Время терпения и сумасшедшего трудолюбия
Время терпения и сумасшедшего трудолюбия
Итак, в 1868 году между управляющим генерала Бабыча и немецкими переселенцами было достигнуто соглашение о продаже последним участка земли. С этого времени и начинается блистательная история немецкой колонии Михаэльсфельд.
Cемья Герман, приехали в Джигинку из Германии в 1888 г.
Спиритический сеанс с господином Гитлером (Альфред Кох)
– Я бы, господин Гитлер, начал с самого истока – родителей. Как вы к ним относились?
– Я их очень любил. Отец был таможенным чиновником, мать – домохозяйкой. Я ничего не могу рассказать, что не могли бы рассказать миллионы немцев и австрийцев, которые жили в то время. Это была обычная средняя семья со всеми обычными предрассудками. Я ходил в школу, семья была умеренно набожная. Я не вспомню чего-нибудь специального, особенного. Мой отец Алоиз Гитлер умер в 1903 году, а мать Клара – в 1907-м. Когда началась моя политическая деятельность, они уже умерли.
– А как складывалось с братьями-сестрами? Насколько в семье ценили ваши способности?
– У меня были старшие братья и сестры, но они все умерли детьми. Остались родная сестра Паула, с ней мы виделись редко, и сводная сестра Ангела. Мы жили вместе: Ангела, ее дочь Гели и я. В Мюнхене. Пока я не переехал в Берлин. Я ведь практически всю жизнь был холостяком. Кто-то должен был вести хозяйство. Ангела была прекрасной хозяйкой. А Гели я очень любил. Она, к несчастью, покончила с собой. Эта была большая трагедия. Вокруг этого до сих пор много всяких разговоров, вы, наверное, слышали. А что касается моих способностей, то в семье не считалось, что они у меня есть.
– Вы два раза поступали в Академию искусств в Вене, но неудачно. Это была могучая страсть к искусству?
– Не мне судить. Тогда я был весь погружен в мечты, мифы, немецкий эпос, любил природу, очень много гулял, размышлял… Я почти до самой смерти очень много гулял по лесу, даже когда в 1943 году уехал из Адлерхорста в Вольфшанце, я и там очень много гулял. Любил природу Восточной Пруссии. Хотя мне больше нравилась Южная Германия, Австрия, горы. Это же моя родина.
Кстати, когда я поступал в Венскую академию искусств, оба раза экзаменаторы мне говорили: «Прекрасные пейзажи, но у вас нет школы для того, чтобы рисовать живую натуру». Но откуда же ей взяться, если меня не принимали учиться? Замкнутый круг!
– Вы продавали ваши картины?
– Ерунда! Я в основном рисовал открытки. Перед войной это был мой заработок. Правда, не очень большой, я чуть от голода не умер. Они как-то продавались, мне платили, но все это было не то. Политической деятельностью я занялся уже после войны, а тогда мыслей о политической карьере у меня не было. Я был – так и напишите – нищим. Нет, я не был асоциальным человеком, я пытался поступить в высшее учебное заведение, я занимался живописью, но популярным художником я не стал, и выучиться мне не удалось.
– Вы были склонны к мистике? Видели какие-то знаки своей судьбы?
– Нет. Я не мистик. Меня это увлекало, да, но не поглощало полностью. Я гораздо больше реалист, чем многие думают. В 15–18 лет это заставляет работать воображение, но, когда я стал старше, мистика для меня не стала руководством к действию. Кроме того, меня очень сильно изменила война. Там я понял несколько важных вещей. Я понял, что честь – это очень важно и для мужчины, и для нации. Нация без чести не имеет будущего. Единственный способ выжить – это защищать свою честь. Второе: я понял, что никакой говорильней не заменить эффект прямого действия. И третье. Вся история – это история борьбы наций, и в ней не может быть компромиссов. Война – естественное состояние любой нации. Если нация не защищает свои честь и интересы, то она исчезает. Ее место занимают те, кто в состоянии это делать.
То, что в явном виде мною было сформулировано только в «Майн кампф», зрело еще во время войны. Поначалу в этом было много романтики. Но в этом было и много реализма. «Окопная правда» была результатом моих наблюдений за людьми на фронте и вообще за ходом войны. Особенно за ее финалом, трагическим для Германии.
– Вы пошли на войну добровольцем, получили награды, у вас ранения… Хотя поначалу вы ведь отказались служить в австрийской армии. Почему?
– Да, я был храбрый солдат. Мне нравилась армия Фридриха Великого, армия Блюхера, армия Мольтке и Бисмарка. Она разгромила Наполеона, победила австрийцев, вошла в Париж. Эта армия своим духом, историей, порядками, дисциплиной заставляла меня соответствовать ее высокому уровню. Поэтому я добивался права служить именно в германской армии, а не в австрийской. А идейно я был пангерманистом. Мне всегда казалось нелепостью существование, с одной стороны, Германии, а с другой – Австро-Венгрии…
Несколько чудом сохранившихся старинных фотографий дают нам некоторое представление о том, как выглядели джигинские немцы в те годы. Женщины на этих фотографиях довольно строги и одеты, как правило, в темные глухие кофты и длинные широкие юбки, тоже из темной ткани. Монашеское одеяние по виду. Волосы покрыты темным платком. Мужчины на этом фоне выглядят более нарядно и даже кокетливо: костюм-тройка, сапоги, белые рубашки, из карманов жилеток выглядывают золотые цепочки от часов. И как же мало походят они на типичных деревенских жителей. По виду это скорее городские жители. Впрочем, Джигинка (Михаэльсфельд) уже к концу ХIX века по внешнему виду и респектабельности превосходит даже Анапу.
Все-таки нужно отметить, что джигинские немцы были рисковыми людьми. Чрезвычайно рисковыми. Во всяком случае, изрядная доля смелости требовалась им, чтобы перебраться на Кубань. В те годы, когда они прибыли на Кубань, правительство и местные власти предпринимали отчаянные попытки привлечения на эти земли переселенцев по окончании Крымской войны. Приглашали переселенцев и с Украины, и с Поволжья. И люди с этих земель действительно приезжали на Кубань. Приезжали и… по большей части опять уезжали. Дело в том, что ситуация, которая сложилась на Кубани в эти годы, была, мягко говоря, непростой.
Судите сами. Не так давно отгремели русско-турецкие войны, только-только закончилась Крымская война. Повсюду еще были заметны следы чудовищных разрушений. Нередкими были и случаи нападения на мирные поселения со стороны черкесов. В одном из документов, в частности, отмечается, что черкесы из села Суворов-Черкесский, что находится неподалеку от Джигинки, были весьма недовольны соседством с немцами. Почему? Бог весть. Не понравились им чужаки. Хотя, похоже, что личной неприязни именно к немцам у них не было. Просто не нравились чужаки в принципе.
Кстати, не только набеги черкесов могли приводить в трепет население Михаэльсфельда в то время. И турки были весьма частыми гостями. Должно быть, по старой памяти они нередко заглядывали в свои бывшие владения. Поскольку лиманы в то время простирались почти до Джигинки, то джигинские немцы могли часто видеть, как турки на лодочках подплывали к селу почти вплотную.
Словом, Анапа после Крымской войны – в руинах, не лучше выглядят и окрестные села, быт не налажен, часто отсутствует самое необходимое. При этом земли вокруг – видимо-невидимо. И ее, эту землю, нужно было обживать и защищать. Ухаживать за ней нужно было, сеять пшеницу, кукурузу, выращивать фрукты-овощи. Одним словом, была большая нужда в рабочих руках. А их-то и недоставало. Русские и украинские переселенцы, наслышанные о трудностях в здешних местах, не слишком торопились перебираться на Кубань.
Тогда-то местные власти и стали приглашать иностранцев. Так, в Витязево, недалеко от Анапы, образовалось компактное поселение греков. В селе Варваровка поселились чехи. А на месте нынешней Джигинки, как мы уже знаем, обосновалась немецкая колония Михаэльсфельд. Рисковые люди. Им, первым переселенцам, было очень непросто выживать на новом месте. От них требовалось немало терпения, мужества, выносливости. И трудолюбия сумасшедшего.
Из книги «История немцев России»
«…Колонисты активно расширяли производство зерна – сначала на основе наемной силы, хлынувшей на юг после реформы 1861 года, а потом на основе механизации земледелия. Эта механизация началась еще в 1830-е с изготовления самодельных молотилок, веялок, плугов, применения сельхозмашин. Такая механизация на конной тяге позволяла колонистам расширять запашку и посевы при минимальном использовании наемной рабочей силы. Как правило, на 60-десятинное хозяйство держали только одного сезонного рабочего, а в основном работали члены семьи. В результате производительность труда была намного выше у колонистов по сравнению с русскими и украинскими крестьянами. Еще в Бессарабии наибольшее распространение получили виноградарство, выведение крупного рогатого скота и племенных пород лошадей…»
Первоначально, конечно, колония имела вид неказистый. И даже убогий. Несколько землянок, огороды, молодые сады. Но не за горами уже было то время, когда название Михаэльсфельд станет едва ли не именем нарицательным, подразумевавшим трудолюбие, благосостояние и порядок.
Колония Михаэльсфельд, конец XIX в.
И это неудивительно, поскольку землю, когда-то купленную у генерала Бабыча, немецкие колонисты использовали с максимальной отдачей и пользой.
Бережно, с любовью относились колонисты к каждой сотке земли, продумывая, просчитывая, предугадывая будущую выгоду. В селе Михаэльсфельд, как и в других немецких поселениях Кубани, закладывались сады, виноградники, разводился племенной скот.
Из книги Л.И. Баклыкова «Рассказы о лечебном винограде и винах Кубани»
«…П. Кириллов, корреспондент газеты “Кубанские областные новости”, в 1894 году писал: “…В колонии Михаэльсфельд, основанной немцами-переселенцами из Таврии в 1868 году, до 100 десятин виноградных садов. Вино сбывают в Темрюк и Мариуполь. Здесь бутылка вина стоит 20 копеек, а в Витязево за бутылку “Бургундского” взяли 60 копеек…”»
На равнинных пахотных землях выращивали пшеницу, овес. Плавневые земли использовались под сенокосы, пастбища для скота. Собирали отменные урожаи кукурузы, бахчевых культур.
Из книги «История немцев России»
«…Агротехника немецких поселенцев в конце XIX – начале XX века отличалась от крестьянской и весьма разнилась среди колонистов. Отбор способов обработки почвы под озимые и яровые, уборки урожая основывался на принципах наибольшей рациональности и эффективности. Для немецкого земледелия были характерны многопольный севооборот с плодопеременной системой. Высокая рентабельность немецких хозяйств была обеспечена комплексом условий: использованием последних достижений в агрономии и зоотехнике (районированием сельскохозяйственных культур, разведением лучших племенных константных и новых пород и т. д.), применением передовой сельскохозяйственной техники и способов обработки земли, грамотной экономической политикой внутри колоний и отдельных экономий. …Землепользование носило общинный характер, при котором сохранялась чересполосица на пахотных землях, но отсутствовали переделы земли. Ею пользовались на правах владения…»
Таким образом, колония Михаэльсфельд постепенно начинала приобретать все черты зажиточной колонии.
Но уже через три года после новоселья колонисты были поставлены перед фактом существования в России на новых условиях.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.