1.4.3. Женский монастырь в Суздале

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1.4.3. Женский монастырь в Суздале

Биологический отдел НИХИ был чрезвычайно опасен для большого города — Москва была совершенно не готова к встрече с агрессивными штаммами опаснейших инфекций. А работать с бактериями чумы и холеры посреди Москвы все-таки тогда не рискнули.

Однако отдел был выведен из Москвы лишь весной 1934 года — вскоре после гибели сотрудницы ИХО РККА во время опытов с боевой рецептурой сибирской язвы (104). И поначалу местом его новой дислокации стал Суздаль (Владимирская область). Именно здесь, начиная с 1933 года, в Покровском женском монастыре создавалась новая военно-биологическая лаборатория. Однако до последних дней советской власти этот факт властям удавалось скрывать от общества (37). В наши дни, однако, уже можно восстановить хотя бы схематическую картину событий тех дней (9,42).

Основанный в 1364 году Покровский монастырь имел по понятиям 1930-х годов большие размеры, мощнейшую ограду, добротные по тем временам помещения и к тому же он много лет не занимался своим прямым делом. Закрыт этот монастырь был в 1923 году и до 1931 года находился в ведении музейного и коммунального отделов.

С 1931 года для Покровского монастыря настали новые времена. К сожалению, они не могли отличаться от проблем всей страны.

Применительно к биологическому оружию гигантская провокация Политбюро ЦК ВКП(б) и ОГПУ выглядела следующим образом. С одной стороны, в сентябре 1930 года «Красной звезде» было велено провозгласить, «что буржуазные армии имеют химико-бактериологические лаборатории… чтобы при первом удобном случае воспользоваться теми или другими бактериями для уничтожения противника» (79). Одновременно разведывательное управление штаба Красной Армии снабдило наркома К.Е.Ворошилова «Сводкой сведений о средствах бактериологического нападения и защиты в иностранных армиях. Англия, Германия, Франция, Югославия», которые, как уже говорилось выше на самом деле в те годы этим не занимались (12). Коронным номером этой разведывательной бумаги было фантастическое сообщение о будто бы выполненных в 1930 году в Германии полигонных испытаниях бактериологических средств — спор сибирской язвы и бактерий сапа (7).

Так в советских верхах появилась идея создать, помимо двух мест работы с биологическим оружием (в Москве и в Подмосковье в имении Власиха), еще одно — в Суздале по линии ОГПУ. Причем если в Красной Армии эти секретные работы вели свободные люди (офицеры и вольнонаемные), то в ОГПУ предполагалось привлечь специально созданных «вредителей».

«Правовая» сторона выглядела следующим образом. 15 мая 1930 года появился «Циркуляр Высшего Совета Народного Хозяйства и Объединенного государственного политического управления» об «использовании на производствах специалистов, осужденных за вредительство». Сей документ был подписан В.В.Куйбышевым и Г.Г.Ягодой и содержал формулу решения: «Использование вредителей следует организовать таким образом, чтобы работа их проходила в помещениях органов ОГПУ». Однако не стоит приписывать товарищам Куйбышеву-Ягоде больше, чем они заслуживают. Незадолго до их решения появилось еще более мудрое и директивное, а именно постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 25 февраля 1930 года о недостатках в работе военной промышленности. Именно этим документом с самого верха властной пирамиды было указано направление поиска виноватых. Ими оказались «вредители», активный отлов которых был поставлен на поток. А конкретный способ использования «вредителей» был определен СНК СССР, утвердившим 30 апреля 1930 года положение об исправительно-трудовых лагерях, которые передавались в систему ОГПУ.

Применительно к военно-биологической проблематике практически сошлись два вектора. С одной стороны, ОГПУ хотело иметь свою базу для работы с опасными бактериями и вирусами в связи с решением собственных террористических задач. С другой стороны, ВОХИМУ после 1930 года, когда во Власихе новая лаборатория была создана не для них, а для ВСУ, было вынуждено продолжить поиски места вне Москвы для опытов с самыми опасными инфекциями в связи с созданием биологического оружия.

В общем в 1930–1931 годах доблестные советские органы «раскрыли» несколько групп микробиологов — «шпионов и террористов». Поскольку работа была поставлена на серьезную основу, в их орбиту попал сильнейший в научном отношении состав биологов-заключенных, что позволяло вести военно-биологические работы не только в нормальном режиме (силами свободных микробиологов из Москвы из ИХО РККА), но и в режиме «шарашки», когда заключенные из других городов одновременно были и исследователями, а иногда и подопытным материалом.

Таковы предпосылки возникновения БОН ОО ОГПУ, то есть Бюро особого назначения Особого отдела ОГПУ.

Из записи в рабочем дневнике директора Суздальского музея А.Д.Варганова, датированной 30 ноябрем 1934 года, следует, что летом 1931 года Покровский «монастырь был передан в целом в распоряжение политизолятора ОГПУ, которым был произведен полный ремонт построек, и монастырь был закрыт для всех посторонних граждан… В 1932 г. в монастыре появилась организация, называемая БОН ОО ОГПУ. Работники музея, несущие охрану памятников, долгое время не допускались до осмотра памятников, кроме как собора и ризницы…. Помещения монастыря были приспособлены под нужды БОНа…Состояние монастыря было образцовое, все остеклено, учинено, белено.» (9).

Расчет был очевиден — здесь же в Суздале в Спасо-Евфимиевом монастыре находился политизолятор, где содержались многочисленные «враги советской власти», и это был источник «материала» для опытов, не требовавших каких-либо разрешений. Охрана обоих монастырей была общая.

Возглавил БОН врач-бактериолог М.М.Файбич с серьезными знаками различия в петлицах своей военной формы.

Основу мощной команды микробиологов, которые стали работать в Суздале в области особо опасных инфекций человека, составили ученые, привезенные из разных мест страны.

Директор института «Микроб» в Саратове профессор С.М.Никаноров был оторван от борьбы со вспышками чумы на востоке и юге страны (142) и доставлен в Суздаль в новом качестве з/к. Из Саратова же прибыл ведущий специалист по чуме Н.А.Гайский (за деяния, предусмотренные ст.58–11 УК РСФСР; наказание — 5 лет лагерей (6)). Из того же «Микроба» доставили специалиста по чуме и туляремии С.В.Суворова, который первым в СССР выделил от больных людей возбудитель туляремии — это произошло еще в 1926 году. В числе обитателей «шарашки» оказались также А.Вольферц и Д.Голов (тоже из «Микроба»). Из Минска доставили Б.Я.Эльберта, где он возглавлял организованный им в 1924 году санитарно-бактериологический институт (нынешний НИИ эпидемиологии и микробиологии минздрава Белоруссии) (42).

В 1932 году работа 19 ученых-заключенных в БОНе началась. Во главе нее был поставлен специалист по тифу М.М.Файбич — тот, что имел серьезные знаки отличия в петлицах своей военной формы.

Как вспоминала Е.И.Паршина, подчиненные М.М.Файбичу репрессированные ученые-биологи жили в монашеских кельях и не имели права покидать территорию монастыря (9,37).

Технология создания врагов

«… в начале 30-х годов начались аресты микробиологов, имевших отношение к исследованиям чумы и туляремии. Одним из первых взяли Алевтину Вольферц, Дмитрия Голова и Сергея Суворова. Именно эти ученые в Саратовском институте «Микроб» в середине 20-х гг. первыми обнаружили туляремию на территории нашей страны, выделили микроб и разобрались, как эта зараза передается от грызунов к человеку. Аресты микробиологов проходили в Москве, Харькове, Саратове, Минске. Их обвиняли в чем угодно — в шпионаже, вредительстве, саботаже, но подлинную причину ареста от них скрывали. Ученых-арестантов свезли в Суздаль, где создали секретный «институт». В 1932 г. 19…микробиологов начали работу над наступательным и оборонительным бактериологическим оружием» (42)

О существе работ, проводившихся в Суздале, можно судить по воспоминаниям.

Как вспоминала Е.И.Паршина, ворота Покровского женского монастыря были обиты слоем войлока, пропитанного формалином и лизолом. В Зачатьевской церкви, где ныне в трапезной с большим удовольствием обедают многочисленные туристы, стояли клетки с мартышками, морскими свинками, банки с лабораторными крысами. А другие «подопытные кролики» находились там, где сейчас находится администрация гостиница «Покровская». Участвовала Е.И.Паршина и в «ответственном» задании — заражении одного из «кроликов» из числа заключенных холерой, причем опыт тот оказался «удачным». Больше всего, по ее словам, занимались холерой, чумой, малярией, столбняком и другими возбудителями (9).

А И.И.Лужнов, который с 1932 года до самого переезда в Осташков ухаживал за подопытными животными под руководством профессора С.И.Распутина, вспомнил типаж животных и географию расстановки клеток с ними по территории монастыря. В число этих животных входили кролики (клетки с ними стояли в Покровском соборе), куры, гуси, утки, крысы, мыши, свиньи, лошади.

Так продолжалось два года. Отчитывался М.М.Файбич за выполняемые работы перед управлением «шарашек», которое находилось в Москве на Зубовской площади.

В 1934 года на военно-биологическом объекте в Суздале прошли две крупные реорганизации, в процессе которых состав специалистов расширился — к заключенным добавились вольнонаемные.

Весенняя была связана с переводом из Москвы биологического отдела НИХИ, который и после 8 лет работы в столице продолжал оставаться очень опасным для большого города, не готового к встрече с агрессивными штаммами особо опасных инфекций. После переезда из Москвы в Суздаль IX отдел, который вновь возглавил Е.И.Демиховский, по-прежнему считался подразделением НИХИ РККА (98). Так руководство перешло от ОГПУ (М.М.Файбича) к Красной Армии (ВОХИМУ). Работники ОГПУ остались лишь на охране и на контроле соблюдения тайны.

Вторая реорганизация — это августовский приказ о переезде большей части отдела из Суздаля во Власиху (121). Связано это было с тем, что к тому времени институт ВМИ во Власихе также был передан в ведение ВОХИМУ (на этот раз не от ОГПУ, а от ВСУ РККА) с одновременным переименованием в БИХИ и расширением задач — от «обороны» перешли к «наступлению».

В рукописном приказе от 29 августа 1934 года (документ был столь секретен, что не мог быть доверен печатать машинисткам) начальник ВОХИМУ Я.М.Фишман распорядился (в связи с проходившим в то время в Красной Армии объединением сил, занимавшихся биологическим оружием) перевести большинство специалистов из Суздаля на место дислокации БИХИ во Власихе (Московская область).

А в Суздале после реорганизации, по решению Я.М.Фишмана, остались две группы специалистов — «ветеринары» (Лебедев, Неводов, С.В.Распутин) и специалисты, работавшие «по особо опасным ОВ» (С.М.Никаноров, С.В.Суворов, Н.А.Гайский, Б.Я.Эльберт) (121).

Под «ветеринарами» имелась в виду группа ученых, специализировавшихся на биологическом оружии против животных, с деятельности которых началось военно-биологическое направление, закрепившееся на земле Владимирской области вплоть до наших дней.

Под «особо опасными ОВ» в документах тех лет скрывали возбудители особо опасных инфекций у людей — чуму, холеру, туляремию и т. п. Тащить работы с чумой, которые в Суздале вели во дворе огороженного монастыря, в плохо защищенное имение во Власихе Я.М.Фишман не рискнул. Пришлось ждать следующей оказии — переезда на остров посреди озера Селигер. Вот так и получилось, что в Суздале после осенней реорганизации 1934 года остались и некоторые свободные микробиологи, и все обитатели «шарашки».

Оставшаяся в Суздале группа была преобразована в 5-й (иногородний) отдел БИХИ. Е.И.Демиховскому было велено передать руководство им М.М.Файбичу и переключиться на работу в должности заместителя начальника БИХИ во Власихе. А оставшийся в Суздале отдел стали называть III испытательной лабораторией наркомата обороны. Так продолжалось до тех пор, пока в 1936 году вольных специалистов вместе с имуществом не погрузили в эшелон для переброски на озеро Селигер (9).

Послесуздальскую судьбу бывших заключенных микробиологов простой не назовешь. «Вольную» получили двое, кто-то продолжил мыкаться по лагерям, кого-то расстреляли.

Бывший директор «Микроба» профессор С.М.Никаноров к чумным делам на воле не вернулся, он был расстрелян в Суздале за нелестные слова о проводившихся за решеткой работах. Энтузиаст своей профессии Д.Голов, который переболел всеми болезнями, которые изучал, разделил участь своего бывшего директора. А.Вольферц после «шарашки» и лагерей вернулась обратно в институт, однако прожила недолго — туберкулез, которым она заразилась лагере, свел ее в могилу в возрасте 46 лет. С.В.Суворов (1884–1955), несмотря на 6 лет заточения, еще смог поработать (42).

Больше всего повезло Н.А.Гайскому (1884–1947) и Б.Я.Эльберту (1890–1963). Н.А.Гайский с 1937 года возглавлял Ашхабадскую противочумную станцию, а в 1939 году стал научным руководителем Иркутского противочумного института. Во дворе этого института он и был похоронен. Б.Я.Эльберт в 1937 году организовал Киргизский микробиологический институт и до 1945 года оставался его директором. После 1945 года и до кончины он возглавлял кафедры микробиологии в медицинских институтах — сначала в Ростове, потом в Минске.

Особую судьбу Н.А.Гайский и Б.Я.Эльберт, что называется, заработали. К 1935 году они в заточении создали первую в мире жидкую противотуляремийную вакцину. Она была идеальна — после прививки человек навсегда приобретал иммунитет к этой болезни. Покидая Суздаль после освобождения, ученые сдали свои записи и вакцину, однако «борцы против вражеского биологического оружия» оказались не на месте и ту вакцину не только не передали в народное хозяйство, а просто утеряли. Так что страна, на которую в конце 1930-х годов обрушилось несколько эпидемий туляремии, вновь осталась беззащитной. Перед самой войной ученые повторили свою работу и через два года воссоздали утраченную вакцину, и она очень пригодилась в годы разрухи 1940-х годов. Считается, что в 1946 году за это достижение они стали лауреатами Сталинской премии (42).

Мы полагаем, однако, что Н.А.Гайский и Б.Я.Эльберт стали лауреатами не за вакцину против туляремии, а за биологическое оружие на основе микроба туляремии. Боевой штамм туляремии, в отличие от противотуляремийной вакцины, не только не был потерян биологами в погонах в 1937 году, а, напротив, был сохранен и дальше дорабатывался вплоть до самой войны. Он и был применен в 1942 году в тяжелые для Красной Армии дни против германских войск под Сталинградом.