30 апреля. Середина дня. «Рейхстаг взят! Приготовиться к штурму!»
30 апреля. Середина дня. «Рейхстаг взят! Приготовиться к штурму!»
«Зачем штурмовать то, что уже взято?» – спросит дотошный читатель. И с точки зрения формальной логики и здравого смысла будет абсолютно прав.
Тем не менее, такая команда в этот день прозвучала.
Но начнем все же с того, что ей предшествовало.
Еще утром, после первой неудачной атаки взять Рейхстаг с наскока Маков получил из штаба корпуса приказ еще раз провести тщательную разведку обороны Рейхстага и по возможности максимально полно вскрыть вражескую систему огня. Минина во главе одного из отделений вместе с Лисименко капитан направил как раз в те помещения швейцарского посольства, откуда накануне разведчики разглядывали Рейхстаг в сравнительно спокойной обстановке. Но теперь вражеская оборона вынуждена была время от времени «работать». А значит – вскрывалась для разведки. Добравшись до переднего края 380-го полка, Минин получил полное содействие от командира одного из разместившихся здесь батальонов. Тот оказался человеком внимательным и откровенным. Он охотно показал разведчику через окно соседнего помещения выявленные пулеметы в обороне противника и указал, где кончаются фланги его батальона. Далее состоялся довольно характерный разговор (цитирую по воспоминаниям М. Н. Минина): «Бывалый командир не скрывал своего неудовлетворения тем, что командование корпуса и дивизии форсирует штурм Рейхстага в дневное время, не учитывая того факта, что в предыдущих боях части и подразделения потеряли более половины своего личного состава.
«Ради одного престижа – дескать, мы взяли Рейхстаг – посылать днем на верную смерть людей, которые с боями прошли многие сотни километров, неразумно, – продолжал размышлять вслух командир батальона. – Неужели нельзя отложить решающий штурм до позднего вечера, подтянуть резервы, а еще лучше совместно с другими частями под покровом темноты одним ударом закончить здесь войну?» [85].
Однако командование – то ли по соображениям этого самого престижа, то ли, если конкретнее, не желая делить будущую славу ни с кем другим, то ли надеясь на вечное русское «небось да авось», но ждать ночной темноты котегорически не захотело.
Примерно в 13.00 батальоны Неустроева, Самсонова и Давыдова по сигналу взвившихся красных ракет и заметно усилившейся артподдержки снова пошли в атаку. Подразумевалось, что уж теперь-то им удастся наступать широким фронтом. И – согласно плану – прорваться: батальону Неустроева – к парадному западному входу; Самсонова – к северному, Давыдова – к расположенному в южном торце «депутатскому» подъезду. Более или менее существенно удалось продвинуться вперед лишь действовавшей в давыдовском батальоне группе разведчиков под командой капитана Сорокина. Да и то только к тому месту на правом фланге атаки, где заполненный водой ров заканчивался. Там, конечно, была возможность проскочить к Рейхстагу «посуху». Но с другой стороны, они сразу же попали под бивший чуть ли не в упор фланговый огонь. Остальные же даже не успели приблизиться к «каналу», как площадь буквально утонула в разрывах немецких снарядов и мин. К тому же со стороны Рейхстага резко усилился ружейно-пулеметный огонь. Казалось, что все смешалось: и земля, и небо. Бойцы мелкими группами и в одиночку пытались двигаться вперед. Но очень скоро тем, кто уцелел, пришлось сначала залечь. А затем, отстреливаясь и используя складки изрытой воронками, заваленной поваленными деревьями, металлом и камнями площади, снова отступить на исходную. Некоторым бойцам из-за плотного огня даже этого сделать не удалось. И пришлось – до поры до времени – окапываться или хорониться в любых подходящих для данного случая укрытиях…
Таким образом, и эта, третья по счету атака результата не дала.
Дальнейшее повторение не столько обещало желанный результат, сколько гарантировало новые потери. Казалось, решение лежало, что называется, на поверхности. Недаром еще утром его Минину сформулировал не какой-нибудь генерал-полководец, и даже не военачальник полкового масштаба, а простой армейский комбат: перегруппироваться, подтянуть свежие резервы, дождаться уже проверенного союзника – темноты. Ведь не случайно же, что все важнейшие объекты последних дней – мост Мольтке, швейцарское посольство и «дом Гиммлера» солдаты 3-й ударной армии брали именно ночью.
Разумеется, что на всю эту перегруппировку требовалось время. Но вот как раз время-то для командования было дороже всего. Так что оно упорно продолжало гнуть свое, пытаясь перебить силу силой. Не без упования, вероятно, на ниспосланные с неба чудеса.
И «чудо» действительно свалилось. Причем как раз с самого верха.
Потому что в середине дня в штаб фронта от командующего 3-й ударной армией генерал-полковника В. Кузнецова поступило сообщение: Рейхстаг взят.
Вот как описывал это событие маршал Жуков в первом издании своей знаменитой книги «Воспоминания и размышления» четверть века спустя: «За этим исторически важным событием лично наблюдал командарм В. И. Кузнецов, который держал непрерывную связь.
Около 15 часов 30 апреля он позвонил мне на командный пункт и радостно сообщил:
– На Рейхстаге – Красное знамя! Ура, товарищ маршал!» [86].
Доклад о взятии, молниеносно проскочив по команде снизу вверх, быстро долетел до Москвы. Оттуда поступило поздравление от И. Сталина.
Военный совет 1-го Белорусского фронта без промедления издал поздравительный приказ войскам № 06. В нем отмечалось: «Войска 3-й ударной армии генерал-полковника Кузнецова… заняли здание Рейхстага и сегодня, 30 апреля 1945 года в 14 часов 25 минут подняли на нем советский флаг. В боях за район и главное здание Рейхстага отличился 79-й стрелковый корпус генерал-майора Переверткина, его 171-я стр. дивизия полковника Негоды и 150-я стр. дивизия генерал-майора Шатилова» [87].
А между тем на Королевской площади перед Рейхстагом происходило такое, что потом, уже в последующих переизданиях заставило Жукова сдвинуть время водружения знамени и радостного доклада командарма 3-й ударной аж на семь часов! [88].
Неприятная и, видно, не сразу открывшаяся Жукову правда заключалась в том, что в 14.25 (напомним: и здесь, и дальше время местное) ни одного советского солдата в Рейхстаге не было. Штурмовые подразделения, отступив на исходные, невесело ждали очередную команду атаковать. А те немногие, кому не удалось отойти, хоронились по воронкам, укрывались за трансформаторной будкой или просто распластались на земле.
Как такое могло случиться – уже давно известно пытливым военным историкам. Сложнее с информированностью широкой общественности…
Вот как объясняет происшедшее в своих воспоминаниях командир 756-го полка Ф. Зинченко: «Всему виной поспешные, непроверенные донесения. Бойцы подразделений, залегших перед Рейхстагом, несколько раз подымались в атаку, пробивались вперед в одиночку и группами. Кому-то из командиров и могло показаться, что его бойцы если не достигли, то вот-вот достигнут заветной цели… Ведь всем так хотелось быть первыми!..» [89]
Судя по всему – и по-человечески это понятно – одними из первых, кому не просто «очень хотелось», но и «показалось», могли быть сам Ф. Зинченко и сосед справа – командир 674-го полка А. Плеходанов. По их команде отправлялись на штурм батальоны Неустроева и Давыдова. И оба, находясь на своих КП в подвале «дома Гиммлера» и в полусотне метрах друг от друга, могли по донесениям или – еще оперативнее – лично наблюдать за ходом боя.
Не исключено, что ложная информация проскочила на самый верх и по линии политорганов, которые обычно рвались первыми приносить высокому начальству долгожданные вести. А дальше куда денешься? Не разочаровывать же начальство правдой, не вызывать его гнев своим признанием – да, вот-де обмишурились. У нас всегда считалось, что сподручней подогнать события под доклад…
В пользу этой версии вроде бы говорит упоминание Жукова о том, как молниеносно долетела благая весть до Москвы. А там поздравление И. Сталина – и все. Отныне только так тому и быть.
В какой-то степени на ту же мысль наводят мемуарные описания Зинченко и Шатилова.
Правда, у каждого в одном и том же месте, в одни и те же «исторические» 14.25 происходят совершенно разные события.
В рассказе Шатилова по времени все точно укладывается в «канон». «С моей позиции на четвертом этаже было видно, как разбросанные по площади фигуры людей поднимались, пробегали, падали, снова поднимались или же оставались неподвижными. И все они стягивались, словно к двум полюсам магнита, к переднему входу и к юго-западному углу здания, за которым находился скрытый от моих глаз депутатский вход. Я видел, как над ступенями, у правой колонны вдруг зарделось алым пятнышком Знамя. И тут же, в 14 часов 30 минут, я принял почти одновременно два доклада – от Плеходанова и Зинченко.
– Полторы наших роты ворвались в Рейхстаг! – доложил один. – Время – 14 двадцать пять!
– В четырнадцать двадцать пять рота Съянова ворвалась в главный вход Рейхстага! – доложил другой» [90].
Оставим пока в стороне вопрос о невероятной зоркости комдива, который со своего КП, находящегося на дальнем берегу Шпрее, чуть ли не за километр разглядел в дыму и солдат на Королевской площади, и «правую колонну», и даже «зардевшийся» на ней флаг. Возможно, уж очень хороший бинокль попался: позволил через неширокий проход между «домом Гиммлера» и швейцарским посольством чуть ли не весь западный фасад Рейхстага разглядеть…
Остановимся лучше на докладе Зинченко, у которого, по утверждению Шатилова, – рота Съянова, сформированная, кстати сказать, только вечером 30 апреля, – ухитрилась за пять часов до этого «ворваться в главный вход». Сам Зинченко в собственных воспоминаниях о своем докладе комдиву «в 14.30» ничего не говорит. Зато сообщает о том, что в 15.00 подразделения перед Рейхстагом не продвинулись ни на метр. И ссылается на довольно любопытный звонок Шатилова. Цитирую. Шатилов:
«– Почему ничего не докладываете? Ваши люди уже в Рейхстаге?
– Наших людей в Рейхстаге пока еще нет, – несколько озадаченный вопросом генерала, отвечаю я. – Батальоны лежат в ста пятидесяти метрах от него. И мой полк, и полк Плеходанова все это время отражали контратаки, а 380-й полк только что вышел к нам слева…» [91].
Далее Зинченко объясняет генералу реальную обстановку и просит поддержки огнем.
И тут – опять цитирую текст – следует вопрос Шатилова: «– А если все-таки в Рейхстаге действительно наши люди?
– Их там нет, товарищ генерал.
– Хорошо, десятиминутный артналет разрешаю. Начало в 17.15. Подготовьтесь к штурму» [92].
Вот так и родилась, если не в жизни, то в генеральских мемуарах, парадоксальная фраза, где слова одного и того же человека, произнесенные в одном и том же месте, но с разницей в полчаса приходят в фантастическое и потому не преодолимое для здравого рассудка противоречие: «Рейхстаг взят. Подготовиться к штурму!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.