16. ПОЛИЦИЯ ДАЛЛАСА ЗАМЕТАЕТ СЛЕДЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

16. ПОЛИЦИЯ ДАЛЛАСА ЗАМЕТАЕТ СЛЕДЫ

Приметы Освальда

В 12.43 инспектор Сойер, находившийся около книжного распределителя на Дэйли-плаза, радировал полицейскому диспетчеру сообщение, которое тут же было передано в эфир:

СОЙЕР: Описание подозреваемого: худощавый мужчина, белый, лет тридцати, рост пять футов, десять дюймов, вес 165 фунтов, в руках ружье калибра 30–30, видимо, Винчестер.

ДИСПЕТЧЕР: Во что одет?

СОЙЕР: Свидетель не может припомнить этого.

ДИСПЕТЧЕР: Подозреваемый все еще находится в здании или покинул его?

СОЙЕР: Свидетель не мог сказать с уверенностью… Свидетель также не знает, был ли он в здании вообще.

Какие парадоксы, оказывается, выкидывает порой память свидетеля! Он сумел определить рост, вес и возраст человека, но не заметил, во что тот был одет. Больше того: свидетель не сказал, видел ли он подозреваемого с ружьем в здании ТРУ или где-то в другом месте.

Кто же был этот загадочный свидетель, первым сообщивший приметы подозреваемого убийцы?

Комиссия Уоррена считала, что честь эта принадлежит Ховарду Бреннану, строителю-монтажнику, который увидел человека, целившегося из ружья в окне шестого этажа ТРУ. Однако Бреннан ничего не говорил о росте человека (и немудрено — он видел его в окне). Он также не мог выражать сомнения по поводу местонахождения стрелявшего, ибо видел его в здании. Наконец, он заявил, что описал виденное им не инспектору Сойеру, а агенту Секретной службы Соррелсу, который прибыл на Дэйли-плаза в 12.50, то есть уже после передачи сообщения в эфир.

Инспектор Сойер плохо помнил человека, сообщившего ему приметы подозреваемого. В первые минуты после выстрелов такое количество людей спешило рассказать полицейским о том, что они видели, что инспектор был вынужден всех их отсылать в сопровождении детективов в контору шерифа. Послал он туда и этого свидетеля и больше его не видел. Запомнил только, что это был белый мужчина лет тридцати пяти, без особых примет. (Интересно, не был ли он одет в брюки цвета хаки?) Бреннан же носил каску строителя, которую трудно было не запомнить.

Попробуем подойти к этому загадочному эпизоду с другой стороны. Если сценарий заговорщиков предполагал уничтожение Освальда вскоре после выстрелов на Дэйли-плаза, полицейский, которому следовало задержать его, должен был иметь предлог для этого: Радиосообщение с описанием примет было идеальным предлогом. И, как мы видим, обеспечить его не составило труда: любой человек, ничем не рискуя, мог подбежать посреди общего смятения к инспектору Сойеру и заявить, что видел человека с ружьем, который вел себя крайне подозрительно.

Подставной свидетель мог получить заранее лишь часть примет Освальда, которые он и перечислил инспектору: худощавый, белый, такого-то роста и такого-то веса. Но он не мог знать накануне, во что Освальд (которого он, скорее всего, и в глаза не видел) будет одет в тот день и где он будет находиться в момент стрельбы. (Возможен и второй вариант: у заговорщиков был в запасе другой козел отпущения, и они лишь в последний момент могли решить, который из них будет выглядеть правдоподобнее.) Именно поэтому важнейшие моменты — местонахождение и одежда подозреваемого оказались опущенными в радио-сообщении. Нелепость подобного упущения, конечно, не привлекла внимания следователя Белина.

Зато его явно огорчала другая часть показаний инспектора Сойера. Тот заявил, что, кроме примет белого подозреваемого, он передал в эфир приметы черного служащего ТРУ, который поспешил скрыться с места происшествия. Помощник шерифа пришел из конторы, где велся опрос свидетелей, и принес фотографию Чарльза Гивенса, перечень его примет и сообщение о том, что за этим человеком числится замешанность в дела, связанные с наркотиками. Сойер передал имя и приметы в эфир, и некоторое время спустя Гивенс был задержан и отправлен в распоряжение капитана Фрица.

Но куда же девалось это важное сообщение? Сколько ни рылись, так и не нашли его в записях радио-переговоров № 1. Зато в радио-2 и радио-3 это сообщение было восстановлено.

Радио-транскрипты

Первый (сокращенный) вариант датирован 3 декабря 1963 года. Будем называть его радио-1. Второй, более полный, был изготовлен полицией Далласа по требованию Комиссии в конце апреля 1964 года (радио-2). Наконец, радио-3 являет собой наиболее полную запись, с именами переговаривающихся полицейских (а не только с их номерами, как в радио-2), изготовленную ФБР по пленкам и пластинкам, предоставленным опять же Далласской полицией.

Радио-1 названо в Приложениях к отчету «Документы Сойера», хотя никакого отношения к честному Сойеру они не имеют. (Не для придания ли им достоверности пристегнули сюда это имя?) Описание

Чарльза Гивенса, посланное им, как мы видели, не попало в первый транскрипт. Но руководство Далласской полиции использовало не только ножницы в обработке этих важных документов. Творчество было целенаправленным, многоступенчатым, подгонявшимся под нужды момента.

Первая и главная задача была: доказать, что перемещения Типпита совершались с ведома и одобрения начальства, что он перекочевал из отведенного ему района патрулирования (№ 78) в чужой (№ 91) не просто так. Для этого уже в радио-1 вставляется запрос диспетчера, отнесенный ко времени 12.45:

ДИСПЕТЧЕР: Вы находитесь в районе Оак Клиф?

ТИППИТ: Да, угол Ланкастер-стрит и Восьмой.

Ради чего же полицейский диспетчер посреди небывалого смятения обратил внимание на неприметного патрульного, находящегося примерно в четырех милях от места покушения на президента? С каким важным сообщением он хотел обратиться к нему в минуты, когда эфир был переполнен призывами и запросами полицейских, пытавшихся сообщить управлению важную информацию?

ДИСПЕТЧЕР: Будьте начеку на случай любых непредвиденных обстоятельств.

Какое ценное указание! Какое своевременное напоминание!

Видимо, в штате далласской полиции не было предусмотрено должности профессионального драматурга, который мог бы придумать здесь убедительную ремарку. Пришлось довольствоваться вопиющей банальностью. Но неудовлетворенность собственным творчеством свойственна и сочинителям в мундирах. В радио-2 мы видим уже более развернутую картину отношений между диспетчером и Типпитом. Оказывается уже в 12.45 диспетчер приказал полицейским Типпиту и Нельсону отправиться в Оак Клиф. Хорошая деталь: не одному Типпиту (чтобы не возникало вопроса — почему именно ему?), а сразу двум. Но сочинительство — трудное дело. Ядовитые критики стали впоследствии спрашивать, отчего же Нельсон не послушался команды и отправился куда и все — на Дэйли-плаза? И отчего никто не спросил его потом, почему он не подчинился приказу?

Хотя в радио-1 ясно сказано, что в 12.45 состоялся последний акт радиосвязи между Типпитом и диспетчером, в радио-2 мы находим еще и другие попытки. Примерно в 1.00 диспетчер якобы спрашивает Типпита о местонахождении, но не получает ответа. В 1.08 Типпит якобы безуспешно взывал к диспетчеру. (Не для того ли, чтобы подтвердить: «Меня еще не застрелили»?) Наконец, по получении известия от прохожих о стрельбе на Десятой улице диспетчер начинает судорожно вызывать не полицейского Менцеля, который патрулировал этот район, а именно Типпита. Эти призывы появились уже в радио-1, но в радио-2 для пущей убедительности добавлено:

ЧЕЙ-ТО ГОЛОС У МЕСТА ПРОИСШЕСТВИЯ ДОБАВЛЯЕТ: Патрульная машина № 10, полицейский № 78.

Еще через несколько месяцев сообразили, что хотя номер машины был указан прямо на дверце, никто из прохожих, сбежавшихся к месту происшествия, не мог знать, что в радиопереговорах убитый полицейский обозначался кодовым номером 78. В радио-3 эту красочную деталь убрали.

Ключевой момент, выдающий подделки в радио-транскриптах, — отметки времени. Они расставлены неравномерно. Имеющиеся в одном варианте часто отсутствуют в другом. Тем не менее можно проследить любопытный феномен. В радио-1 (сокращенном) на одну минуту времени приходится примерно 4–5 строчек текста переговоров. Но сообщение об убийстве полицейского помечено 1.18 и отстоит от предыдущей пометки — 1.04 — на 15 строк. То есть можно подумать, что полицейские впали вдруг в задумчивость и стали разговаривать в пять раз медленнее (одна строчка в минуту). Если же подставить вместо 1.18 то время, которое называли свидетели — 1.10 (см. выше стр. 92), то темп переговоров вернется к нормальному.

То же самое и в радио-3. Средняя густота записей: страница (30 строк, ибо это самый подробный транскрипт) в минуту. И вдруг накануне сообщения об убийстве Типпита, переданного прохожим, происходит такой же «наплыв» молчаливости — 4 строки в минуту. То есть почти в 8 раз немногословнее.

Но самый любопытный сдвиг обнаруживается в радио-2. Там тоже проделаны все трюки накануне сообщения прохожего, тоже между пометкой 1.11 и 1.15 помещается всего 12 строк (до этого средняя плотность текста — 10 строк в минуту), но вдруг на следующей странице стоит черным по белому 1.10. То есть опять же время, названное свидетелем Боули. Что это? Оплошность фальсификаторов? забыли исправить? или время вернулось вспять? А еще восемнадцатью строчками ниже пометка времени хранит следы таких грубых подправок, что уже невозможно разобрать: то ли это 1.12, то ли 1.19.

Как бы там ни было, все три радио-транскрипта хранят следы явных подделок, направленных на искажение реального хода событий и хронометража. Из четырех полицейских-диспетчеров, обслуживавших 1-ый канал радиосвязи 22-го ноября, был допрошен только один. Но и его расспрашивали только о событиях 24-го ноября (день убийства Освальда). Ни один из них не был вызван для того, чтобы подтвердить или сверить тексты радиопереговоров. Так как последний, самый полный, радио-транскрипт был получен Комиссией Уоррена лишь в августе 1964-го, времени на критический анализ уже не оставалось. Администрация президента Джонсона требовала любой ценой закончить отчет до выборов в ноябре.

Капитан Фриц и адреса Освальда

Сейчас трудно установить, кто именно из полицейских чинов занимался подчисткой радио-транскриптов. Так как это делалось многократно и многоступенчато, надо полагать, творчество было коллективным и не могло протекать без ведома начальства. Однако есть один высокопоставленный страж закона, чье поведение на протяжении всего расследования выглядит особенно подозрительным.

Словно какое-то затмение нашло на опытного (больше 30 лет службы) капитана Фрица в тот день. С момента прибытия на Дэйли-плаза (12.58) он начинает совершать ошибку за ошибкой. Вот ему передают найденное ружье после того, как оно было сфотографировано и проверено на отпечатки пальцев. Он извлекает из зарядника неиспользованный патрон и, некоторое время подержав его у себя, передает впоследствии работникам лаборатории, не сделав никаких отметок на патроне (что полагалось по правилам). Не поставил он никаких опознавательных инициалов и на самом ружье.

После обнаружения ружья управляющий, мистер Трули, сообщает ему, что один из служащих ТРУ отсутствует. Какая реакция была бы нормальной на подобное сообщение? Поручить кому-то из подчиненных проверить полученную информацию, съездить по указанному адресу (управляющий Трули знал только адрес в Ирвинге) — это было бы вполне естественно. (Вспомним, что капитан Сойер, получив сообщение об исчезнувшем Гивенсе, просто послал сообщение в эфир.) Но нет. Имя отсутствующего так, видимо, впечатляет капитана Фрица, что он оставляет место преступления и, в сопровождении двух помощников, мчится в полицейское управление. Зачем? «Проверить, не числилось ли за этим человеком других преступлений в наших досье», — отвечает капитан. Как будто это нельзя было сделать по телефону.

В управлении ему говорят, что задержан человек, подозреваемый в убийстве полицейского. Есть свидетели, видевшие, как он убегал. Зовут его Ли Харви Освальд. «Да ведь это тот самый, которого мы подозреваем в убийстве президента!» — восклицает капитан Фриц.

Спешно делаются приготовления, и примерно в 2.25, в тесном каби-нетике капитана Фрица, начинается допрос задержанного. Без стенографа. Без магнитофона. Люди входят и выходят. Звонит телефон. Сам Фриц то и дело отлучается. В это время допрос ведут другие. Капитан отдает распоряжения полицейским в коридоре, торопит организацию опознания и вызов свидетелей, сам бежит за нашатырным спиртом для то и дело теряющей сознание Элен Маркхэм.

Все ответы Освальда потом пришлось собирать по воспоминаниям присутствовавших при допросе. И так как в конечном итоге дольше всего разговаривал с задержанным сам капитан Фриц, его отчет и стал главным источником информации об этом допросе. Отсутствие магнитофона если и было оплошностью, то оплошностью весьма удобной. Впоследствии, давая показания Комиссии Уоррена, капитан Фриц имел возможность изворачиваться, подправлять себя, забывать ненужное. Он смог даже затуманить самый опасный для него вопрос: как и в какой момент он узнал адрес Освальда в Далласе, на Норт-Бэкли-стрит, куда он вскоре отправил полицейских с обыском.

В конце допроса член Комиссии Даллес спрашивает Фрица, знала ли полиция Далласа что-то об Освальде до этого ареста. И капитан решительно заявляет, что ни он, ни члены его отдела ничего не слышали об этом человеке и никаких материалов на него в полицейских досье не обнаружено.

Однако ведь и полицейские — люди, и у них нервы не железные. Где-то в начале допроса Фриц на минуту расслабился и проговорился, что он послал двух своих подчиненных по адресу 1026 Норт-Бэкли-стрит сразу по приезде в полицейское управление. Тут же он так пугается, что начинает нести околесицу:

ФРИЦ: Я не думаю, чтобы у нас был адрес на Бэкли в этой части этого вопроса. (Sic!)

БОЛЛ (следователь Комиссии): У вас не было этого адреса к этому моменту, хотите вы сказать?

ФРИЦ: Нет, не в это время, но как только я прибыл по этому адресу.

БОЛЛ (спешит на помощь): Давайте поговорим об этом позже и тогда разберемся, когда вы туда прибыли.

ФРИЦ: Прибыл туда?

Капитан даже не сумел воспользоваться передышкой, предоставляемой ему следователем. Он так спешит замазать свою промашку, что тут же выдумывает какого-то полицейского (имени, конечно, не помнит), который в коридоре сказал ему про адрес на Норт-Бэкли-стрит. Час от часу не легче: опять получается, что полиция знала про этот адрес, который Освальд держал в тайне даже от жены. Следователь снова спешит на помощь, задавая бессмысленный тавтологический вопрос:

БОЛЛ: Он /Освальд/ был уже доставлен в полицейское управление к этому времени?

ФРИЦ: Он был в управлении, когда мы туда прибыли, вы же знаете.

БОЛЛ: Значит, был?

ФРИЦ: Да, сэр. Так что, начав разговаривать с ним, я спросил, где он снимает комнату на Бэкли. (Курсив мой — И. Е.)

Откуда он узнал, что Освальд снимает комнату, если управляющий Трули дал ему адрес в Ирвинге? Откуда узнал, что на Бэкли? Бедный Фриц совсем бы пропал, если бы семь страниц спустя добрый следователь Болл не придумал, как помочь ему.

БОЛЛ: И вот во время этого первого разговора Освальд сказал вам, что он живет на 1026 Норт-Бэкли?

Только тут до Фрица доходит, что ему подсовывают толстую соломину; что остальных присутствовавших при допросе Освальда не будут спрашивать, была ли речь о его адресе вообще. «Да, сэр», — с облегчением говорит капитан. Нет, что ни говорите, а вести допросы без магнитофона и стенографа — полезнейшая вещь.

Но еще полезнее было бы не иметь среди подчиненных честных упрямцев, которых никак не заставишь играть по сценарию. Таких, например, как лейтенант Ревилл.

В сущности 13 мая 1964 года Комиссия Уоррена допрашивала лейтенанта совсем о другом. В день убийства президента он столкнулся со своим приятелем, агентом ФБР Джеймсом Хости, и тот в волнении проговорился, что они знали об Освальде, знали о его прокоммунистических настроениях, знали, что он может быть опасен. Лейтенант был возмущен тем, что ФБР утаило такую важную информацию от них, от полиции, и, несмотря на старую дружбу с Хости, немедленно написал рапорт о состоявшемся разговоре своему начальству. Вот этот-то доклад, написанный по свежим следам примерно в 3.30 пополудни, 22 ноября 1963 года, и привлек внимание следователей. Ибо в отведенных строчках бланка, сразу вслед за именем Освальда, стоит адрес: 605 Элзбет-стрит.

Освальд с семьей, действительно, жил по этому адресу в конце 1962-го и в начале 1963 года. Но откуда же полиция, которая якобы не имела о нем никаких сведений, могла знать этот старый адрес уже в 3.30, в день убийства президента? Лейтенант Ревилл заявил, что он был передан ему двумя детективами, и обещал расспросить их, откуда они его взяли. Однако никаких сведений о дальнейшем расследовании этой загадки мы не находим в 26 томах. Более того: сам доклад был поначалу утаен от Комиссии полицией. Лишь после того, как сведения просочились в прессу, пришлось обнародовать этот важный документ.

В тот же день, то есть 22-го ноября 1963 года, капитану Ганнавей был передан список всех служащих ТРУ с адресами. Имя Освальда стоит первым. И адрес рядом с ним не тот, что был в документах распределителя, — адрес Руфи Пэйн в Ирвинге. И не тот на Норт-Бэкли, который капитан Фриц каким-то чудом знал сразу по приезде в полицейское управление. Нет, там вписан все тот же старый адрес: 605 Элзбет.

(Между прочим, полиция могла бы предложить довольно невинное объяснение: при аресте у Освальда нашли библиотечную карточку — правда старую — с этим адресом. Однако в его карманах были и другие карточки с другими адресами. Кроме того, уже были точно известны два его текущих адреса. Думается, выбрать из всех возможных именно адрес на Элзбет-стрит можно было лишь в том случае, если этот адрес был взят прямо из полицейского досье.)

Только очень наивные люди могут поверить, что далласская полиция не знала о жителе их города, который прославился тем, что убежал в Россию, отказался от американского гражданства, а затем вернулся обратно и агитировал за «новую Кубу». Поведение капитана Фрица, который сразу оставил обыск здания ТРУ и помчался в полицейское управление, как только услышал имя Освальда; полицейский доклад о некоем человеке, который распространял прокубинскую литературу на улицах Далласа, совпадающий с описанием этого инцидента в письме самого Освальда и подтверждающий, что это был именно он; наконец, знание полицией по крайней мере двух адресов Освальда ясно показывает, что сведения о нем были в их архивах.

А значит, и капитан Фриц, и шеф Карри лгали Комиссии Уоррена в этом вопросе. Но зачем? Неужели признание в ошибке, в недооценке опасности подозрительного человека было чревато для них более серьезными последствиями, чем разоблачение прямой лжи под присягой? Или Освальд, как и Руби, для отвода глаз предлагал им свои услуги в качестве осведомителя, они пользовались им и теперь были в смущении, боялись, что это выплывет наружу?

Нам остается лишь гадать о мотивах поведения этих людей. Их психология, действительно, должна была обладать какой-то туповатой инерцией, ставившей служебные интересы и соображения превыше всего. Посреди бела дня, на глазах всего мира в их городе был убит президент страны, а они даже не перекрыли движение на Дэйли-плаза. Как же можно — ведь образовались бы пробки! Грузовики, автобусы, автомобили продолжали катить, как будто ничего не случилось. Площадь не была оцеплена, и половина свидетелей разошлась по домам, не дав никаких показаний. Конечно, ускользнули и убийцы.

Полицейское начальство могло иметь и другие причины для тревоги. Связи их подчиненных с преступным миром выплывали в расследовании дела Руби неудержимо. Но они уже к тому моменту наверняка знали больше, чем пресса и публика. Они не могли, например, не знать, что двое полицейских находились вблизи места гибели Типпита при весьма подозрительных обстоятельствах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.