Предисловие

Предисловие

Семь найденных писем Антуана де Сент-Экзюпери к Натали Палей датируются 1942 годом[1]. В апреле и мае этого года Сент-Экзюпери находился в Монреале по приглашению своего канадского издателя Бернара Валикетта. Он собирался прочитать лекцию о своем участии в войне, отстаивая и защищая против многочисленных полемических выпадов свою любимую мысль: необходимость для Франции быть единой. Предполагалось, что он пробудет в Канаде два дня, и вдруг неполадки с визой грозят ему задержкой чуть ли не на полгода[2]. Хлопоча о визе, Сент-Экзюпери прожил шесть недель в гостинице Виндзор, куда к нему приехала Консуэло, поначалу решившая остаться в Нью-Йорке. Сент-Экзюпери болезненно воспринял свое новое вынужденное изгнание, возникшее на фоне другого, тоже вынужденного, но еще более продолжительного, продлившегося в общей сложности два года. Несмотря на внимание своих французских и американских друзей, несмотря на творческую активность, благодаря которой возникли такие произведения, как «Военный летчик», «Маленький принц», «Письмо заложнику», «Цитадель», несмотря на попечения, ободрения, улыбки, общие воспоминания, пребывание в Америке воспринималось писателем как трагедия[3].

Сент-Экзюпери в Монреале очень нервничает[4], опасаясь, что его не хотят пускать в Америку, но мало этого — его укладывает в постель приступ холецистита, от которого он лечится белладонной. В этой не слишком благополучной обстановке он пишет влюбленные письма Натали Палей. А еще одно письмо пишет позже, уже из Нью-Йорка. Скорее всего, они с Натали были знакомы до американского периода жизни Сент-Экзюпери. Вполне возможно, встреча произошла во время съемок фильма «Южный почтовый» и познакомил их общий друг Пьер Ришар-Вильм[5].

Сложный человек со сложной судьбой, Натали Палей заслуживает того, чтобы о ней было рассказано более подробно. Родилась она в Париже в 1905 году. Ее отцом был великий князь Павел Александрович Романов (1860–1919), матерью — графиня Ольга Валериановна Хохенфельзен (1865–1929). Натали Палей, княгиня из рода Романовых, приходилась внучкой русскому царю Александру II. Судьба то баловала ее счастьем и утонченной роскошью, то преследовала с неумолимой жестокостью. Брак ее родителей был морганатическим, они жили во Франции в изгнании, и детство их детей в особняке в Булони было необыкновенно счастливым. Отец отличался необыкновенной добротой и проводил с детьми очень много времени. Любимыми друзьями была сестра Ирина, с которой в детстве Натали была очень близка, и брат Владимир, которым она безмерно восхищалась. Брат уехал в Россию продолжать образование в Пажеском корпусе. В 1912 году русский царь Николай II распорядился, чтобы его дядя, великий князь Павел, с семьей приготовился к возвращению в Россию. Семья вернулась на родину за несколько месяцев до начала Первой мировой войны. Великий князь и его сын — сын несколько раньше отца — поступили на военную службу. Между тем в стране назревала революция, Распутин все активнее влиял на политику царя[6], недовольство росло. После того как революция произошла, великий князь Павел был арестован (1918 г.). Наталье было тогда тринадцать лет, ее сестре — одиннадцать. Мать сумела переправить дочерей в Финляндию, и сама через несколько дней присоединилась к ним, за эти несколько дней великий князь Павел был расстрелян. Прошло несколько месяцев, и они узнали о гибели Владимира, он был сброшен живым в угольную шахту вместе с другими членами царской семьи. Княгиня Палей с дочерьми, прожив некоторое время в Швеции, в 1920 году вернулась во Францию.

Ужасы и страдания войны и революции переживались Натали с тем большей остротой, что до них жизнь протекала в райских кущах среди утонченных радостей и удовольствий. Подобные контрасты будут сопровождать Натали Палей всю жизнь. «В двенадцать лет я носила хлеб отцу, сидевшему в тюрьме. Могла ли я быть такой же, как мои девочки сверстницы? Я всегда молчала, не любила играть. Зато очень много читала. Смерть подошла ко мне совсем близко: был расстрелян отец, брат, кузен, дяди — кровь всех Романовых темными сгустками запеклась на моем отрочестве… Я полюбила все, что источало печаль, полюбила поэзию — ледяное и огненное преддверие смерти. В скором времени я нашла со сверстницами общий язык. Они стали относиться с уважением к моим странностям»[7].

В августе 1927 года Натали Палей вышла замуж за великого кутюрье Люсьена Лелонга и стала причастна мирку моды и богемы, в котором вращались аристократы, артисты и художники[8]. Этот мирок крайностей, утонченного вкуса и полной раскованности, существовавший между двумя войнами, вошел в историю под названием «Caf?-Socety». Натали не осталась чужда безумствам тех лет, — она олицетворение дома моды Лелонга, она фирменный знак авангардного кутюрье, она божество, обладающее властью соблазнять и завораживать. Она пленяла самых великих людей того времени — как мужчин, так и женщин одинаково — врожденным пристрастием к роскоши, красотой, оттененной грустью, утонченной элегантностью. Ее светская и неброская экстравагантность, артистичная и одновременно интеллектуальная, украшала вечера самых модных салонов и гостиных Парижа, Венеции, Лондона, Сен-Морица, Зальцбурга и Нью-Йорка. Семейный очаг, общественные условности мало интересовали Натали Палей, она любила игру воображения, беседы и свободу. В ней была какая-то особенная прелесть, она завораживала бесхитростностью и простотой: «До обеда в лыжном костюме, с короной золотых кос на голове, она напоминала юного лучника, хрупкого и торжествующего… два часа спустя в пленительном, черном с белым платье — удлиненную, утонченную вазу, которая вот-вот станет совершенством и застынет навсегда»[9].

Трудно теперь сосчитать, сколько статей посвятил ей «Вог», трудно переоценить их влияние на читательниц, трудно забыть художественное нововведение тех лет — фотографии. Анри Жансон, с которым Сент-Экзюпери познакомится несколько лет спустя, сравнит ее с Гретой Гарбо[10], другие с Марлен Дитрих. В те времена мода и кино были союзниками. Таинственное очарование Натали Палей, ее мягкая грация «египетской кошечки»[11] привлекают к ней толпы поклонников, очаровывая таких талантливых и ярких людей, как Серж Лифарь, Поль Моран, Мари-Лор де Ноай, Жан Пату, Сальвадор Дали, Жан Кокто, Лукино Висконти, Эрих Мария Ремарк и… Антуан де Сент-Экзюпери.

Моран, хоть и жалуется, что его «ласкают каленым железом», не может не восхищаться «ее грацией, ее одинокостью»[12]. Любовное приключение с Кокто вознесло их, будто на ковре-самолете, к опиумным облакам, откуда они смотрели на себя будто «с высоты аэроплана», испытывая «возвышенное отравление»[13]. Но связывал Натали и Кокто не опиум, а сродство душ и взаимное восхищение[14].

Натали Палей признавалась: «Жан свел меня с ума своим остроумием и шармом»[15]. «Ты всегда был для меня особенным, необыкновенным, твоя любовь и гений озарили мою жизнь. Остановившись рядом со мной, ты помог мне вырасти и воспитал меня»[16]. Жан Кокто отвечал ей таким же восхищением: «Я переродился целиком и полностью»[17]. «Я тебя обожаю. И это неодолимая сила. Если ты любишь меня — это вторая неодолимая сила. И что тут можно предвидеть? Смешно. Наши звезды позаботятся обо всем, они не хотят, чтобы вмешивались в их работу. Я полон доверия»[18].

Их страстная привязанность породила слух, что Натали ждет от Жана ребенка[19].

Жана Кокто и Антуана де Сент-Экзюпери сближает то, что оба они были страстно влюблены в одних и тех же женщин — Луизу де Вильморен и Натали Палей, светских аристократок, которые стали для них музами-вдохновительницами.

Любовь Антуана де Сент-Экзюпери к Натали Палей длилась совсем недолго, но письма к «любимой» полны пронзительного лиризма, свойственного их автору, он колеблется между желанием любить, жаждой обрести утешение и безнадежной надеждой найти в любви убежище, которое сулит мужчине покой. Любовь открывается ему как откровение, и его гимн черпает свою силу в чувстве сродни религиозному. «Ты во мне — благодатный хлеб. […] Я не прошу избавить меня от боли. Я прошу избавить меня от сна, который сковал во мне любовь. Не хочу больше ровных дней, не ведающих о временах года, не хочу бессмысленного вращения Земли, которое не ведет ни к кому, ни от кого не уводит. Сделай так, чтобы я любил. Станьте мне необходимой, как свет».

Сент-Экзюпери опять хочет и надеется — и это его постоянное желание, — чтобы женщина вернула ему душевный покой. Он ухаживает, соблазняет, прельщает чаще всего для того, чтобы заполнить в душе лакуну. Всегда одолеваемый чувством вины, он не в силах расстаться с женой, за которую чувствует глубинную ответственность. Но его любовные опыты множатся и множатся, и в Америке, и даже в Северной Африке[20]. Этим опытам сопутствует постоянное стремление к отсутствию столкновений. Сент-Экзюпери все время повторяет, что не хочет никому причинять страданий, хотя в то же время прекрасно понимает, что «встретить весну — значит принять и зиму. Открыться другому — значит потом страдать в одиночестве».

Сент-Экзюпери пишет, как трудно ему открыться и выразить свои чувства, вместе с тем, стремится к этой открытости, и для него важнее всего точно передать, что именно он чувствует. Он тщательно отбирает слова по значимости, по весомости, они должны высветить его любовь, его нежность, они должны объяснить, как подлинно его смятение, его противоречия. «Нелепая планета, нелепые проблемы, нелепый язык. Может быть, есть где-нибудь звезда, где живут просто».

Лирическая, почти религиозная наполненность чувством любви сменяется трогательной элегией «Умоляю вас, когда мы увидимся, обнимите меня. Убаюкайте. Успокойте. Помогите». И в то же время, может быть впервые, он заполнен чувственными переживаниями[21]: «Любовь моя, поверьте, что на самом деле я попрошу у вас совсем не утешения, а сердечного покоя, без которого не могу ни жить, ни творить. И еще света, молочного и медового, которым вся вы светитесь: расстегнешь ваше платье — и сразу рассвет. Рассвет, моя радость, моя любовь, мне необходимо насытиться вами.

Знаешь… желание, оно не уснуло. […] Если ты подойдешь к постели слишком близко, я обхвачу тебя обеими руками, словно дерево, и не упущу сладких плодов…»

Откровения звучат особенно щемяще, если принять во внимание, в какое именно время, при каких обстоятельствах пишет писатель свое письмо; если знать, насколько сдержанна и стыдлива в своих интимных отношениях Натали Палей, о которой известно, что чаще всего ее отношения с влюбленными поклонниками оставались платоническими, что у нее бывали влюбленные дружбы с людьми, не скрывавшими своих гомосексуальных пристрастий. Сент-Экзюпери всегда помнит о своем детстве, о простыне-океане, который мама выравнивала одним движением, принося успокоение, тишину и сон, «потому что постель выглаживается, как море, одним божественным прикосновением»[22]. В сорок два года именно это благословенное воспоминание всплывает в его памяти, когда он болен, лежит в постели, думает о любимой и отстаивает свое право «ненадолго сбежать от забот взрослой жизни»: «Милая, я лежу, болею и несказанно этому рад. Я словно бы окунулся в детство и за себя не отвечаю».

Читая произведения Антуана де Сент-Экзюпери, читая его письма, мы ощущаем, насколько мир его пронизан воспоминаниями, соткан из них. Воспоминания всегда для него очень дороги, в том числе и детские, из них он складывает свою жизнь. Его творчество — отклик на окружающий его мир, слова взаимодействуют, пытаясь сделать планету понятнее и более пригодной для нашей совместной жизни. Встреча и влюбленность — время, которое они проводили вместе, — вполне возможно, плод тоски, которую каждый из них таил в душе. Как Натали Палей, которая «казалась изгнанницей, сосланной на нашу землю»[23], Сент-Экзюпери на протяжении жизни искал и не находил свой дом. От любви этих двух людей, такой всепоглощающей вначале, а потом все более отстраненной, веет глубочайшей нежностью, беззаветностью, человеческой незащищенностью, которая приводит к слабости, неловкости, затруднениям, растерянности и наконец к невозможности чувствовать себя свободно и органично. Только такие исповедальные письма могут открыть всю уязвимость человеческой души. Не знаю, стоит ли читателю этих писем задаваться вопросом, сколько в них было любви, а сколько дружбы, сколько мечты и идеализации, а сколько обыденной реальности. Да и как в самом деле определить, что человек искренне открыл в себе, а что ему почудилось? Как устоять перед властью фантазий? И мне кажется, нам, читателям, лучше быть как можно более доверчивыми. Но как бы там ни было, Сент-Экзюпери всегда и во всем, доходя даже до парадоксов, искал «качества человеческих отношений»,[24] «чудесное окружение», которое придает жизни вкус и цвет. «Мой друг всегда правее окружающего мира. Я наделил его правом быть независимым», просто потому, что он мой друг, потому что он живет на другой планете.

Дельфина Лакруа

В основе публикации письма, написанные рукой Антуана де Сент-Экзюпери. Пунктуация и орфография исправлены в случае необходимости. Мы горячо благодарим господина Жерара Энеля за благосклонное согласие предоставить в наше распоряжение эти письма.