Наш SOS все глупее // АПЛ «Курск»
Наш SOS все глупее // АПЛ «Курск»
12 августа 2000 года в Баренцевом море, в 157 км к северо-западу от Североморска, потерпел аварию атомный подводный ракетный крейсер Северного флота «Курск». Во время флотских учений субмарина со 117 членами команды потеряла ход и опустилась на дно на глубине 102 м с серьезными повреждениями в носовой части.
На дне
В числе других подводных лодок и надводных кораблей АПРК «Курск» принимал участие в крупномасштабных учениях Северного флота, проходивших в Баренцевом море с 10 по 13 августа. Экипаж субмарины должен был отработать слежение за авианосной многоцелевой группой условного противника и провести учебные стрельбы. Однако в субботу экипаж на очередной сеанс связи с командованием не вышел.
Когда все мыслимые сроки ожидания прошли, руководивший учениями командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов направил в район полигона, где должна была находиться лодка, несколько надводных кораблей и спасателей.
После многочасовых поисков подлодка была обнаружена с помощью глубоководных аппаратов. Признаков жизни экипаж не подавал, хотя в такой ситуации находящиеся внутри подлодки люди должны стуком о корпус помогать спасателям определить местонахождение корабля.
Вскоре выяснилось, что подводники заглушили ядерную энергетическую установку атомохода, то есть лишили корабль основного источника энергии. Сделать это экипаж мог только в случае очень серьезной опасности. Экипаж лодки не отстрелил на поверхность моря крепившиеся на корпусе субмарины аварийные сигнальные средства и буи связи, с помощью которых подводники могли сообщить о ЧП и попросить помощи. Кроме того, было неясно, почему лодка не всплыла после того, как потеряла ход, – так обычно делается в аварийных ситуациях.
Через некоторое время спасательные службы обнаружили в носовой части лодки серьезные повреждения. Два носовых отсека – первый и второй – были повреждены настолько, что спасатели почти сразу посчитали их затопленными.
Остановка ядерной энергетической установки субмарины обесточила подлодку и прервала процесс очистки воздуха в отсеках. Из-за этого экипаж вынужден был переключиться на индивидуальные средства защиты, которые действуют недолго. Портативное дыхательное устройство позволяет дышать от десяти минут до часа – в зависимости от физической нагрузки. Индивидуальный дыхательный аппарат – до 12 часов без смены регенеративного патрона. Сколько запасных регенеративных патронов хранилось на корабле во время выхода в море, было неизвестно.
Они там
Неделю вся страна следила за тем, как на дне Баренцева моря медленно умирали люди. Никто не видел, как это происходило, но каждый пытался представить, каково это – в темноте и холоде, задыхаясь от недостатка кислорода, ждать помощи и не дождаться.
Подводные лодки гибли всегда. С ними гибли и люди – чаще всего сгорали в отсеках во время пожаров, получали смертельную дозу радиации либо тонули. Причем тонули, даже используя имеющиеся на лодках средства спасения. Когда в 1989 году погиб «Комсомолец», несколько человек, включая командира лодки, сумели воспользоваться всплывающей спасательной камерой, которая должна была спасти весь экипаж – 69 человек. Но из пяти моряков, воспользовавшихся камерой, в живых остался лишь один, и то по счастливой случайности. После всплытия он открыл люк, и внутреннее давление выбросило его наружу как пробку. Остальные погибли, потому что камера зачерпнула воду и ушла на дно.
Происходило это потому, что советские адмиралы и конструкторы в первую очередь боролись вовсе не за безопасность экипажа. Их главной задачей было обеспечить огневую мощь подлодки и ее скрытность.
То, что лодки гибли, большой проблемы не составляло: четыре судостроительных завода исправно пополняли боевой состав ВМФ своей продукцией. За послевоенный период в СССР и России было построено 535 подлодок против 168 американских. Гибель экипажей становилась трагедией лишь для родных и знакомых подводников, общественность неприятными новостями не тревожили. Причем не только советскую. По меньшей мере четырежды советские подводники могли быть спасены иностранными спасателями: аварии происходили в непосредственной близости от берегов «вероятного противника». Но ни к американцам (дважды), ни к французам, ни к норвежцам Москва за помощью не обращалась. Тот факт, что секретная лодка могла попасть в руки натовцев, пугал куда сильнее, чем гибель собственных моряков. И они шли на дно вместе со спасенными секретами.
Совершенно неудивительно, что и об аварии «Курска» было сообщено спустя двое суток после того, как она произошла, что почти неделю российские спасатели пытались обойтись собственными силами. Можно не сомневаться: они работали на пределе сил, они сделали все, что смогли. Но, к сожалению, смогли немногое. Мешали ветер, волнение моря, подводные течения.
Было бы странно, если бы не мешали. Во время учений создаются идеальные условия: «спасаемая» лодка лежит ровно на небольшой глубине, и в хорошую погоду несколько членов экипажа эвакуируются на поверхность. После этого заполняется отчет о проведении учений, «наверх» идут рапорты о выполнении поставленной задачи. Впрочем, и учения эти из-за отсутствия средств проводятся от случая к случаю. Например, на Северном флоте они прошли лишь один раз за последние восемь лет. К тому же с 1989 года крупных аварий подлодок не случалось, и бдительность, мягко говоря, притупилась.
Отсутствием должной подготовки может объясняться и то, что экипаж «Курска» не воспользовался никакими спасательными средствами. Теоретически ни одного моряка не должны выпускать в море, не научив, как вести себя в аварийных ситуациях. На практике матросам объясняют все это на словах и в лучшем случае проводят пару формальных тренировок (считается, что этого достаточно), после чего «пройденный материал» благополучно забывается уже на следующий день. А для того чтобы самостоятельно покинуть лодку в гидрокостюме, необходимо безупречно соблюдать последовательность необходимых действий.
Иными словами, сочетание финансовых проблем России и военных традиций СССР делало спасение подводников при такой катастрофе практически невозможным.
Но несколько дней люди все-таки надеялись, что эта страшная история обязательно должна закончиться счастливо. Многим казалось, что страна уже стала другой. Многие поверили в государство, в то, что при молодом президенте главным становится действие, и действие результативное – как с Чечней, как с губернаторами, как с вызволением летчиков из индийского плена, наконец.
Тем болезненнее оказался возврат к старому – к государству, не способному спасти своих граждан. И неспособному именно там, где Россия с ее самым мощным подводным флотом вроде бы по-прежнему должна быть на первом месте. Хотя на самом деле никакого возврата к старому не было – просто потому, что не было нового.
Трагедия «Курска» стала лакмусовой бумажкой. Она нанесла психологический удар не только по гражданам, но и по самому государству. Именно оно и стало тем врагом, на которого в общественном сознании была возложена вина за гибель людей на «Курске». И винить людей в этом сложно, особенно после таких, например, заявлений, как откровения тогдашнего директора Росвоенцентра при правительстве России Юрия Квятковского: «Нам нельзя терять корабль, – подчеркнул вице-адмирал в интервью ИТАР-ТАСС. – Это понимает экипаж «Курска» и поэтому не покидает подлодку».
Пять версий
Еще через неделю удалось относительно точно установить три факта.
Первое. Точно произошли два взрыва с перерывом в две с небольшим минуты – их зафиксировали норвежские сейсмологи. Причем второй взрыв был гораздо мощнее. Не исключается, что был и третий взрыв.
Второе. У «Курска» была сильно повреждена носовая часть и частично – рубка. Причем пробоины в носовой части носили странный характер: клочья обшивки были загнуты как внутрь, так и наружу. На всем корпусе лодки имелись трещины. По некоторым сведениям, лодка вообще разошлась по сварным швам.
Третье. Неподалеку от того места, где находится «Курск», якобы были обнаружены фрагменты другой лодки, а также сигнальный буй. Кроме того, разные источники утверждали, что в ходе поисковых работ по обнаружению затонувшего «Курска» была обнаружена иностранная подлодка, которая затем скрылась, однако эта информация официально никогда не подтверждалась.
Тем не менее этих фактов хватило для пяти версий произошедшего.
Основной версией считалось столкновение с крупным надводным или подводным объектом. Уже в понедельник, 14 августа, ее озвучил главком ВМФ Владимир Куроедов. Столкнуться «Курск» мог либо с крупным российским надводным судном, либо с иностранной подлодкой. Однако представители Мурманского морского пароходства официально заявили, что все суда были заранее оповещены об учениях, поэтому в районе катастрофы никого не было, а ледоколы – именно судно ледокольного типа подозревали в первую очередь – так и вовсе до сих пор остаются в Карском море, где обеспечивают северный завоз.
Оставалась иностранная подводная лодка (российских в том районе вообще не было). «Нашу подводную лодку просто затоптали», – поспешил заявить бывший командующий Черноморским флотом Эдуард Балтии. По его словам, «Курск» всплывал на перископную глубину, в то время как иностранная субмарина уже шла под перископом. Акустическое оборудование океанских подводных лодок в условиях мелководья зачастую неэффективно, и на «Курске» не услышали или неправильно идентифицировали находящуюся сверху субмарину. Произошло столкновение. Иностранную подлодку выбросило на поверхность. Поэтому она смогла продуть балластные цистерны, выровнять крен и малым ходом в подводном положении направилась на свою базу. На «Курск» же, помимо первого мощного удара, обрушились многотонные удары винтов иностранного корабля. Лодка в результате столкновения резко ушла на глубину, после чего от удара о грунт (или сразу же после столкновения с иностранной субмариной) взорвался боезапас.
Взрыв внутри «Курска» – еще одна версия, появившаяся одной из первых. О ней говорили и официальные лица, но как-то вскользь. Гораздо охотнее о взрыве на самой лодке как главной причине трагедии на подводной лодке рассуждали отставные военные и гражданские эксперты. Вице-адмирал Владимир Бескоровайный говорил: «По всей видимости, неисправности торпеды вызвали взрыв ее двигателя. В результате была выбита задняя крышка торпедного аппарата. Первый отсек моментально оказался разгерметизированным, и туда под давлением в две атмосферы хлынула вода. Учитывая большую скорость поступления воды и огромный объем отсека, лодка начала быстро накреняться на нос. В это время под килем было всего 80 м, и лодка со скоростью врезалась в грунт.
В результате сдетонировало огромное количество боезапаса, размещенного на лодке. Сила взрыва была такова, что привела к полному разрушению первого и второго отсеков, деформации корпуса, разрушению поперечных переборок, заклинке люков, срыву с фундаментов турбогенераторов, что в итоге повлекло полное затопление лодки».
Третья версия – ее назвал Илья Клебанов 15 августа, на второй день спасательной операции, – заключалась в том, что подводная лодка затонула в результате взрыва мины времен Второй мировой войны.
«Чушь!» – заявил на это начальник службы МЧС по проведению поисково-спасательных работ в акваториях контрадмирал Илья Козлов. Действительно, нанести такие повреждения прочному корпусу лодки (а это 10–20 см сверхпрочной стали) плавучая мина времен Великой Отечественной войны просто не могла. Что же касается гораздо более мощных донных мин, которые взрываются, когда в непосредственной близости от них проходит корабль, то этот вариант отпадает, поскольку подводная лодка находилась на перископной глубине.
Вскоре со ссылкой на анонимные военные источники появилось предположение о том, что в «Курск» по ошибке попали российской противолодочной торпедой или ракетой. Но выглядело это уже совсем фантастически – учебные стрельбы в море проводятся без использования боевых зарядов.
И, наконец, последняя версия причины катастрофы. Ее на условиях анонимности преподнес один из военных моряков. По его словам, командиру «Курска», капитану второго ранга Геннадию Лячину, для того, чтобы успешно продолжить свою карьеру, необходимо было произвести благоприятное впечатление на присутствовавших на подлодке представителей штаба Северного флота. И Лячин решился на рискованный маневр, который подводники называют «прыжок касатки», – лодка на большой скорости производит всплытие и как бы выпрыгивает из воды. А поскольку глубина была небольшой, нырнув обратно, «Курск» столкнулся с грунтом. Но эксперты дружно назвали эту версию бредом.
Последнее письмо с «Курска»
Точные ответы должен был дать осмотр поднятой со дна осенью 2001 года лодки. И 23 октября следственные бригады Генеральной и Главной военной прокуратур России начали осмотр «Курска». Спустя несколько дней Владимир Устинов показал по ТВ страшные кадры разрушений носовой части лодки.
Месяц группа из 40 следователей, приехавших в Росляково из Москвы, Санкт-Петербурга, Архангельска, Воркуты, Петрозаводска, Вологды, Североморска и Северодвинска, расчищала завалы в отсеках «Курска», искала тела погибших, тщательно фиксировала с помощью фото– и видеоаппаратуры положение и состояние каждого предмета на каждом боевом посту.
Как признался подполковник юстиции Олег Гончаров, первое впечатление от девятого отсека – именно там находились тела погибших, которые нужно было извлечь в первую очередь, – было просто кошмарным: «На лице – маска индивидуального дыхательного аппарата, на теле – защитный комбинезон. Движения скованны, дыхание тоже. Сбился с ритма – начинаешь задыхаться. В девятом – кромешная темнота, вода с грязью и маслом. Воды много – где по колено, где по пояс. Палуба идет под уклон в сторону кормы. Посветил фонарем – вокруг какие-то бумаги, тряпки плавают. В воде и на стойках аппаратуры – с десяток использованных дыхательных аппаратов и несколько спасательных гидрокостюмов: ребята боролись за жизнь. Отсек очень тесный, но пять тел можно разглядеть сразу. Ближайший ко мне подводник плавал лицом вниз в дыхательной маске. Другой… Он сидел на ящике, прислонившись спиной к стойке с аппаратурой, как будто спал. Его ноги оказались под трубой, она не давала ему всплыть. Все это казалось неправдоподобным, напоминало картину из какого-то мистического триллера».
Извлечение тел погибших стало сложнейшей из задач первого этапа работ на «Курске». В одном из отсеков, к примеру, следователи нашли моряка, застрявшего в люке между первой и второй палубами. Похоже, он поднимался, когда на лодке прогремел второй взрыв, потому и остался в люке. Его попытались вытащить на первую палубу, но выяснилось, что нога погибшего застряла под люком между скобами вертикального трапа. Подступы к люку были затруднены, а спуститься на нижнюю палубу следователи не могли: она в то время была затоплена. Группе, работавшей в отсеке, понадобилось более пяти часов, чтобы достать погибшего из лодки.
«Мы понимали, что торпеды могут рвануть, но страха не было»
В «Курске» криминалистов и медиков на каждом шагу подстерегала опасность: взрывчатые вещества, неизрасходованные запасы регенерации, которые даже при кратковременном соприкосновении с маслом могут взорваться, завалы, готовые в любой момент обрушиться на голову, и ядовитые испарения в отсеках. Следователи рассказывали, что чувство времени внутри лодки здорово притуплялось.
Поэтому всем, кто там работал, приходилось присматривать друг за другом, следить за аварийными лампочками на дыхательных масках – они загорались, когда заканчивался кислород. Генерал Юрий Яковлев, первый заместитель Главного военного прокурора, который работал на субмарине наравне с подчиненными, однажды так заработался, что еле успел выбраться из девятого отсека – маску с него сорвали прямо у выходного люка.
Следственная группа работала на износ, люди спали по несколько часов в сутки, в свободное время писали протоколы осмотра отсеков. Усталость стерла все эмоции и здорово притупила даже чувство опасности. Ярче всего это проявилось, когда в носовых отсеках субмарины начали находить неразорвавшиеся фрагменты боевых торпед. В первый раз нашли кусок боеприпаса, в котором находилось 150 кг «морской смеси» – взрывчатки, способной разнести отсек и работавших в нем людей. Во второй раз количество обнаруженной взрывчатки составляло четверть тонны.
«Все мы люди военные и прекрасно понимали, что торпеды могут рвануть, – сказал капитан юстиции Сергей Михайлов. – Но страха или тем более нервных потрясений ни у кого в связи с этим не было. Помню, когда нашли второй фрагмент, у меня это вообще никаких эмоций не вызвало. Позвали взрывотехников, они подтвердили: да, взрывчатка. Наша группа тогда спокойно из отсека выбралась и пошла передохнуть. Человек привыкает ко всему».
«До встречи. 14 августа 2000 года»
Следователи находили в отсеках личные вещи, одежду, документы погибших подводников. Форменная тужурка капитана 1 ранга Геннадия Лячина была одной из первых подобных находок. В третьем отсеке нашли сразу четыре комплекта офицерской формы, а в них удостоверения личности, индивидуальные жетоны, ключи от квартиры, записные книжки…
После предсмертной записки мичмана Борисова, в которой моряк прощался с семьей, – люди, видевшие эту записку по долгу службы, говорят, что без слез ее читать трудно, – следователи записок больше не находили. Но в лодке оставались «весточки» от экипажа «Курска».
В реакторном отсеке нашлась часть бортовой документации и личные вещи, среди которых лежало неотправленное письмо. Следователь был потрясен, когда увидел, что письмо датировано 14 августа 2000 года. Позже выяснилось, что в происхождении послания, которое, как казалось, было написано через двое суток после гибели лодки, не было ничего фантастического. Именно в этот день «Курск» должен был вернуться с учений на базу, и автор, будучи твердо уверен, что 14-го сможет отправить письмо из Видяева, пометил его этой датой. И писал подводник как бы из Видяева – он рассказывал в письме, что лодка только что вернулась на базу, и делился с близкими своими планами на предстоящий отпуск…
Но наибольший шок вызвали у следователей японские наручные часы, найденные в четвертом отсеке на одном из погибших. Поначалу на них никто не обратил особого внимания, поскольку рука моряка была измазана грязью и маслом. Но когда руку отмыли, судебные медики, осматривавшие тело, просто не поверили своим глазам. Ни страшный взрыв, ни огромное давление воды, в которой часы пробыли дольше года, не смогли совладать с механизмом – они продолжали идти, показывая точное время. Почти точное: они спешили на час, потому что некому было перевести их в октябре на зимнее время.
«Тяжелые сейфы во время взрыва переместились в гальюн»
Чтобы попасть на нижние палубы третьего отсека, следователям пришлось прорезать отверстие в переборке между третьим и четвертым отсеками. Только через этот лаз удалось проникнуть в каюту Геннадия Лячина. «Каюта командира практически полностью разрушена, – рассказал Сергей Михайлов. – Сейчас она как таковая отсутствует. Тяжелые командирские сейфы, находившиеся в помещении, во время взрыва переместились в соседний гальюн – там мы их и нашли. Сейфы вытаскивали из третьего отсека через четвертый. Для этого их пришлось зацепить снаружи 50-тонным краном».
Едва ли не самой главной задачей было опознание погибших. Судмедэксперты начали готовиться к этой работе еще до завершения операции по подъему со дна Баренцева моря тел подводников. Они собрали базу данных об экипаже «Курска»: черты внешности, отличительные и особые приметы, зубные формулы и т. д. На каждого моряка была заведена идентификационная карта, и это здорово помогло при опознании.
На первых порах, когда в госпиталь привозили тела из девятого отсека, опознавать погибших удавалось довольно быстро и без особых трудностей. Гораздо сложнее оказалось установить личности моряков, которых извлекали из третьего, четвертого и пятого отсеков: их тела сильно пострадали от взрыва.
Дополнительной проблемой стало то, что большинство членов экипажа, как выяснилось, не носили личных жетонов, а боевые номера, нашитые на куртки подводников, зачастую не могли помочь, поскольку многие моряки оказались без курток. «Да и там, где боевые номера присутствовали, – рассказал один из судмедэкспертов, – у нас не было стопроцентной уверенности в личности человека. Некоторые из моряков были в чужой одежде, а один вообще был в двух куртках сразу – своей и товарища. Поэтому опознавать большинство пришлось по дополнительным признакам: состоянию зубов, татуировкам, родимым пятнам. Помогли в опознании кольца, цепочки и нательные крестики, которые моряки не снимали с себя ни при каких обстоятельствах».
Судмедэксперты больше, чем кто-либо, могут рассказать о том, как вели себя в последние минуты жизни моряки «Курска», как они погибли. Вот что сказал один из них: «Мы уже неплохо представляем себе, что происходило с моряками в девятом отсеке лодки. И я искренне восхищаюсь этими людьми, поскольку в той тяжелейшей, практически безнадежной ситуации они сумели сохранить присутствие духа, ясность мысли и верность долгу. Никакой паники, ни намека на истерику – об этом говорят и найденные на телах записки, и другие свидетельства. Они боролись за свою жизнь, но до последнего момента помнили, что являются военными моряками».
Если завтра волна
В итоге расследование трагедии «Курска» показало, что у нее были две основные составляющие. Первая – взрыв торпеды, который вызвал детонацию всего боезапаса, полное разрушение нескольких отсеков подлодки и гибель большей части экипажа. Вторая – неспособность спасательных служб вызволить из лежащей на грунте субмарины два десятка подводников, которые все-таки выжили.
Сразу после гибели «Курска» с вооружения сняли торпеду 65–76 «Кит», неисправность которой и привела к взрыву. Вместе с «Китом» на всякий случай избавились и от аналогичной по конструкции торпеды 53–61 «Аллигатор». После этого на российских субмаринах остались лишь электрические торпеды, с которыми аварии, подобные «курской», произойти просто не могут – ведь к взрыву «Кита» на «Курске» привела течь топлива из парогазового двигателя торпеды.
Но на подлодках по-прежнему установлены баллистические ракеты, которые вряд ли можно считать стопроцентно безопасными. Все они были выпущены до 1995 года, имеют продленный технический ресурс и потому являются источниками потенциальной опасности – хотя, возможно, и не столь явной, как выпущенный еще в 1976 году «Кит».
Что же касается спасательных работ, то определенные уроки из трагедии российские военные извлекли. Если раньше должностные инструкции запрещали командиру подлодки обращаться за помощью к иностранцам, потому что это могло привести к нарушению режима секретности, то после гибели «Курска» министр обороны издал приказ, разрешающий подавать сигнал SOS открытым текстом на международных частотах. Теперь российские подлодки смогут рассчитывать на помощь любого находящегося поблизости военного или гражданского корабля.
Впрочем, в случае с «Курском» этот приказ министра все равно бы не помог: после взрыва, разрушившего командный отсек подлодки, подать сигнал бедствия было уже некому. Поэтому было важно как можно быстрее обнаружить легшую на грунт субмарину, что удалось сделать лишь на вторые сутки – длина троса аварийного буя, автоматически выброшенного после взрыва, составляла всего 80 м, тогда как «Курск» затонул на глубине более 100 м. Эту проблему командование ВМФ тоже решило: теперь буи снабжаются тросом длиной до полутора километров – хотя реально спасти экипаж подлодки, как признают эксперты, можно с глубины не более 200 м.
А вот существенно повысить техническую оснащенность аварийно-спасательных служб флоту до сих пор так и не удалось. После гибели «Курска» командование ВМФ провело ревизию аварийно-спасательной техники на всех флотах. Выяснилось, что боеготовой является чуть более 40 % техники (остальная вышла из строя – в основном по причине естественного старения). Водолазные подразделения были укомплектованы на треть, причем навыки практических работ имели лишь несколько водолазов.
Исправить эту ситуацию не позволила нехватка денег. Вместо трех спасательных кораблей (по одному для Северного, Тихоокеанского и Балтийского флотов), которые планировалось построить до 2005 года, удалось ввести в строй лишь одно судно, отправившееся на Северный флот. А оставшихся денег хватило только на модернизацию двух десятков подводных спасательных аппаратов (АПС), половина из которых находится в составе Северного флота, шесть – на Тихоокеанском и по два – на Балтийском и Черноморском флотах. В ходе модернизации была повышена емкость аккумуляторов, что позволило увеличить срок нахождения АПС под водой с трех до пяти часов.
Таким образом, если бы сегодня произошла похожая катастрофа, результат был бы примерно тем же, что и в 2000 году. Иностранные спасатели могли бы появиться на месте аварии гораздо раньше, но им все равно не удалось бы ничего сделать – их техника несовместима с нашими подлодками. Российские спасатели, скорее всего, добрались бы до места катастрофы с опозданием, и их техника с большой долей вероятности оказалась бы неработоспособной. Наконец, отечественные водолазы почти наверняка оказались бы не готовы к работе на больших глубинах, да и квалифицированных кадров для этого было бы недостаточно.
С более мелкой аварией – если бы речь шла, скажем, о не слишком разрушительном пожаре или отказе двигателей на небольшой глубине – ВМФ, видимо, теперь может справиться. Но для того, чтобы сказать, что трагедия «Курска» больше не повторится, этого явно недостаточно.
P.S. Через 16 месяцев после аварии «Курска», 1 декабря 2001 года, были отправлены в отставку или понижены в должности 14 адмиралов и офицеров Северного флота. Кто-то из них ушел на пенсию, кто-то – в Совет Федерации, кто-то – в Главный штаб ВМФ.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.