69

52*. «Живопись» на вывесках известна в России еще с XVIII в. Над табачными лавками висели доски, на которых нарисованы были офицеры с курительными трубками; над дверями кабака на доске был нарисован герб… В 1749 г. Камер-коллегия запретила эти рисунки и велела выставлять только одни надписи: «В сем доме питейная продажа» или «В сем доме табашная продажа», «а других никаких непристойных знаков не выставлять» (Г.В. Есипов. Тяжелая память прошлого. П., 1885. С. 307). К 20-30-м гг. XIX в. «живописные» изображения на вывесках стали обычным явлением; бытописатели Москвы того времени почти всегда упоминают о своеобразной орфографии вывесок, украшенных смелой живописью доморощенных художников. Например, в журнале «Новый живописец общества и литературы», составл. Н. Полевом (ч. V. М., 1832. С. 300-301), в очерке «Московская промышленность» читаем следующее: «Улица московская не в улицу, если на ней нет продажи овощных товаров – иногда с прибавкою рому, виноградных вин и водок и руки с картами, показывающей, что тут можно и карты купить; ресторации с самоваром на вывеске или с рукою из облаков, держащею поднос с чашками, с подписью: въхот в расторацыю или съестной трахътир; немца-хлебника с золотым кренделем, иногда аршина в два, над дверью; цирюльни с изображением дамы, у которой кровь фонтаном бьет из руки; в окошке обыкновенно торчит завитая голова засаленного подмастерья, и видна надпись над дверью: бреют и кровь отворяют; портерной лавочки и продажи пива и меду с пивным фонтаном из бутылки в стакан на вывеске»… Своеобразная живопись вывесок отмечена и Гоголем в I гл. «Мертвых душ», где изображается въезд Чичикова в губернский город: «Попадались почти смытые дождем вывески с кренделями и сапогами, кое- где с нарисованными синими брюками и подписью какого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками и надписью: “Иностранец Василий Федоров”; где нарисован был биллиард с двумя игроками во фраках, в какие одеваются у нас на театрах гости, входящие в последнем акте на сцену. Игроки были изображены с прицелившимися киями, несколько вывороченными назад руками и косыми ногами, только что сделавшими в воздухе антраша. Подо всем этим было написано: “И вот заведение”». Один из исследователей Гоголя (В.В. Каллаш. Заметки о Гоголе. – Историч. вестник, 1902. С. 681) говорит, что описание это – результат живого наблюдения и сопоставляет его со следующими словами «Молвы» (1831. Ч. VI. С. 8-9): «Мы не найдем в Москве… остроумной вывески; зато у нас есть весьма забавные и характеристические. В последнем отношении замечательно лукавство, с каким хозяева наших вывесок мистифицируют на свой счет публику, и почти все с одним умыслом: не казаться тем, что они в самом деле. Например: “Здесь портной А. Фине Никулин” – этот, очевидно, метит в немцы; другой: “Здесь иностранец мужской портной Николай Рахманов” – в этом преобладает космополитизм: не говорит, какой нации, только не русской. Есть еще портной: “Новоприбывший из Парижа”, и засаленная вывеска пятнадцать лет настойчиво уверяет в том всех идущих и едущих. Один, с диогеновскою замашкою, просто пишет между двумя нарисованными сапогами: “Здесь Яков”; другой, напротив, чин чином: “Здесь Иван Василич”. Но вывески – предмет важный, и для наблюдательного человека они – источник великих результатов»… Но, разумеется, и в 1830-1840-х гг. стиль вывесок больших магазинов, особенно иностранных (напр., на Кузнецком мосту), был иным, деловым и строгим. Но уже к 1890-1990-м гг., как пишет один из старых москвичей, «деловая вывеска, только извещающая и ничем не старающаяся привлечь внимание обычно черная с золотыми буквами, сменяется крикливой и пестрой рекламой. Эти вывески нового типа, теснящиеся над окнами магазинов, на кронштейнах, над тротуарами, на пустынных стенах высоких домов, на крышах, придают улице какой-то шумный, говорливый вид. Отовсюду видны их яркие, бьющие в глаз и невольно привлекающие внимание краски, затейливые изображения, шуточные надписи» (Г. Василич. Улицы и люди современной Москвы. – Москва в ее прошлом и настоящем. Вып. XII. С. 6).