Веселые парни из Политбюро

Веселые парни из Политбюро

Авиационные специалисты подготовили, как могли, самолет к сбросу первой термоядерной бомбы. Для того, чтобы излучение от нее не сожгло корпус самолета, его покрасили белой краской, наивно полагая, что этого будет достаточно. Закрасили даже красные звезды, что кое-кто мог расценить, как идеологическую диверсию.

Самолет мог сгореть, а летчик погибнуть — поскольку из-за жуткой, дурацкой секретности военлётам не сообщили предполагаемую мощность взрыва — порядка трех мегатонн! Это выяснилось уже на полигоне. Выход нашли с помощью парашюта, на котором термоядерная бомба спускалась достаточно медленно, чтобы это время самолет успевал удрать на большое расстояние. А чтобы от взрыва не пострадали жители городка в 70 км от эпицентра, бомбу решили «уполовинить» — часть термоядерного горючего заменили инертным веществом.

22 ноября 1955 года над Казахстаном прогремел первый термоядерный взрыв, его «половинная» мощность оказалась 1,6 мтн.

Госкомиссия, которую возглавлял командующий ракетными войсками маршал Неделин, поздравила ядерщиков с успехом.

Однако Зельдович после того, как получили и расшифровали данные регистрирующих устройств, высказался весьма нелестно:

— Эта РДС-37 не бомба, а г…но! Сахаров вначале возмутился такой оценкой, но потом вынужден был признать правоту Зельдовича. Далеко не все правильно было сделано в первом заряде, предстояло еще всерьез поработать, чтобы существенно улучшить характеристики взрыва.

Из воспоминаний бывшего Главного конструктора академика Негина:

«Самое сильное впечатление у меня осталось от испытания бомбы с термоядерным усилением в 1955 году под Семипалатинском. Мы находились в шестидесяти километрах от места, куда ее сбросили с самолета. Огромный огненный шар быстро ушел в облака — погода была пасмурная. Ну, все и позабыли, что минуты через три должна прийти ударная волна. А впереди прогуливались «секретари» Харитона, вдруг они оба к нашему удивлению дружно падают, и тут волна хлопнула по забору, который окружал площадку — вышибла из него громадное количество пыли, щепки полетели!

Слышим крик: «Ой!» — это Бурназяну на голову репродуктор системы освещения свалился. Вдруг донесся тонкий звон, мы сначала даже не поняли — в чем дело. А это сыпались стекла в поселке.

Тут вспомнили, что в доме находится Курчатов, Ванников, Харитон — кинулись туда. Секретчик с испугу забился под стол, сидит и дрожит там. Курчатов из бороды штукатурку выдирает…

Не дожидаясь показаний приборов, можно было сразу сказать, что бомба сработала по верхнему пределу расчетов.

В поселке Майское, на берегу Иртыша людей перед взрывом завели в сарай, чтобы вспышка не повредила. А после нее выводили наружу — до прихода ударной волны. Одна девочка забилась в угол сарая и там осталась. Ударная волна разрушила этот сарай, и девочка погибла.

А у наблюдательного пункта обрушился окоп, в котором сидел солдат. Солдат тоже погиб, это были первые жертвы испытаний».

Об итогах Харитон вскоре сделал доклад на заседании Политбюро. Хотя результаты оказались блестящими, Харитон был несколько озабочен — в расчеты вкралась ошибка, не хватает одной миллионной доли секунды. Потом эта ничтожная доля секунды доставит массу неприятностей разработчикам и придется ее срочно найти. Харитон в простоте душевной сообщил об этом ничтоже сумняшеся партийным мужам.

Члены Политбюро, когда услышали о такой мизерной пропаже, дружно заржали. Потом ржанье перешло в гомерический хохот.

«Ну, Харитон, ну дает!! — прямо-таки чуть не катались от смеха веселые парни из Политбюро, хлопая себя по бокам. — Потрясающая неприятность, миллионную долю секунды потерял! Во насмешил!!»

Успешные испытания первой «настоящей», водородной бомбы отметили крупным банкетом прямо на полигоне. Веселились всласть — до потери пульса. Одного академика, спящего, прямо в кровати вынесли из помещения на улицу, другого академика посадили на шкаф, и он сидел там тихий и пьяненький, смеясь и болтая ногами…