Джо Райаном. — Отцы приводили сыновей, старшие братья — младших, кузенов, дальних родственников. Вообще, тут тебя никто не спрашивал, из каких ты — хоть в тюрьме сидел. Работай — и будешь наравне со всеми в этой дыре.

Джой Райан, не такой высокий и плечистый, как отец, звался среди своих Рыжиком, но темперамент у него был будь здоров. Вероятно, не так-то легко было смириться с необходимостью отказаться от спортивной стипендии в университете Уэйк-Форест и вкалывать под землей, помогая отцу.

После смерти отца в 1958 году Рыжик недолгое время поработал на бензоколонке, но вскоре вернулся в привычную среду — под землю.

К 1950-м годам потребность города в «чистой и здоровой воде» сделалась совсем уже катастрофической. На сей раз это было вызвано не ростом населения и даже не периодическими засухами — опасность пришла оттуда, откуда не ждали. Несколько инженеров в 1954 году спустились (об этом большинство жителей города и не подозревало), чтобы перекрыть на время водоток в тоннеле № 1. Они хотели проверить, не нуждается ли тоннель в ремонте после полувека эксплуатации.

— Прикиньте, в каком состоянии будут ваши краны и трубы после всего лишь десяти лет эксплуатации, — рассуждал Кристофер Уорд. — А тут — не один десяток.

На дне шахты из тоннеля торчала длинная медная ось с вращающимся колесом. С помощью этого устройства предполагалось управлять двухметровым клапаном внутри трубы, но, когда инженеры попытались повернуть маховик, он лишь дрожал и скрипел, но не поворачивался.

— Столько лет под таким давлением, — вздохнул Уорд.

— Инженеры отступились: нажми на чертову штуку посильнее, она и сломается, — подхватил Ричард Фицсиммонс-младший, бизнес-менеджер профсоюза «кротов».

Десятилетия понадобились на то, чтобы построить величайшую в мире систему водоснабжения, а теперь вдруг в ней обнаружилось слабое место, один-единственный изъян, и организм, казавшийся вечным, предстал уязвимым и хрупким.

— Народ до чертиков напугался, — вспоминал Донг Грили, инженер, отвечающий за водоснабжение. — Не было никакого способа перекрыть воду в тоннеле, а значит, не было и возможности проникнуть в него, осмотреть, заделать щели, чтобы быть уверенным, что стены завтра-послезавтра не прорвет.

К концу 1960-х власти решились: что-то надо делать.

— Одному из двух наших тоннелей сравнялось уже семьдесят лет, а мы не могли подступиться к клапанам, — рассуждал Эд Кох, бывший в ту пору конгрессменом.

Порой, как он вспоминал, «непонятно было даже, где находятся сами клапаны». Позднее Кох трижды переизбирался на должность мэра и постоянно говорил: «Можно обойтись даже без еды, но без воды обойтись невозможно».

И вот холодным январским утром 1970 года было официально положено начало строительству третьего тоннеля, которому предстояло заменить обоих своих предшественников. Строительство планировалось в четыре этапа, с тем чтобы тоннель протянулся на сто километров, от бассейна в Йонкерсе через Бронкс и далее к южной оконечности Манхэттена, а оттуда в Бруклин и Квинс.

Предусмотрено было и строительство очередного подземного акведука, но самое главное, предстояло установить тридцать четыре специально разработанных клапана — не из меди, а из нержавеющей стали и на более короткой оси, чем прежние: такие смогли бы выдерживать повышенное давление.

Эти клапаны были изготовлены в Японии, причем город специально отрядил в Страну восходящего солнца инспекторов, которые прожили там два года, следя за точнейшим выполнением всех стандартов при изготовлении этих жизненно важных деталей. Все клапаны собирались разместить в центральной камере, чтобы до любого из них было легко добраться и перекрыть водоток. Сооружение камеры началось в 1970-м и закончилось лишь в 1998 году.

Хотя секции тоннеля, которые должны соединяться с камерой, еще не были завершены, прошлой весной департамент водоснабжения позволил мне заглянуть внутрь этого «святилища», расположенного в Бронксе, поблизости от центрального дома профсоюза «кротов». На поверхности вход в камеру представляет собой просто маленький холмик, поросший травой. Запертая дверь преграждает путь внутрь холмика.

— Обычно мы никого не пускаем, — так приветствовал меня у двери Грили.

Как и многие «карандаши» — так «кроты» величают инженеров, — Грили человек опрятный и педантичный. Он встретил меня в синем блейзере и при галстуке, усы его были аккуратно подстрижены. Внутренняя дверь, которую он отпирал со всеми предосторожностями, оказалась цельнометаллической, как дверь сейфа.

— Бункер времен холодной войны, — пошутил он. — Рассчитан так, чтобы устоять против мегатонной ядерной бомбы.

Грили навалился всем весом на дверь, и та медленно, с тяжким вздохом подалась. Внутри, в бетонном коридоре, было сыро и холодно. Сначала мы спустились по короткой металлической лесенке, затем проехали на лифте двадцать пять этажей вниз. Отпирая вторую такую же дверь внизу, Грили предупредил:

— Готовьтесь: все ваши понятия о водопроводе изменятся раз и навсегда.

Помещение выглядело как ангар для самолетов: двести с лишним метров в длину, сводчатый потолок высотой четырнадцать метров, стены покрыты влажным налетом и водорослями. С потолка свисали светильники-полумесяцы. На высоте шести метров над землей я увидел клапаны, вернее, те трубы, в которых прятались эти клапаны: семнадцать стальных цилиндров весом тридцать пять тонн каждый тянулись вдоль стены от одной стороны этого «склепа» (ширина его, как и высота, составляла четырнадцать метров) до другой. Внутри каждого цилиндра — по два клапана. Имелся и трап для осмотра цилиндров. Грили с радостным нетерпением приблизился к первому цилиндру, похожему на торпеду, провел рукой по стенке.

— Теперь, если где-нибудь в тоннеле обнаружится трещина, мы сможем перекрыть воду отсюда, — похвастался он. — Теперь всё в наших руках. Если же не выдержит сам клапан, цилиндр спустят на дно камеры и вывезут наружу. Любой цилиндр, — рассказывал Грили, — можно временно изъять, не нарушая систему в целом.

Старые тоннели были проложены по прямой от резервуара с водой до города, но третий был сконструирован с запасными петлями (одна под Верхним Манхэттеном, другая под Бруклином и Квинсом), и эти петли проходили сквозь камеру с клапанами, так что оставалась возможность отключить часть города, не прекращая водоснабжение всего Нью-Йорка.

Положив руку на высовывавшееся из цилиндра маленькое колесико, Грили сказал:

— Мы можем включать и выключать клапаны с помощью электроники или вручную, если случится перебой в электричестве. Вручную колесо придется повернуть на двадцать девять тысяч оборотов, но будь такая необходимость, можно послать пару ребят, и они справятся с этим.

В помещении было холодно, Грили ежился, но продолжал демонстрировать мне интереснейшие новинки техники.

— Это клапаны-бабочки, — сказал он о спрятанных внутри цилиндра устройствах. — В отличие от прежних, напоминавших гильотину, эти медленно вращаются, пока не займут нужное положение. Так легче перекрывать их, и давление сбрасывается постепенно, — пояснил он, вращая рукой по часовой стрелке.

Казалось бы, сколько раз инженер уже бывал в этой камере, а он все с тем же, почти религиозным чувством оглядел вверенный ему командный пост.

— Вот достроим третий тоннель, и водоснабжение города будет работать как часы.

В 1969 году, как раз перед началом первого этапа строительства тоннеля № 3, отец Джимми Райана повел его в подземный город.

— Когда мне исполнилось восемнадцать, он позвал меня с собой, — вспоминал Джимми Райан. — Отец мой был старой закалки. У нас было заведено так: он говорит, дети слушаются. Я понятия не имел, что меня ждет. Посадили в здоровую корзину, стали спускать. Становилось все темнее. Отец велел держаться подле него и смотреть, что он будет делать. Так я и превратился в «крота». Я был предназначен к этому с рождения.

«Рыжий хиппи» — так звали Джимми Райана товарищи.

— Такая была мода в ту пору, — оправдывается Джимми. — Даже стариканы отращивали бакенбарды.

Мятежный дух предков Джимми вложил в работу. Он должен был доказать своему неукротимому «старику», что справится с делом не хуже его. Помимо этого присущая Джимми безукоризненная добросовестность и честность тоже быстро снискали ему уважение.

— О Джимми худого слова не скажешь, — признает Бадди Крауса, бывший у него в ту пору бригадиром.

Он точно знает: Райан «никогда и разводного ключа бы не стянул».

Вскоре после того, как Джимми присоединился к отцу, старший и младший Райаны перешли работать в тоннель № 3.

Летним днем 1982 года Джимми Райан, Бадди Крауса и с ними еще с десяток «кротов» опустились в шахту возле парка Ван Кортланда в Бронксе. Им предстояло работать в секции, соединяющей тоннель с новой камерой, где были установлены клапаны.

Соединительный участок уже пробурили, и «кроты» перешли к заключительной стадии работы: строили каркас, похожий на подводный скелет судна, а затем заливали стальные ребра бетоном. Райан работал под потолком на шестиметровой лестнице.

Около полудня часть бригады сделала перерыв на ланч, но Райан и несколько его напарников продолжали работать, как вдруг Джордж Глущак, стоявший в тоннеле примерно в миле от них, заметил, как две двадцатитонные бетономешалки на страшной скорости понеслись по тоннелю, оторвавшись от тормозного вагона. Тоннель в этом месте шел под уклон, и бетономешалки разгонялись все сильнее. «Кроты» пытались остановить их, швыряя что попало на рельсы, но это не помогало.

Джимми Райан бурил потолок, когда бетономешалки врезались в лестницу и отшвырнули его метров на восемь в сторону.

— Все завертелось вверх тормашками, — вспоминает Райан. — Я потерял сознание, а когда пришел в себя, свет был вырублен и в темноте кто-то стонал.

Бадди Крауса — он, к счастью, остался цел и невредим — ощупью пробрался сквозь нагромождение камней и стальных конструкций. Со всех сторон раздавались стоны и призывы о помощи. Наконец Бадди нашел фонарь и повел лучом вокруг.

— Такого я в жизни не видел, — вздыхает он.

Между двумя разбившимися бетономешалками был зажат Джинни Уэйдмен, буривший потолок рядом с Райаном. Машины столкнулись, сдавив его, и он висел в воздухе — ноги и руки бессильно болтались.

— Будто распятый Христос, — с ужасом вспоминает Глущак, подоспевший на место происшествия вместе со своей бригадой. Кто-то из товарищей крикнул, что Уэйдмен мертв.

По лицу Райана обильно текла кровь.

— Джимми сильно досталось, — говорит Крауса, — но он продолжал разыскивать ребят, старался помочь. Не понимаю, как он на ногах-то держался.

Майка Батлера зажало между бетонной трубой и стеной. Ему практически оторвало ногу, белела обнаженная кость, стопа висела на ниточке.

— Он истекал кровью, — говорит Райан.

Один из «кротов» вытащил перочинный нож и при мерцающем свете фонарика попытался высвободить друга. Мешала пятка.

— Я сказал ему: придется отрезать от тебя кусочек, — вспоминает Глущак. — И он ответил: делайте что нужно.

Кто-то сунул в рот Батлеру раскуренную сигарету, а парень с ножом принялся отпиливать его пятку — пришлось до конца перерезать разорванные сухожилия и разрубить последний осколок кости.

— Я снял нижнюю рубашку и замотал его ногу, — вспоминает Глущак.

Пока одни возились с Батлером, другие извлекли из смертельной ловушки Уэйдмена. Он еще дышал.

Эта авария по сей день остается самым страшным из всех происшествий на строительстве тоннеля № 3. Батлеру позднее в больнице полностью ампутировали ногу; у Уэйдмена оказались переломаны ноги, бедра и шесть ребер, разбита голова; Райану наложили сто двадцать швов на лоб и подбородок; кроме того, у него было сломано шесть ребер, колено и вышли из суставов оба плеча. На выздоровление понадобилось восемь месяцев.

Я спросил его, как решился он после всего пережитого вернуться под землю, и Райан ответил:

— Я «крот» и ничего другого в жизни не знаю.

Правда, на то самое место, где произошел несчастный случай, он больше не возвращался и вообще сделался спокойнее, как-то тише. Один из его товарищей говорил:

— Эта история пригасила нашего Джимми. С тех пор он уж не бурлил, как прежде.

— Никакие психологи ко мне и близко не подходили, — похваляется Райан. — В мою голову я бы их в жизни не впустил.

Райан возобновил работу, но тут обнаружилась новая проблема: он заметил, что отец начал задыхаться.

— Пройдет метров десять и останавливается, — вспоминал Райан.

Отец начал кашлять, выплевывая черную мокроту. Пришлось ему обратиться к врачу, и рентген обнаружил затемнение в легких. У Джо Райана развился силикоз — последствие многолетнего вдыхания пыли.

Отец всегда говорил Джимми, что «кроты» умирают неожиданно, погибают при аварии, обрушении стен, от взрыва или удара тока, под градом камней или от удара сосулькой по голове, тонут в воде, падают с многометровой высоты, а порой умирают от кессонной болезни. «Кроту» может оторвать голову, руки, ноги. Они умирают быстро, но, как правило, мучительно.

В мае — был праздник Вознесения — Райан облачился в отглаженный твидовый пиджак, повязал галстук и поехал из своего дома в Квинсе к церкви Святого Варнавы в Бронксе на заупокойную службу по всем тем, кто погиб на работах в тоннеле № 3.

Витражные окна каменной церкви были распахнуты, солнечный свет беспрепятственно проникал внутрь. Райан сел в одном из передних рядов. Поблизости сидели Кристофер Уорд из департамента водоснабжения, подрядчик тоннеля № 3 Энтони Дель-Весково и еще десятки знакомых Райану «кротов» и «карандашей».

— Помолимся за всех, кто пострадал или погиб на строительстве городского тоннеля № 3, — возгласил священник.

— Помилуй их Господь, — откликнулись «кроты».

Райан опустился на колени и так и выслушал зачитанный священником список из двадцати четырех имен — двадцать четыре жизни унес тоннель.

— Господи, помилуй! — повторял священник после каждого имени.

После службы Райан с друзьями отправился в ирландский паб по соседству.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.