Гибель империи // ГКЧП
Гибель империи // ГКЧП
Победа Ельцина над путчистами в августе 1991 года, фактический запрет КПСС и гибель союзных властных структур означали конец шестилетней перестройки: множество донельзя затянувшихся узлов оказалось обрублено единым махом. Россия вступила в стадию послевоенной разрухи: коммунисты ушли, оставив в наследство дотла разоренную страну, и государственное строительство начиналось практически с нуля. Любое посткатастрофное правительство спешно консолидирует власть, добивает поверженные структуры прежней власти и добивается международного признания.
Как не надо делать государственный переворот
Начавшийся вечером 18 августа путч к утру 21 августа превратился в бездарную пародию на государственный переворот. Путчисты лишний раз подтвердили «первую заповедь изменника»: заговор удается в первые три часа – или не удается вовсе.
По сообщениям информационных агентств, Саддам Хусейн, узнав о путче в Москве, назвал его «хорошо сделанным делом». По словам народного депутата РСФСР Владимира Лысенко, Горбачев вечером 18 августа закончил беседу с Крючковым, Баклановым и генералом Варенниковым словами: «Ну и мудаки же вы!» Хусейн ошибся. Горбачев оказался прав.
Танки вошли в город утром 19-го. И просто встали на улицах. Телефоны, международная связь продолжали работать. Арестов не было. Не было, собственно, и объявленного комендантского часа: всю ночь по городу, как обычно, летали машины, и никто никого особенно не пытался задерживать. Военные патрули отсутствовали.
Существуют разные версии происшедшего. С точки зрения экспертов, однако, в качестве образца заговорщики использовали план ареста Хрущева в 1964 году. За исключением того, что дача Хрущева была на Кавказе, а Горбачева – в Крыму, все остальное совпало: арест, дозированное объявление для прессы, танки, введенные в Москву не для захвата власти – она уже была захвачена, а так, на всякий случай, для поддержания порядка.
В 1964 году о мнении народном никто не думал. Народу предлагалось автоматически принять произведенные изменения, обсудить их за ужином с друзьями и жить дальше в соответствии с новыми указаниями. Сходным образом мыслили и заговорщики 1991 года.
У них не было и не могло быть разработанного плана действий на период после 19-го. Для них переворот закончился успехом в момент, когда на крымской даче был арестован Горбачев. Дальше, по обычной логике развития советских политических сюжетов, не должно было быть ничего, кроме многочисленных поздравлений от общественных организаций, трудовых коллективов и отдельных граждан.
Как ни парадоксально, заговорщиков подвели их собственные политические взгляды. Судя по реакции хотя бы маршала Язова, восклицавшего при аресте: «А че? А че такое?», заговорщики вообще не сознавали, что совершенное ими называется государственной изменой, – в течение семидесяти лет в СССР подобные действия назывались сменой руководства.
То, что произошло в Москве тогда, не было путчем военным. Это было скорее путчем психологическим – прежняя психология страны столкнулась с новой.
В своем первом воззвании путчисты не скрывали своей приверженности идеалам великой Империи – это, похоже, их и погубило. Их заклинания о «единстве Отечества» были не простой демагогией (безусловно, необходимой при всяком путче), но и отражали искреннюю веру заговорщиков в то, что единая Империя существует в реальности.
Видимо, именно вера в действенность классических образцов привела путчистов к грубой ошибке: успешно изолировав Горбачева в его крымском имении и передав по захваченным каналам Гостелерадио набор сообщений и воззваний, они безотлагательно почили на лаврах. Российская верхушка, для ликвидации которой еще утром 19-го было достаточно взвода солдат, осталась нетронутой, Дом правительства РСФСР – незахваченным, и Ельцин получил бесценную временную фору.
Бардак как лучшее средство защиты Конституции
Давно уже отмечалось, что лучше всего Ельцин действует именно в экстремальной ситуации. Так получилось и на этот раз: с 11.00 19 августа Ельцин начал действовать по принципу «как подкову кует за указом указ: кому в лоб, кому в нос, кому в пах, кому в глаз». Суть множества указов сводилась к следующему: члены Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП) являются особо опасными государственными преступниками (российские юристы квалифицировали деятельность ГКЧП по расстрельной ст. 64 УК РСФСР «Измена Родине»); исполнение приказов ГКЧП должностными лицами России также будет квалифицироваться как государственное преступление; в отсутствие законного президента СССР Ельцин берет на себя его конституционные обязанности по подавлению измены.
Естественно, что далеко не все должностные лица немедля стали исполнять приказы Ельцина – в основном они предпочитали не исполнять вообще никаких указаний, и на российских просторах воцарился чрезвычайный бардак. Всякий действовал по принципу «кто в лес, кто по дрова». Так, часть Таманской дивизии перешла на сторону Ельцина, часть – на сторону ГКЧП, а самая большая часть перешла на свою собственную сторону и предпочла выжидать. Постепенно широкая публика пришла к выводу, что бардак без танков безусловно предпочтительнее бардака с танками.
Именно это и надо было Ельцину. К тому, что его собственные указы не исполняются, ему не привыкать, и тут ни для кого не было ничего нового. Но если в результате путча, самый смысл которого в том, чтобы «железной рукой навести порядок», образуется не железный порядок, а несусветный хаос, то начинание изменников теряет в глазах общественности всякую привлекательность.
Нерешительность ГКЧП позволяет заключить, что движущей силой переворота поначалу были должностные лица, прежде всего, по-видимому, Бакланов и Крючков да, может быть, Пуго (Язов – это уже второй эшелон; не будь Горбачев блокирован, он не решился бы впутывать армию в конфликт с русским населением, говорили знавшие его люди), но никак не возглавляемые ими властные союзные структуры. Только этим можно объяснить непростительную для марксистов-ленинцев медлительность, отсутствие жестких репрессий и беспрестанные попытки опереться на советское право.
К ночи с 20 на 21 августа стало ясно, что члены ГКЧП озабочены в основном тем, как бы избежать уголовных санкций, предусмотренных ст. 64 УК РСФСР: Янаев «жался и кряхтел», Язов то ли подал в отставку, то ли позволил распространить об этом слухи, прочие молчали. Они все вдруг оказались доступны для контактов: Геннадий Бурбулис несколько раз за ночь им звонил.
Было уже непонятно, кто отдает приказы о передвижениях войск.
А последний этап – бегство гэкачэпистов – не только превратил их самих в своего рода «штрафбат», но и резко изменил положение фигур, не взятых в долю: заместителя Пуго Бориса Громова, начальника Генштаба Михаила Моисеева, в какой-то степени даже председателя Верховного Совета СССР Анатолия Лукьянова. Их роднит и то, что они «вернулись из отпуска и ничего не знали», и то, что таким образом оказались «не запятнавшими себя персонами».
Конкурс сценариев
Анализируя попытку переворота, обозреватели давали самые противоречивые ответы на вопросы, кто стоял за «восьмибоярщиной» и почему путчисты, располагая самыми крупными в мире армией и тайной полицией, действовали столь неэффективно.
Одни утверждали, что переворот был действительной попыткой консервативных сил удержать уходящую власть, другие – что он был провокацией, затеянной демократами для того, чтобы таким способом окончательно устранить политических противников. Для сторонников первой концепции ответ на вопрос об инициаторах путча совершенно очевиден – список членов «восьмибоярщины» является достаточным аргументом.
Однако публику весьма интересует вопрос, не стоял ли за попыткой путча сам Горбачев.
Большинство спекуляций на эту тему не удостаивает Михаила Сергеевича чести быть непосредственным руководителем ГКЧП, но отводит ему исключительно зловещую и крайне вероломную роль в событиях 19–22 августа. Согласно этой версии, он не только инициировал путч, но так тонко просчитал все возможные варианты развития событий, что с гарантией обеспечил себе политическую прибыль при любом развитии событий.
Более хитроумный сценарий приписывает авторство сатанински вероломного плана путча сразу обоим президентам – и Союза, и России. Они хотели одним ударом разделаться с противниками демократических реформ в партийно-консервативных и военных кругах. Правда, не совсем понятно, зачем было двум располагающим всей полнотой власти законно избранным президентам, да еще якобы столь хорошо (хоть и тайно) спевшимся, избавляться от своих политических недругов столь экстравагантным и рискованным манером.
Наконец, самая парадоксальная и именно своей смелой парадоксальностью импонирующая высказывающим ее авторам версия уже всю заслугу в организации заговора приписывает исключительно Ельцину, задумавшему таким коварным образом погубить своих врагов и успешно осуществившему свой замысел. Изъян этой версии имеет чисто эстетическое свойство: уж больно страдательную и глупую роль манипулируемых Ельциным статистов она отводит руководителям поверженного комитета путчистов.
Второй вопрос, не дающий покоя всем участникам «пресненской обороны», – почему путчисты были столь нерешительны в своих действиях, почему они уже в первые часы путча не арестовали президента и ведущих российских политиков, не блокировали связь всех оставшихся с внешним миром и позволили им встать во главе возмущенных переворотом инсургентов. Вряд ли им не хватало опыта.
Конспирологическая версия, предусматривающая игру в переворот, затеянную либо Горбачевым, либо Ельциным, предлагает парадоксальный, но логичный (опять-таки с точки зрения конспирологии) ответ, заключающийся как раз в том, что переворота просто не было. Была игра. Добровольная или вынужденная.
По мнению других экспертов, «странный» характер переворота может вполне рационально объясняться и чисто политическими причинами. Существует в принципе два возможных сценария государственного переворота. Жесткий, или «чилийский», вариант со всеми известными из истории и перечисленными нами выше атрибутами: массовыми арестами оппозиционных политиков, захватом телефона, телеграфа и т. д. И мягкий, предполагающий более или менее «законное» устранение главы государства и лишь устрашение всех остальных, но желательно без кровавых эксцессов.
Первый сценарий требует, во-первых, актера на роль вождя, способного организовать показательные массовые убийства. Во-вторых, достаточное количество столь же свирепых солдат, чтобы вовремя изъять из обращения всех, кого необходимо, и сделать это не просто быстро, но по возможности и со зловещим шиком, дабы этим утилитарным актом заморозить кровь в жилах у двух-трех поколений зрителей. И наконец, необходимо чувствовать себя настолько уверенно в экономическом отношении, чтобы бесстрашно пренебрегать мировым общественным мнением и возможными экономическими и политическими санкциями.
С фюрером и отцом нации у путчистов дела обстояли совсем плохо – такового попросту не нашлось. Подкачали и войска, и особенно национально-политический принцип их формирования. Для пущей надежности офицерский состав Советской армии формировался преимущественно из славян. Но если на такие части еще можно было рассчитывать в неславянских регионах, то использование их в Москве или, скажем, Свердловске более чем рискованно. И наконец, совершать крупное кровопролитие в сотне метров от американского посольства, продолжая при этом клянчить американский хлеб и кредиты, – дело неблагодарное. «Восьмибоярщине» не осталось ничего иного, как избрать «мягкий вариант». Вот только время для него уже прошло: столь взбаламученную страну можно было бы усмирить, только предварительно залив ее кровью.
Финал
То, что происходит нечто странное, стало понятно уже 20 августа: заговорщики откровенно теряли время в томительном бездействии. В любой момент в течение двух дней они могли захватить Белый дом, арестовать Ельцина и отпраздновать победу. Но они этого не сделали.
В таком государственном образовании, как Союз ССР образца начала 90-х, важным фактором политики было то, что Робеспьер именовал «гидрой федерализма»: децентрализованность государства приводит к тому, что вместо срубленной головы отрастает новая. И вместо снесенной головы Михаила Сергеевича очам путчистов представилась еще более для них неприятная голова Бориса Николаевича: «раскольник» Ельцин получил возможность беспрепятственно добраться до Белого дома, погасить панику в рядах сторонников и приступить к организации сопротивления.
Еще один парадокс августовского путча в том, что под различные статьи УК дружно подвело себя практически все союзное руководство: силовые структуры (верхушка армии, МВД и КГБ), власть исполнительная (Кабинет министров), власть законодательная (Лукьянов и «союзники») и власть партийная (верхушка КПСС). А когда вся верхушка государства, состоящая либо из преступников, либо из их пособников, терпит от народа сокрушительное поражение, такое государство не может устоять. Все руководство государства проваливается в политическое небытие, и из политического вакуума возникает некоторое другое государство. Оно и возникло, причем не одно.
Над Кремлем – триколор, Россия – международно признанная политическая реальность. По конфиденциальным сведениям, на исходе путча глава одной из ведущих европейских держав говорил в ходе консультаций по кризису: «Советского Союза больше не существует, мы не говорим об этом, только чтобы не обидеть Горбачева».
Так что у Горбачева были основания обзывать «спасителей державы» самыми экспрессивными словами.
Еще больше оснований для этого у него появилось после возвращения в Москву. Президент СССР переменил свой статус, но не очень сильно: из рук большевистских революционеров он перешел в руки революционеров антибольшевистских. Опереться ему было не на кого: союзной власти больше нет, президентской команды, по сути дела, тоже. Еще 22 августа Горбачев пытался как-то остановить лавину, но уже 23-го на встрече с российскими депутатами, понимая, что против рожна не попрешь, он фактически согласился с идущим на его глазах новым, теперь уже настоящим переворотом, призывая лишь, «чтобы все шло законным путем». Уступки следовали за уступками: вечером 24-го Горбачев распустил союзный Кабинет министров, отказался от поста генсека КПСС, а ЦК КПСС объявил о самороспуске.
Здание ЦК на Старой площади было опечатано, партийное имущество национализировано, здание КГБ оскоплено: с Лубянки убрали памятник Железному Феликсу. «Ум, честь и совесть нашей эпохи» решил сыграть ва-банк – и проиграл. Ничего не поделаешь: перестройка кончилась, началась политика без дураков.
Союз развалился республик свободных
Программные документы путчистов не оставили никаких сомнений в их намерениях: прежде всего они стремились восстановить связь союзной бюрократии и партийных структур, покончить с демократическим руководством России и резко ограничить суверенитет республик.
Республиканское руководство повело себя по-разному. Часть республик осудила действия путчистов и отказалась подчиняться их приказам уже в первые часы, другие предпочли политику пассивного выжидания. Наконец, руководство некоторых республик явно склонялось к поддержке ГКЧП.
В любом случае ГКЧП (точнее, неудача путча) в массовом сознании самым тесным образом связан с развалом СССР. На самом деле это не совсем так. Во всяком случае, Литва и Грузия объявили о своей независимости еще до путча – 11 марта 1990 года и 9 апреля 1991 года соответственно. Процесс распада СССР начался, конечно, не в августе, а гораздо раньше.
ГКЧП лишь ускорил его, дав республикам легитимный повод окончательно выйти из-под контроля союзного Центра.
Прибалтийские республики и Молдавия мгновенно определили действия путчистов как попытку государственного переворота и отказались исполнять требования ГКЧП. Противники правительств прибалтийских республик – местные филиалы КПСС, КГБ, ОМОН, Интердвижение, директора крупных союзных предприятий – перешли на сторону ГКЧП. В Молдавии было запрещено распространение девяти «гэкачэпистских» центральных газет. В Приднестровье и Гагаузии деятельность ГКЧП одобрили – возникла база для долговременного вооруженного конфликта.
Мгновенно отреагировал на наступление компартии и армии президент Кыргызстана Аскер Акаев, опирающийся в значительной мере на демократов. Он усилил охрану своей резиденции, блокировал входы и выходы в корпус ЦК КПСС, телеграфа, гостелерадиокомпании. Акаев осудил военно-партийный путч, заявил о своей полной поддержке Ельцина и обратился к мировому сообществу.
Армения и Грузия заняли явно выжидательную позицию. Лишь когда исход сражения стал очевидным, эти республики приняли сторону победителя. Тер-Петросян даже обвинил Горбачева в том, что тот довел страну до военного переворота, и заявил, что Ельцин – это единственный человек, способный править страной.
Украина и Казахстан, возглавляемые «суверен-коммунистами» Леонидом Кравчуком и Нурсултаном Назарбаевым, также заняли выжидательную позицию. В 16 часов 19 августа Кравчук заявил по украинскому ТВ и радио, что ВС республики «нужно время, чтобы разобраться во всем». Двое суток заседал Президиум ВС Украины, определяя свое отношение к образованию и действиям ГКЧП, но так и не осудил военный переворот. В свою очередь, отстранение Горбачева и введение чрезвычайного положения Назарбаев 19 августа мягко назвал «не предусмотренными Конституцией актами». Лишь к моменту подавления путч был недвусмысленно осужден Казахстаном.
В тех республиках, где компартии относительно прочно контролировали власть (Белоруссия, Таджикистан, Туркменистан, Узбекистан, Азербайджан), никакого переворота и не происходило. Как обычно, работали все предприятия, организации и учреждения, а руководители республик ограничились призывами к дисциплине и порядку. Они выполнили все распоряжения ГКЧП, хотя не все официально его признали.
Естественно, все это было декорировано соответствующим набором высказываний.
Председатель ВС Белоруссии Дементей в первый день путча заявил, что Горбачев психологически исчерпал себя. «Перестройка, породившая надежды на демократическое возрождение советского общества, зашла в тупик», – такими словами начал Ислам Каримов свое выступление на встрече с партийно-хозяйственным активом Ташкента поздно вечером 19 августа. Находясь в Иране, президент Азербайджана Аяз Муталибов сделал заявление: «Мы приветствуем развитие событий в СССР». Особенно обрадовал азербайджанское руководство тот факт, что чрезвычайное положение введено и для Армении, – его шансы решить карабахскую проблему в свою пользу резко подскочили.
В целом же путч сорвал подписание нового Союзного договора, и республики начали одна за другой заявлять о выходе из Союза. 20 августа – Эстония, 21 – Латвия, 24 – Украина, 27 – Молдавия, потом – Азербайджан, Узбекистан и Киргизия, а осенью – остальные республики. Ни одна из республик не выполнила при этом всех процедур, предписываемых законом СССР от 3 апреля 1990 года «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из состава СССР».
8 декабря 1991 года главы Белоруссии, России и Украины в Беловежской пуще констатировали, что СССР прекращает свое существование, объявили о невозможности образования Союза Суверенных Государств (ССГ) и подписали Соглашение о создании Содружества Независимых Государств (СНГ). По версии Б. Н. Ельцина, Беловежские соглашения не распускали СССР, а лишь констатировали его фактический к тому моменту распад.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.