Рейхстаг штурмуют репортеры

Рейхстаг штурмуют репортеры

Характерно, что в этот же день, и примерно тоже в середине дня, с тех же точек, что и Виктор Темин, осуществляли съемку Рейхстага и другие военные корреспонденты. В частности, фоторепортер Н. Богданов 2 мая снимал, как шла к нему от Бранденбургских ворот колонна тяжелых танков «ИС-2» из армии его однофамильца – генерала Богданова. Но на снимке этого фоторепортера – в отличие от теминского – хорошо видно, что на куполе никакого знамени нет.

Что совершенно соответствует исторической правде.

А вот с этой-то правдой в большинстве описаний и фотоматериалах, если точно не знать, где и что в данный момент находилось, с самого начала было очень сложно.

Казалось бы, больше всех повезло фотокору «Фронтовой иллюстрации» Анатолию Морозову. 57 лет спустя после окончания войны в «Известиях» был опубликован рассказ А. Морозова о том, как им был сделан знаменитый черно-белый снимок с Егоровым и Кантарией на крыше Рейхстага. Вот фрагмент из него: «В конце апреля я получил телеграмму из ГПУ (Главного политуправления Красной Армии. – Примеч. авт.) срочно сфотографировать героев, установивших над Рейхстагом Знамя Победы. Пробрался на командный пункт генерала Переверткина. Стал ждать удобного момента. 2 мая рано утром, когда шли последние бои, я, где перебежками, где ползком, добрался до Рейхстага, спустился в подвал и там увидел вповалку спящих солдат. Это были солдаты батальона капитана Неустроева. От него я и узнал, что Знамя Победы водрузили разведчики Егоров и Кантария. Их разбудили, и мы пошли на крышу. Я очень долго и тщательно вел съемку. Наконец, Кантария не выдержал: „Товарищ старший лейтенант, ну, может быть, хватит уже! А то ведь и убить могут. Обидно будет“. Его опасения были не беспочвенны. Снизу наши же солдаты на радостях палили трассирующими пулями. „Ладно, Мелитон, спускаемся вниз…“ [113].

Судя по рассказу журналиста А. Морозова, по ситуации на 30 апреля в Главном политуправлении какой-либо подробной (о степени достоверности и речи нет) информации об обстоятельствах штурма Рейхстага и водружении еще не было. Однако относительно того, что следует считать Знаменем Победы, никаких сомнений в ГПУ – этом главном в Красной Армии ведомстве, ответственном за «правильность описания» Великой Отечественной войны – даже не возникло. Ибо реальные факты для этого учреждения были вещью второстепенной, а на первом стояли субординация и идеология. Логика при таких приоритетах работала «железная»: «Как брали Рейхстаг – смотри приказ № 6. Что считать Знаменем Победы? Конечно же, стяг, рожденный Военным советом фронта, то есть „флаг армии № 5“. Именно под этим названием он появился 2 мая 1945 г . в документе, подписанном человеком, который не только принимал вышеназванную „логику“, но и был крайне заинтересован в „оформлении“ преждевременного доклада о взятии Рейхстага. Речь идет о донесении В. Шатилова комкору Переверткину. В нем комдив по горячим следам уточнял обстоятельства и давал краткое описание хода боя по овладению зданием германского парламента. Обстоятельства водружения в донесении были сформулированы так: „Группа смельчаков 756 сп водрузила знамя на первом этаже в юго-западной части Рейхстага в 13.45 30.04.45г. (флаг армии № 5). 674 сп – в 14.25. 30.04.45 г. в северной части западного фасада здания (флаг полка)“ [114]. Заметьте, никакого упоминания о Егорове и Кантарии в донесении и в помине нет.

Пока донесение осмысливалось сначала у Переверткина, а потом в штабе 3-й ударной армии у генерала Кузнецова, который тоже – если вспомнить его доклад Жукову 30 апреля – «лично наблюдал в 14.25 флаг над Рейхстагом», армейский политотдел в лице его начальника Ф. Лисицына держал многозначительную паузу. Об этом можно судить по описаниям военных корреспондентов Мартына Мержанова и уже упоминавшегося Бориса Горбатова. Первый, например, в своей книге «Как это было» вспоминает, как еще вечером 1 мая во время беседы с Лисицыным представители прессы настойчиво у него допытывались: кто же водрузил знамя над Рейхстагом? «Федор Яковлевич, – пишет Мержанов, – улыбаясь, смотрел на нас и после долгой паузы сказал:

– Давайте подождем. Прошу вас, пока не пишите. Все это, как говорится, нужно «семь раз отмерить, а один – отрезать». Думаю, – продолжал он, – что для вас сейчас главная тема – беззаветный героизм всех участников штурма.

Горбатов ответил:

– Это все правильно, а все же люди, водрузившие знамя над Рейхстагом, навеки вписали свои имена в историю нашей Победы.

– Правильно. Узнать вы можете сейчас, но пока не пишите.

И мы вскоре узнали имена Мелитона Кантарии и Михаила Егорова. Узнали, но в корреспонденцию тогда не вписали» [115].

Но если Мержанов и Горбатов, хорошо, между прочим, знавший от разведчиков Макова, когда и кто действительно был на Рейхстаговской крыше первым, хоть «ведали, но сразу ничего обнародовать не стали», то остальные репортеры не располагали даже этой малостью. Поэтому на следующий день – 2 мая, так и не получив от армейских политорганов внятной информации, пытались ее раздобыть сами. Ведь из московских редакций вовсю требовали подробностей, деталей, конкретных фамилий. От фоторепортеров и кинооператоров жаждали фотоснимков и документальной съемки. А те, наконец-то прорвавшись к Рейхстагу, вдруг обнаружили, что на здании в разных местах плескались на ветру несколько десятков знамен, стягов, флагов, флажков и просто красных лоскутков. Кто-то уже знал, что 1 мая в полдень над Рейхстагом прошли парадным строем истребители 115-го авиаполка и «плавно опустили» (так в докладе) на его купол алый стяг с надписью «Победа!»… [116]

Так какое же знамя было водружено первым? Кем?

Вот почему 2 мая наиболее инициативные из военкоров, отловив здесь же у Рейхстага непосредственных участников последнего боя из состава трех штурмовавших его батальонов, взялись сами реконструировать события. Реконструкция эта, естественно, была очень приблизительной и субъективной, поскольку каждый из очевидцев делился лишь личным своим опытом и вполне понятной уверенностью, что именно его флажок был доставлен к Рейхстагу первым.

Именно тогда родились знаменитые, вошедшие в фотолетопись войны победные снимки И. Шагина и Я. Рюмкина с крупным планом разведчика Георгия Булатова и группой салютующих знамени бойцов капитана Сорокина, в рядах которой в офицере с маузером в руке угадывается Степан Неустроев. Уже в наши времена в музее Московского авиационного института, где в последние годы своей жизни работал Семен Сорокин, хранилась фонограмма его рассказа, в которой он утверждал, что комбат 1-го батальона 756-го полка упросил его «впустить в группу». Думается, что Неустроеву не было нужды в нее проситься хотя бы потому, что вопрос, кого тогда снимать, решал не командир взвода разведчиков из батальона Давыдова, а те, кто осуществлял съемку. Так, например, поступил знаменитый советский кинодокументалист Роман Кармен, который, собственно, и сбил эту группу. Под контролем его объектива участники киносъемки днем 2 мая добросовестно выполнили режиссерское задание. По освобожденной от посторонних рейхтстаговской лестнице они пробежали с красным флагом к парадному входу и поднялись на крышу, где привязывали флаг и салютовали Победе. Отсвет подлинности в их действиях, конечно же, ощущался. Ведь это именно они два дня назад под пулями и со смертельным риском для себя бежали по этой самой лестнице, привязывали свои флажки, вели бой и по окончании его, подняв вверх автоматы, салютовали своему самому, наверное, главному дню в жизни. Однако к их конкретным боевым делам вся эта съемка имела не большее отношения, чем художественная инсценировка к документальной хронике. Осуществить таковую по-настоящему в условиях того реального боя, да еще в полной темноте, военные корреспонденты, конечно же, не имели никакой возможности.

Да их тогда даже и близко не подпустили. Не говоря уж о том, что и позже с правдой им никто из командования помочь не пожелал. Судя по загадочной улыбке начальника политотдела Лисицына, высокие командные умы 1 и часть 2 мая только начали оформление своей «исторической заготовки» с описанием «правильного» водружения «правильного знамени».

Так что совсем не в оправдание журналистов, изначально лишенных правдивой информации, а как раз в укор тем, кто эту правду знал, но старательно замалчивал, следует сказать: фальсификация программировалась не в редакциях, а в штабах.

Ну а уж журналисты – где могли – добавили и свое.

В результате даже те факты, которые действительно имели место, искажались и даже мифизировались. Именно тогда, например, попало в литературу и стало в ней общим местом описание прибытия 3 мая маршала Жукова в Рейхстаг. Маршал появился не один, а в сопровождении члена Военного совета фронта К. Телегина, генерал-полковника Н. Берзарина (он еще 24 апреля был назначен комендантом Берлина) и члена Военного совета 5-й ударной армии Ф. Бокова. Истории остались кинофотокадры, на которых маршал и сопровождающие его лица осматривают здание, надписи на стенах, позируют на лестнице. Пишущая пресса добавила свой эпизод – встречу Жукова с комбатом Неустроевым, с которым он по-отечески побеседовал. Сам капитан в своих воспоминаниях все эти красивости категорически отверг. А честно уточнил, что ничего подобного в действительности не было: «Нас к Жукову не допустила его охрана. Ни меня. Ни Зинченко…» [117]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.