#Великобритания #Лондон Убить Versace

#Великобритания #Лондон

Убить Versace

Tags: «Серпантайн», Орозко, Пикассо, Уорхол и вытеснение мастерства технологией. – О глянцевых ниспровергателях буржуазных устоев. – Who the f*ck is Dolce, who the f*ck is Versace?

Непременное комильфо быта и вида российских прогрессивных людей плохо не потому, что новодел означает отсутствие истории, хотя бы и кредитной. А потому, что сами свой стиль прогрессивные люди устраивать не решаются. Все дано на откуп дизайнерам, мастерам искусства, ребятам со стороны. Это – комплекс сродни привычке секса в единственной миссионерской позиции.

Но это присказка. А вот вам сказка.

Если, товарищи, взять билет до города Лондона и прогуляться по Гайд-парку, то возле озера Серпантайн можно найти одноименную галерею из тех, что путеводители помечают как «рекомендуется; плохих выставок не бывает». Побродить по exhibition мексиканца Орозко (мячики в пакетиках, войлок на веревках) и услышать за спиной по-русски: «По-моему, нас дурят».

Идиотизм ситуации в том, что, с одной стороны, в общем, да. А с другой – внутренне споришь: вы что, ребята, по Церетели загрустили?

Впрочем, о чем спор. Ребята правы. Пока родное искусство торчало на реалистической точке зрения и замерзания, Запад произвел техническую революцию: грянул век пара. Турбиной был Пикассо. Он первым поставил во главу угла не мастерство, а технологию. Он поначалу плохо рисовал. Загляните в его музей в Барселоне: тоска хилых этюдов. Поскольку в испанском реализме удача не светила, Пикассо уехал в прогрессивный Париж, где и представил результат применения не навыка, но идеи. Кубизм стал технологией, доступной любому: Пикассо или Брак – картинка одинакова. В середине века Уорхол (кстати, отличный рисовальщик) сделал произведением искусства консервную банку: это попало в струю, и в искусство пришел тираж. А завершился век чередой инсталляций, где понятие профессионального мастерства отсутствует вообще. Не нужно уметь рисовать, чтобы завалить пьяцца Сан-Марко скомканными газетами, среди которых, шурша, будут взлетать и садиться голуби. Не нужно знать композицию, чтобы слепить из глины 35 тонн глазастых гуманоидов и уставить ими зал… Можно посреди зала поставить пустую раму: все попавшее в нее, включая вас самих, мгновенно станет артефактом. Искусство пришло к тому, что все могут все. На этом оно завершилось.

Можно расписывать фломастером черепа, заливать акулу стеклом или трахаться под видеозапись с собакой – если повезет, тебя признают. Поскольку о качестве говорить смешно (что считать мастерством в видеозоофилии?), успех зависит от куратора. Куратор – держатель бренда. Отлично, если тебя выставили в «Саатчи». Но и «Серпантайн» – тоже ничего. Вполне нормальный арт-рынок, приставку «арт» можно убрать.

Вдохнуть в эту схему божью искру можно, только если ее к чертовой бабушке попалить. И соотечественник, отказывающий во внимании бренду «Серпантайн», для меня герой времени: контрреволюционер, белая гвардия, Георгий Победоносец, топчущий артефакт.

Как писали в романах эпохи искусства? «Взор его замутился?» Я прочувствованно обернулся: на ниспровергателе устоев были лаковые кроссовки от Ямамото, на его подружке – джинсы с дырами от Dolce & Gabbana (хозяйке на заметку: «Хэрродз» недалеко от Гайд-парка, на распродаже такие джинсы можно ухватить долларов за 150).

Это были, увы, не герои. То есть герои, но не мои.

Я не ругаю, я скорблю. Это был вызов моих соотечественников серому быту и философии буржуа. Штаны были в дырах – потому что обладатели имели всех, а от D&G – чтоб сомнений не возникло, не по бедности ли имеют.

Меня пугает не то, что приподнявшийся на деньгах российский папик хочет в квартире кожаный диван и хрустальную люстру, потребляя то, что каталог или архитектор впаривают ему как «вечно актуальную классику»: набор как набор. Меня пугает, что прогрессом в жизни считается другое потребление. И что искусство жизни – то самое, что теперь доступно всем по технологии – прогрессивными людьми отдано на откуп другим людям. И Calvin Klein, и Versace – они давно не создатели, а просто кураторы.

В принципе, выход есть.

В городе, в котором я пятый месяц живу, – запредельная стоимость жилья, транспорта, ресторанов. Но все искупает запредельный дизайн – то есть то, во что перетекло умершее искусство. Лондонские прогрессивные молодые люди живут в районе с ржавыми рельсами, осыпавшимися брандмауэрами и фабричными корпусами где-нибудь у эмигрантской Брик-лейн, снимают квартиру на пятерых и жрут в сухомятку поганые треугольные сэндвичи. Но нужно видеть силу, с который они ломают асфальт, пробиваясь из своих подземелий. У них нет денег – только идеи и дешевые подручные материалы. Но это они скрестили вылинявшие после стирки штаны с дешевыми кедами. Это они прикрутили для своих подружек к кедам 10-сантиментовые шпильки. Это они придумали не скрывать швы и торчащие нитки. Это от них пошло красить стены по кирпичу без штукатурки. Это они родили лондонские клубы с нулевым интерьером, но с безумной музыкой. Какой еще на хрен Дольче? Если бы им потребовались действительно прогрессивные рваные джинсы, они бы расстреляли имеющиеся штаны на заднем дворе из револьвера, одолженного у знакомого драг-дилера.

Придите на любой лондонский рынок. Из дешевых материалов, руками полулегальных швей здесь сотворены не столько вещи, сколько идеи: шарфы в дырочку, пиджаки с граффити и заплатами. Среди покупателей можно столкнуться с Vivienne Westwood или Paul Smith, прилетевшими как вампиры на запах молодой крови.

Какой из этого всего вывод? А никакого: бегите на распродажу, а то Дольче с Версаче кончатся. Ничего не имею против них, но где те, кто оттиснет на майке «Who the fuck is Gabbana?»?!

Ловите идею, пока Лондон не опередил.

2004

COMMENT

Этот текст – равно как последующий и предыдущий – печатался в GQ в рубрике «мораль». До меня эту колонку писал Тони Парсонс, а после меня – Эдуард Лимонов. (Тони Парсонса заменили мною, потому что описываемая им британская реальность слишком уж отличалась от российской, а меня заменили Эдуардом Лимоновым, потому что я стал главредом мужского журнала FHM, формально конкурирующего с GQ.)

Соблазнил меня писать колонку тогдашний замглавреда GQ Игорь Порошин – наитончайший языковой стилист, плетущий бретонские кружева на коклюшках слов, и при этом эпикуреец, небожитель, хозяин собой же воздвигнутого воздушного замка, подпираемого слоновой косточкой произвольно взятого предположения. (Забавно, что при этом Порошин обожал футбол – но это уже совсем замечание в сторону: просто в комментариях любое лыко в строку.)

«Давай ты будешь писать эту колонку по простому принципу, – заливал фундамент очередных небесных чертогов Порошин. – Ты пишешь крайне убедительный текст про то, как классно в 40 лет забыть про 40 лет, встать под парус, прыгнуть с парашютом, вообще сделать то, что так и не сделал, потому что силы у тебя еще есть, а деньги уже есть – и какой отстой те, кто считает, что этому возрасту следует остепеняться. Но в последнем абзаце ты будешь всю эту конструкцию опрокидывать походя брошенным замечанием, что все эти изображающие молодых козликов 40-летние – они самые настоящие козлы, потому что так и не смогли найти счастья в самом простом: в жене, в детях, в воскресном барбекю на лужайке у дома».

Я эдаким макаром эти колонки и писал.

Кстати, неплохой прием; дарю.

2014