Шайба в игре, или Москва в экстазе
Шайба в игре, или Москва в экстазе
9 сентября сборные СССР и Канады покинули Ванкувер, причем летели они в одном самолете (правда, в разных частях салона) до Монреаля. Оттуда наши ребята вылетели в Москву, а канадцы разъехались по своим домам, чтобы там выслушать слова сочувствия от своих близких и упреки от журналистов. Как пишет К. Драйден:
«Журналисты снова палили по нас из всех стволов. Джон Робертсон писал, что чрезмерно оплачиваемых игроков один раз покритиковали, и они вообще стали действовать как дети… Это прямо уморительно наблюдать за тем, какое влияние оказывают перипетии игр на разных людей. В конце концов, никто и не предполагал, что после четырех встреч мы будем проигрывать, имея два поражения, одну ничью и одну победу. Но сейчас нервы у многих взвинчены русскими, потому что они оказались такими сильными. Так хорошо подготовленными физически. Тактически. Морально. Так чертовски хороши. Поэтому критики вовсю обрушились на нас. Когда же это кончится?..»
Пока в Суперсерии был объявлен перерыв, в Мюнхене продолжались Олимпийские игры. В ночь с 9 на 10 сентября на них был сыгран один из самых драматичных матчей мировой спортивной истории — финальный матч по баскетболу между сборными СССР и США.
Игра складывалась очень напряженно. Наши постоянно вели в счете, но разрыв был минимальным. За полминуты до конца встречи счет был 49:48 в пользу сборной СССР. Ее игроки пошли в очередную атаку, и капитан команды Паулаускас, дойдя с мячом до зоны соперников, отдал точный пас Александру Белову, который был уже под щитом американцев. Все ждали от него завершающего броска, который поставил бы финальную точку в этом поединке. Белов бросил, мяч пролетел несколько метров, отделяющие его от кольца, но попал в дужку. Это было невероятно, но факт. А затем произошло еще более невероятное. Отскочив от дужки, мяч вновь вернулся в руки Белова. Следовало бросить еще раз, и все, кто наблюдал за матчем, были твердо уверены, что Белов так и поступит. Но он, видимо, испугавшись нового промаха, поступил иначе: отбросил мяч в сторону своего напарника по команде Саканделидзе. Тот же этого не ожидал и поймать мяч в руки не сумел. Зато оказавшийся тут как тут американец Коллинз мяч подхватил и бросился к нашей зоне. Чтобы остановить его, Саканделидзе пришлось «сфолить», и судья назначил штрафные. Коллинз блестяще их реализовал и за несколько секунд до конца матча вывел свою команду вперед. Все! Наши проиграли!
Американцы бросились обниматься, а на советских баскетболистов было страшно смотреть. Особенно переживал Александр Белов, который имел прекрасную возможность вывести нашу команду в победители турнира. В те мгновения ему, наверное, казалось, что жизнь для него остановилась. Он стоял в гордом одиночестве посреди площадки, и никто из товарищей по команде не смотрел в его сторону. И тут внезапно произошло чудо. Судьи фиксируют, что матч до конца не доигран: осталось три секунды. Но что можно сделать за это время? Разве что — поймать мяч в руки. Поэтому практически никто из присутствующих и наблюдавших по телевизору зрителей не верил в то, что результат изменится. Однако…
У нас на площадке играет пятерка: Сергей и Александр Беловы, Саканделидзе, Паулаускас, Едешко. Последнему доверен первый пас. Едешко бросает мяч Паулаускасу, тот — Александру Белову, ждущему передачи у кольца. Пока мяч летит, звучит финальная сирена — во второй уже раз. Белов мяч не достает. Американцы вновь ликуют. Советские зрители встают, чтобы покинуть зал. Но вновь происходит неожиданное. Судьи сообщают, что сирена прозвучала слишком рано, мол, подвела электроника. К тому же отсчет времени пошел не по правилам: не с того момента, как Паулаускас принял мяч, а с момента передачи Едешко. Короче, президент ФИБА (кстати, американец) Уильям Джонс принимает решение переиграть последние 3 секунды. Американцы на удивление легко соглашаются, поскольку уверены, что ничего серьезного за это время сделать невозможно. А оказалось, что можно.
Едва прозвучал сигнал к возобновлению игры, как Едешко отдал мяч Александру Белову и тот, запутав своих опекунов Форбса и Джойса, мягко сунул его в кольцо. Вот теперь уже все! Но с обратным результатом — в пользу сборной СССР. Говорят, когда прозвучала финальная сирена и Паулаускас схватил тренера Кондрашина в объятия, тот в первые мгновения даже не понял, что произошло.
Американцы же бросились оспаривать результат матча: написали протест, но его отклонили (стоит отметить, что судивший матч бразильский арбитр Ригетто сначала подписал протокол матча, но потом тоже подал протест, выражая свою солидарность с американцами, но второй арбитр — болгарин — его не поддержал). Из-за этого они всей командой не явились на награждение (им полагались серебряные медали). А наши ребята, кроме золотых медалей, за эту игру получили вознаграждение — 3 тысячи рублей и 300 долларов.
Вообще та Олимпиада завершилась настоящим триумфом советских спортсменов: они завоевали больше всего медалей — 99 (50 золотых, 27 серебряных и 22 бронзовые), в то время как американцы 93. Золотые медали нашей команде принесли: Л. Турищева, Т. Лизакович, Л. Бурда, А. Кошель, Э. Саади, О. Корбут (гимнастика), В. Васин, (прыжки в воду), В. Алексеев, М. Киржинов (штанга), Е. Петушкова, И. Калита, И. Кизимов (конный спорт), В. Лемешев (бокс), В. Борзов (бег), Ю. Тармак (прыжки в высоту) и др.
Кстати, спортсмены одиннадцати социалистических стран, составлявшие менее десяти процентов участников Мюнхенской Олимпиады, сумели завоевать 285 медалей — сорок восемь процентов.
Но вернемся к хоккею.
12 сентября канадская сборная снова собралась вместе и на следующий день вылетела в столицу Швеции город Стокгольм. Отметим, что провожать хоккеистов в аэропорт не приехал ни один болельщик. Все были настолько разочарованы игрой своих любимцев, что не хотели им ничего желать, да и попросту не верили в их удачное выступление в Москве.
В Стокгольме канадцы сыграли две товарищеские игры со шведской сборной (16 и 17 сентября), поскольку канадцам надо было адаптироваться к европейским площадкам (в Канаде ледовое поле 60 на 26 метров, а в Европе — 61 на 30). Первую игру гости выиграли 4:1, а вот во второй ушли от поражения лишь за 47 секунд до финальной сирены — гол забил Фил Эспозито (4:4). Однако в обоих матчах канадцы вели себя настолько грубо, что вызвали справедливое возмущение тамошней публики (канадцы устроили побоище даже во время перерыва — у входа в раздевалку хозяев, за что удостоились от тамошней прессы прозвища «банда горилл»). Как пишет К. Драйден:
«Нашему медовому месяцу со шведской прессой определенно пришел конец. Мы снова превратились в животных. Стернер в своей статье обозвал нас „гангстерами“. Посол Канады Маргарет Мигер тоже отчитала нас. Она дипломатично заметила, что мы вели себя как настоящие скоты. Алан Иглсон не очень дипломатично отреагировал на ее замечание, посоветовав ей не вмешиваться не в свое дело.
Забавно прокомментировал все эти события корреспондент „Монреаль газетт“ Тед Блэкмен. „Ну и ну, — сказал он мне. — Ваши рукопожатия после вчерашней игры выглядели не без смысла — мол, извини, приятель, что я хотел выбить тебе глаз; прости, друг, что я треснул тебя клюшкой по голове…“
Кстати, в Стокгольме был наблюдатель от сборной СССР — Борис Майоров. Когда он вернулся на родину, то сообщил своим коллегам: „Канадцы едут к нам очень сердитые“. Но наши игроки не придали этому особого значения, полагая, что канадцев им нечего бояться. Ведь они обыграли их у них дома, а уж у себя обязательно еще раз положат на лопатки. Как говорится, дома и стены помогают.
Тем временем Москва, как и вся страна, жила в предвкушении предстоящих игр. Все билеты на четыре предстоящие игры были давно распроданы, а миллионы других болельщиков собирались наблюдать за играми по телевизору. Благо советское ТВ должно было вести прямые трансляции.
Однако отвлечемся на время от хоккея и напомним читателю, чем же еще, помимо хоккея, жила в те дни советская страна. Итак, Хроника событий (11–20 сентября)
В понедельник, 11 сентября 1972 года, Василий Шукшин с женой и двумя дочерьми переехал в новую квартиру: из малогабаритной „двушки“ в Свиблово въехал в четерехкомнатные хоромы в доме на улице Бочкова, что возле метро „Щербаковская“ (ныне — „Алексеевская“). Вся семья была счастлива, но особенно радовался Шукшин, у которого впервые в жизни появился собственный кабинет. А что такое свой кабинет для писателя, объяснять, думаю, не надо. Как вспоминает Л. Федосеева-Шукшина: „Вася в новой квартире наслаждался — ходил руки в бока, довольный. И баловался, кричал на всю квартиру: „Хэлло, Лида, ты меня слышишь?“ И я почувствовала, что забродили в нем соки, вот-вот, как из клюквы, брызнет. Такое было приподнятое настроение…“
Именно в новой квартире Шукшину предстояло смотреть матчи Суперсерии-72, которые он ждал с нетерпением. По злой иронии судьбы он будет так же ждать и матчи Суперсерии-74, однако в самый их разгар скончается от инфаркта. Но уже не в Москве, а на съемках очередного фильма, которые будут проходить на Дону.
Но вернемся в год 1972-й.
12 сентября на „Мосфильме“ снимали очередные эпизоды будущего блокбастера „Большая перемена“. В тот день, в частности, запечатлели эпизод прихода Петрыкина (Ролан Быков) в школу. Это там он спрашивает одного из учеников (актер Илья Баскин): „Мне бы Гену Ляпишева повидать“, а тот отвечает: „Мне бы тоже“. Потом Петрыкин заходит в учительскую и встречается там с Нестором Петровичем и учительницей по географии (Анастасия Георгиевская). И обоим педагогам приходится врать и изворачиваться, чтобы Петрыкин, не дай бог, не заподозрил, что его подопечный, вместо того чтобы ходить в школу, бегает на танцы.
Владимир Высоцкий в те дни внезапно вновь „сорвался в пике“ — запил. Его супруги, Марины Влади, рядом нет — улетела в Париж, — поэтому остановить его некому. 12 сентября Валерий Золотухин записывает в своем дневнике:
„Наш друг запил. Это может кончиться плохо, в кино особенно, и ему уже никто не поможет. Ложиться в больницу он не хочет. У Марины в Париже сбежал старший сын. Позвонил через несколько дней, когда его уже разыскивала полиция: „Не беспокойся, я проживу без тебя“. У каких-то своих хиппи.
Теория, что „его надо загрузить работой, чтоб у него не было времени (и тогда он не будет пить)“, — полной ерундой оказалась. В двух прекрасных ролях, у ведущих мастеров (имеются в виду фильмы „Плохой хороший человек“ и „Четвертый“. — Ф. Р.)… в театре „Гамлет“, „Галилей“ и пр., по ночам сочиняет, пишет… Скорее от загруженности мозга, от усталости ударишься в водку, а не от безделья…“
14 сентября на 69-м году жизни скончалась жена главного партийного идеолога страны Михаила Суслова Елизавета Александровна. Смерть наступила после долгой и продолжительной болезни. Свой последний приют женщина нашла на Новодевичьем кладбище.
Отметим, что жена главного идеолога была еврейкой и возглавляла один из стоматологических институтов в Москве. Ее национальность долго не давала покоя державникам (особенно из крыла русских националистов), которые считали этот факт „темным пятном“ в биографии Суслова, который относился к числу симпатизантов „русской партии“ в советских верхах. Естественно, когда тот овдовел, в державной среде это было встречено с облегчением.
А жизнь тем временем идет своим чередом.
13 сентября настал праздник на улице футбольных болельщиков. Две советские клубные команды успешно выступили в европейских турнирах: столичный „Спартак“ в Кубке обладателей кубков обыграл в Москве голландскую „Гаагу“ 1:0, а тбилисское „Динамо“ у себя дома голландский „Твенте“ 3:2.
На следующий день в „Большой перемене“ снималась натура. Недалеко от проспекта Калинина были сняты два коротких эпизода „у подъезда“: выход на улицу Нелли Ледневой (Светлана Крючкова) и ее отца (Евгений Леонов), „заманивание“ в дом Ганжой (Александр Збруев) своей жены Светланы (Наталья Богунова). Помните, он сообщает ей, что купил ее любимые конфеты „Птичье молоко“: „А конфеты такие вкусненькие, а конфеты такие сладенькие. У меня их целый килограмм!“
В это же время в долине гейзеров на Камчатке закончилось пребывание съемочной группы фильма „Земля Санникова“ (были там почти три недели, снимался эпизод первого появления путешественников на неизведанном материке). А режиссер Николай Мищенко на Киностудии имени Довженко продолжает работу над многосерийным телефильмом „Как закалялась сталь“ по одноименному роману Николая Островского. Съемочная группа работает в тех самых местах, которые описаны в книге, — в городе Шепетовке. Работа идет споро, хотя порой случаются и непредвиденные ситуации. Например, во время съемок эпизода на кладбище, где Корчагин произносит свой знаменитый монолог: „Самое дорогое у человека — это жизнь…“ — актер Владимир Конкин внезапно потерял сознание от нервного перенапряжения.
18 сентября угодил на больничную койку киношный „Чапаев“ — актер Борис Бабочкин. Заметим, что всего лишь месяц назад он уже попадал в больницу из-за неполадок с сердцем, и вот новая госпитализация по той же причине. Накануне вечером Бабочкин играл на сцене в спектакле „Достигаев и другие“, после чего отправился на дачу. Однако в 4 утра следующего дня он проснулся от болей в сердце. Родные срочно вызвали неотложку из Апрелевки. Врачи сделали актеру укол, он уснул. Но спустя несколько часов Бабочкину вновь стало плохо. Тут уж на дачу примчалась неотложка из Москвы, которая сняла ЭКГ и увезла актера в больницу. Спустя три года именно сердечные проблемы станут причиной кончины знаменитого артиста.
19 сентября в Москве объявился маньяк, решивший пойти по стопам небезызвестного „Мосгаза“ — убийцы Владимира Ионесяна, наводившего ужас на москвичей в конце 1963-го — начале 1964 года . Новым душегубом был 26-летний уроженец Москвы Александр Столяров. В тот день с утра он приехал на Севанскую улицу, что недалеко от железнодорожной станции Царицыно, и вошел в ближайший дом — № 7. План у него был простой: представляясь работником Технадзора, проверяющим качество отопления, проникать в квартиру какой-нибудь одинокой пенсионерки, грабить ее и убивать. Столяров обошел несколько квартир, но никак не мог выбрать подходящую жертву: дверь ему открывали либо мужчины, либо женщины, но в доме был кто-то еще. И только в самом конце обхода маньяк наконец нашел то, что так долго искал: в одной из квартир оказалась лишь пожилая хозяйка, представившаяся как Екатерина Елизарова.
Пройдя в комнату, Столяров сообщил пенсионерке, что в их доме вышла из строя батарея парового отопления, и попросил записать его рабочий телефон. И в тот момент, когда ничего не подозревающая женщина полезла в ящик стола, чтобы достать чистый лист бумаги и ручку, маньяк извлек из сумки пассатижи и обрушил их на голову несчастной. Та рухнула на пол. Убедившись, что женщина мертва, Столяров приступил к ограблению. Однако здесь его ждало разочарование — поживиться в квартире было практически нечем. Добычей убийцы стали мужские часы „Полет“, золотое кольцо, транзистор и наличные деньги в сумме 20 рублей.
Убитую женщину обнаружили вечером родственники, вернувшиеся с работы домой. Они и вызвали к месту происшествия сыщиков из 55-го отделения милиции. Те работали споро и уже через час знали, кто именно совершил это убийство — темноволосый молодой человек, представлявшийся жителям дома как сантехник из Технадзора. Кроме этого, сам убийца позаботился о том, чтобы в милиции о нем знали как можно больше: в спешке он забыл на полу орудие преступления — пассатижи, на которых имелись отпечатки его пальцев. Машина розыска заработала.
Между тем в эти же дни из больницы выписался Владимир Высоцкий. 20 сентября он пришел в родной Театр на Таганке бодрый и веселый, спел друзьям пару своих новых песен (в том числе и новинку — „Кони-привередливые“). По словам Валерия Золотухина, „все рады ему и счастливы“.
В тот же день в 4-м павильоне „Мосфильма“ снимали очередной эпизод комедии „Большая перемена“: встречу Нестора Петровича (Михаил Кононов) с директором вечерней школы рабочей молодежи (актриса Людмила Касаткина). Помните, она его спрашивает: „Вы любите детей?“ Тот отвечает: „Люблю“. Потом добавляет: „С детства“.
В московских кинотеатрах в те сентябрьские дни состоялось несколько премьер. Среди них — очередной хит от кинематографистов Индии мелодрама „Рам и Шиам“, а также итальянская криминальная драма Дамиано Дамиани „Признание комиссара полиции прокурору республики“ и американская социальная драма Стэнли Крамера „Благослови зверей и детей“.
Кино на ТВ было представлено следующими фильмами: „Вихри враждебные“, „Близнецы“ (11 сентября ), „Альпийская баллада“, „Выстрел в тумане“ (13-го ), „Три толстяка“ (15-го ), „Мы с вами где-то встречались“, „Порожний рейс“ (16-го ), „Следствие ведут знатоки“ Дело № 6 „Шантаж“ (16–17-го ), „Без вины виноватые“, „Хозяин тайги“ (17-го ), „В мертвой петле“ (18-го ), „Палач не ждет“ (премьера т/ф 19-го ), „Мадам Бовари“ (ФРГ, 19 — 20-го ).
В тот самый момент, когда по ТВ шла заключительная серия „Мадам Бовари“ (вечером 20 сентября ), в Москву прилетела хоккейная сборная Канады, чтобы продолжить свое участие в Суперсерии-72. И снова слово — К. Драйдену:
„В московском аэропорту мы приземлились почти в восемь вечера. У трапа нас встретил посол Канады Роберт Форд, затем автобусом нас доставили к зданию аэровокзала. Наслышавшись об их таможенных формальностях, мы полагали, что час или два нас продержат в автобусе, пока будет идти проверка паспортов и багажа. Каково же было наше удивление, когда на все это потребовалось рекордно короткое время — всего пятнадцать минут.
В автобусе я занял место у окна, чтобы разглядеть памятник защитникам Москвы, установленный по дороге из аэропорта в город. Вот он: огромные стальные противотанковые ежи. Поразительное зрелище. В этом месте русские остановили гитлеровцев, рвавшихся к Москве в начале войны. Отсюда всего двадцать пять минут езды до центра города.
Мы проехали мимо спортивного комплекса ЦСКА, огромного стадиона „Динамо“ и здания воздушной академии, из стен которой вышли многие советские космонавты. Наконец автобус выехал на улицу Горького и остановился у гостиницы „Интурист“, современного двадцатидвухэтажного здания из стекла и стали. Здесь нас встретили жены, среди которых была моя Линда; когда сотни канадских болельщиков, собравшихся в вестибюле, подняли в нашу честь бокалы с шампанским, впечатление было такое, будто мы оказались в „Плас Виль Мари“, а не в русской гостинице.
Наш номер в „Интуристе“ оказался вполне приличным, гораздо лучше того, который я занимал в „Метрополе“ в последний свой приезд в Москву. Всей команде тут же предложили поужинать в отведенном для нас зале на втором этаже. К нашему удивлению, подали отличный бифштекс — куда лучше той безвкусной говядины, которой я несколько лет назад трижды в день питался в Ленинграде. После ужина мы с Линдой отправились посмотреть на Красную площадь, благо она всего в трехстах ярдах от гостиницы. Было довольно холодно, и так как я забыл свой плащ во Франкфурте, то промерз до костей, пока мы глядели на смену караула у Мавзолея Ленина и рассматривали массивную стену Кремля и здания за ней.
В гостинице вестибюль все еще был набит канадцами, не знавшими, куда себя девать. К этому времени они уже выпили все запасы водки, виски и шампанского в гостиничном баре и теперь томились от безделья. Мы предпочли держаться от них подальше и решили осмотреть московское метро. Но, увы, у нас не нашлось ни копейки русских денег, и в метро мы не попали…“
Некоторые канадцы по приезде в Москву и вселения в гостиницу начали „чудить“ — искать длинную руку КГБ. Дело в том, что еще перед отлетом в Стокгольм с канадцами встретились сотрудники федеральной полиции Канады и предупредили: КГБ, вероятно, установит „прослушку“ в гостиничных номерах, чтобы разузнать о ваших планах на игры. Поэтому игрокам посоветовали любые разговоры вести в коридорах.
В итоге, приехав в Москву, некоторые канадские игроки стали везде искать пресловутую „прослушку“. Так, Фил Эспозито в первый же вечер начал усиленно искать „жучки“ и видеокамеры у себя в номере. Он заглядывал под кровать, тряс стоявшую на столе вазу, собирался даже открутить розетки, чтобы удостовериться, нет ли там „прослушки“. Большинство его товарищей над ним тихо посмеивались.
Таким же чудаком по части страха перед КГБ выказал себя и Фрэнк Маховлич. Он тоже принялся тщательно осматривать свою комнату и в итоге нашел-таки подозрительный металлический предмет под паласом. Обрадовавшись, что оставит КГБ в дураках, он стал откручивать „подслушивающее устройство“ и продолжал это делать до тех пор, пока этажом ниже не раздался сильный грохот. Оказалось, что Маховлич разобрал удерживающее крепление люстры, разбившейся вдребезги в нижнем номере.
По словам Р. Эллиса: „Жучков“ мы не нашли, но что-то точно было: многим игрокам посреди ночи, допустим, звонили в номер. Например, нашему лидеру Филу Эспозито. Он поднимал трубку, говорил „алло“, в ответ — гробовое молчание. Думаю, нас пытались вывести из себя. Но ничего не получилось…»
Отметим, что канадцы привезли с собой целый контейнер еды — говядину, молоко и пиво. Однако многое из этой еды вскоре… исчезло. Поэтому канадцам пришлось питаться русской едой. Сначала, правда, они опробовали ее на своих женах. Когда ничего страшного с ними не произошло, на борщ и прочие блюда русской кухни переключились и хоккеисты.
Утром 21 сентября канадцы отправились на свою первую тренировку на лед Дворца спорта имени В. И. Ленина в Лужниках. Как вспоминает К. Драйден:
«Дорога от гостиницы к стадиону идет через весь город. Минуя Кремль, попадаешь в старый район города с кварталами невысоких бледно-желтых домов. У здания музея, в котором экспонировались работы французских художников, выстроилась длинная очередь. Впрочем, очереди можно увидеть и в магазинах, когда там продаются дефицитные товары. Затем проезжаешь ряд ультрасовременных зданий, в одном из которых расположился Совет Экономической Взаимопомощи социалистических стран, и попадаешь на набережную Москвы-реки, ведущую на стадион. Здесь на тебя свысока взирает здание гостиницы „Украина“, одно из семи подобных сооружений, выстроенных в пятидесятые годы. Уже много лет иностранные туристы сочиняют всякие анекдоты по поводу архитектуры этих зданий.
Еще пять минут приятной езды по набережной мимо огромной теплоцентрали и Новодевичьего монастыря XVI века, и ты попадаешь в спортивный комплекс в Лужниках, официально именуемый стадионом имени Ленина. На огромной площади стадиона размещается футбольная арена на сто тысяч зрителей, Дворец спорта на четырнадцать тысяч мест, два плавательных бассейна, несколько дюжин теннисных, баскетбольных и волейбольных площадок и два поля для игры в хоккей с мячом.
На хоккейном стадионе в Лужниках места для зрителей расположены по периметру прямоугольника и секторы торцов поля совершенно не закруглены. К тому же ледяное поле сдвинуто к одной стороне, поэтому примерно сорок процентов мест находятся по одну сторону площадки позади линии ворот. Первый ряд удален от бокового борта приблизительно футов на пятнадцать, а от торцевого — футов на сто. Так что зрители, оказавшиеся в верхнем углу зала, с таким же успехом могли бы наблюдать хоккей из Киева или Стокгольма. Три тысячи канадских болельщиков сидели в наиболее удаленных секторах, впрочем, на лучшее они и не могли рассчитывать.
На льду Дворца спорта тренировалась советская команда, и я сел на трибуну, чтобы посмотреть и познакомиться с площадкой. Вместо небьющегося стекла у русских над бортами позади ворот натянута сетка. Тут неизбежны проблемы, потому что шайба будет отскакивать от туго натянутой сетки, как пущенная из рогатки. При мне одна шайба отлетела от сетки за синюю линию…»
Прервем на время рассказ Драйдена и обратимся к словам другого игрока сборной Канады — Р. Эллиса, который говорит следующее:
«Никогда не забуду, что по краям площадки не было никакой защиты: шайба могла запросто вылететь на трибуны. В НХЛ в то время все площадки были оборудованы защитным стеклом, а тут такое. Лишь за воротами была натянута сетка, которую мы называли „рыбацкая сеть“. Мы были уверены, что она играет за советскую команду. Только ваши хоккеисты знали, куда отлетит шайба после попадания в эту сетку. Такая хитрость русских стоила нам как минимум одной пропущенной шайбы…»
И вновь — слово К. Драйдену:
«Игровая площадка примерно на семь футов шире нашей, но по длине она такая же, как большинство катков НХЛ. Вопреки ожиданию углы площадки у них закруглены, так что, боюсь, нам не удастся начинать оттуда комбинации, как замышлялось в Стокгольме.
С удивлением обнаружил, что расстояние от линии ворот до заднего борта такое же, как на катках НХЛ. Это почти вдвое короче, чем в Стокгольме. Непонятно тогда, почему Третьяк не выходит за ворота, чтобы останавливать шайбу для своих защитников? В Стокгольме мне казалось это понятным. А теперь я снова теряюсь в догадках.
Через некоторое время я отправился в наши раздевалки — так как одной раздевалки на тридцать пять человек не хватило, нам предоставили целую анфиладу комнат — и стал готовиться к тренировке. Когда я вернулся в зал, рабочие подготавливали лед, и меня удивило, что на льду работают две машины. Кто-то серьезно сказал: „Они это делают вдвое быстрее“. Толщина льда на площадке очень большая: почти три дюйма. На североамериканских катках лед обычно не бывает толще полдюйма, максимум пять восьмых дюйма. Здесь из-за такой толщины лед должен быть очень жестким и хрупким.
Посмотреть на нашу весьма скучную тренировку пришли советские хоккеисты, одетые в свои синие тренировочные костюмы с узкой полосой по бокам. Советские спортсмены, видимо, очень любят эти костюмы и ходят в них повсюду, даже в кино и ресторан. Глядя на нас, русские хоккеисты, наверное, совсем успокоились. Третьяк сидел в стороне от товарищей рядом с Анатолием Тарасовым — человеком, сделавшим для советского хоккея больше, чем кто-либо другой. Двенадцать раз он готовил советскую команду к чемпионатам мира, а четыре раза под его руководством она становилась победительницей Олимпиад. Однако в марте прошлого года он уступил место Всеволоду Боброву. Сейчас он тренирует команду высшей лиги ЦСКА. Третьяк — его вратарь № 1, а одиннадцать армейских хоккеистов играют за сборную страны. Это не трудно понять: последние лет десять первое место в чемпионате страны завоевывал спортивный клуб армии.
С Третьяком и Тарасовым разговаривал Иглсон, который представил советского вратаря Жану Беливо. „Вы ведь слышали о мистере Беливо?“ — спросил он Третьяка. „Да, конечно“, — ответил Третьяк через переводчика. Беливо рассмеялся и сказал: „Я тоже о вас слышал“. Иглсон и Третьяк в шутку толковали о том, что Третьяку было бы неплохо провести лето в тренировочном лагере Бобби Орра в Онтарио. „А поездку моей жены вы оплатите?“ — посмеиваясь, поинтересовался Третьяк. На что Алан ответил: „Замашки у вас настоящего профессионала. Чего доброго, в следующий раз спросите, как у нас с пенсионным обеспечением“»…
После тренировки канадцы вернулись к себе в гостиницу, где их ждал обед в местном ресторане. Затем им устроили экскурсию по Москве. Они посетили Красную площадь, прошлись по ГУМу. А вечером их повезли в Новый цирк на проспекте Вернадского. Когда канадцы вернулись в гостиницу, там их ожидало прощание с тремя игроками, которые решили покинуть Москву в знак протеста, что тренеры не хотят ставить их в основной состав на предстоящие игры. Как пишет все тот же К. Драйден:
«В гостинице ко мне зашли попрощаться уезжающие Вик Хэдфилд, Рик Мартен и Джоселин Гувремон. Уже до этого ходили слухи, что у нас могут быть дезертиры. Не понимаю, как это игрок способен оставить свою команду. Конечно, есть у нас обиженные и недовольные тем, что их не ставят на игру, но чего ты добьешься, возвращаясь домой? Мы все — члены одного коллектива, и нас, по-видимому, должна интересовать его судьба. Эти ребята могли бы остаться здесь, чтобы поддержать свою команду. А что их ждет дома: тренировочный лагерь и попреки со всех сторон. Они возвращаются к тому, что видели уже тысячи раз: к бессмысленным играм в небольших городах перед небольшой аудиторией. Мне этого не понять. Но они сами так решили и, по-видимому, считают, что правы…»
Утром в день первой московской игры — 22 сентября — советская и канадская сборные провели с утра свои очередные тренировки. Как обычно, на советской тренировке присутствовали и канадцы. По словам К. Драйдена:
«В Северной Америке предыгровые упражнения состоят из короткой раскатки на одной половине льда, прицельных бросков во вратаря в течение семи-восьми минут и приветственных взмахов руками в сторону сидящих в зале людей. У русских же существует тщательно разработанная система обязательных упражнений, выдержать которую вряд ли в состоянии многие наши профессиональные команды.
Возьмите Третьяка. После короткой раскатки он становится в ворота и выполняет упражнения на растяжение. Затем он начинает разминку. Вначале Владимир Шадрин выстраивает семь-восемь шайб футах в двенадцати, а затем быстро бросает их одну за другой в определенную точку ворот. Он совершает десять бросков в левый нижний от Третьяка угол, а потом еще десять в правый верхний. Третьяк знает направление броска, и это вроде бы сводит на нет задачу разминки. Тем не менее это дает ему возможность быстро восстановить реакцию на шайбы при наиболее типичных бросках. Он закрепляет навык и одновременно привыкает к воротам. По-моему, упражнение очень разумное. А мне такое и в голову не пришло. После того как Шадрин заканчивает броски, Третьяк уходит в угол площадки и выполняет шпагат с быстрым вскакиванием на ноги.
Тем временем форварды и защитники отрабатывают игровые ситуации, такие как выход троих против двоих или двоих против одного, тренируют передачи и дриблинг. Во время разминки они работают с пятнадцатью шайбами, мы же пользуемся одной или двумя. В одном упражнении каждый игрок получает по шайбе и на полной скорости несется с ней в противоположную зону, отчаянно стараясь при этом избежать столкновения с другими игроками. Впечатление такое, будто присутствуешь на опасной гонке с препятствиями. Однако это приучает хоккеистов бежать с поднятой головой и тренирует дриблинг. В конце разминки у Третьяка был измученный вид. И неудивительно. Ведь он принял не меньше двухсот бросков. Наверное, он будет рад, когда начнется игра, — столько работать не придется…»
Кстати, у Драйдена после тренировки его команды внезапно возникла проблема — ему захотелось… выпить кока-колы, но таковой нигде не оказалось. Как вспоминает страждущий:
«Будь я сообразительней, то поступил бы, как остальные ребята: нагрузился бы коробками с „кокой“ в Стокгольме и Дании. Правда, после завтрашней игры хоккеистов обещают напоить кока-колой. Что ж, ради одного этого стоит стремиться попасть в основной состав…»
В тот же день в газете «Москоу ньюс», выходящей на английском языке, появилось интервью с тренером советской сборной Всеволодом Бобровым. Он, в частности, сказал, что его команде есть чему поучиться у канадцев, особенно игре в большинстве. Кроме этого, он сообщил, что «в Москве наша главная ставка на молодых игроков, так как трудно придумать для них лучшую школу, чем игра против Канады». В конце интервью Бобров добавил: «Канадцы изучили свои ошибки в первых играх и тщательно подготовились к реваншу. Им надо спасти свой пошатнувшийся престиж непобедимых».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.