Возвращение
Возвращение
В 1960 году в Джигинке был образован совхоз «Россия». Директором совхоза в это время был Борис Ревин, который и стал инициатором процесса возвращения немцев в Джигинку. Пообщавшись с коренными жителями, он разузнал, что Джигинка – не какое-нибудь захудалое сельцо, а бывшая немецкая колония со славной историей, бывший колхоз-миллионер им. Карла Либкнехта. Словом, Ревин загорелся идеей вернуть трудолюбивых немцев в Джигинку.
Из воспоминаний Иды Готлибовны Балько
«…Я у председателя как-то в разговоре спросила: “Почему же вы решили позвать немцев из Казахстана?” А он мне ответил, что при немцах село процветало. Вот он и решил вернуть Джигинке былую славу…»
Спиритический сеанс с товарищем Сталиным (Альфред Кох)
– Я считаю, что вы воспользовались той абсурдной ситуацией, когда офицеры были лишены власти. Естественно, когда вооруженные люди перестают подчиняться своим командирам, неизбежно кровавое столкновение…
– Конечно же, большая глупость – создание солдатских комитетов. Мы, кстати, в Красной армии все это ликвидировали, как вы знаете, и ввели очень жесткую дисциплину и подчиненность командиру. Но дело не в этом. Во-первых, начинаем с начала. Февральская революция совершилась, когда никаких солдатских комитетов еще не было. Временное правительство солдатские комитеты ввело к лету 1917 года. И летом 1917 года фронт действительно затрещал по швам. Летом 1917 года Ленин уже прибыл в Москву с четкой договоренностью с германским командованием о том, что, если он придет к власти, он закончит войну и подпишет с немцами мир. Чего они желали, потому что они не хотели войны на два фронта. Нас это полностью устраивало. И мы этот мир подписали. Какие к нам претензии? Мы дали русскому народу то, что он хотел, – мир! А вы предлагаете, чтобы мы продолжали войну еще год? Но народ этого не хотел!
– Как могла бы развиваться ситуация иначе? Я думаю, что российская элита просто не успела выработать новые органы власти. Легитимные, признанные народом. Например, Учредительное собрание…
– Учредительное собрание мы собрали. И что? Мы их распустили вовсе не потому, что мы там не имели большинства! А потому, что оно отказалось принять абсолютно очевидные и совершенно понятные для всех вещи: Декрет о мире и Декрет о земле, которые мы уже приняли как правительство. Тем самым они доказали, что они нелегитимны. Что они не выражают волю народа. Потому что даже идиоту было понятно, что за Декрет о земле нужно голосовать. Но его заблокировали! Оставим в стороне Декрет о мире, хотя это тоже очевидная вещь, но кто заблокировал Декрет о земле? Учредительное собрание. А Декрет о земле – это была чистая, взятая из программы эсеров идея. И они за свою собственную программу отказались голосовать не из-за того, что народ был против Декрета о земле. А из-за того, что, видите ли, они не захотели штамповать решение узурпаторов.
Это всего лишь революционная фраза. Опять поза вместо дел! Это как раз то, чем вы в начале 1990-х наслаждались! Помните, как вы с радио по улице ходили? Говорильня! Вот это все и происходило в Учредительном собрании. Только тогда страна находилась на грани краха. И нам уже некогда было думать. Либо отдаем мы землю крестьянам, либо не отдаем землю крестьянам. Господа, это ваша программа, мы ее взяли у вас! Левые эсеры им говорили: это наша программа, эсеровская! Крестьянской партии. Землю – крестьянам. Декрет – слово в слово: «помещичье земледелие отменяется полностью, без всякого выкупа».
– Я уже понял, что Ленин был вашим учителем, и его политическое завещание вы пытались претворить, и это дело всей вашей жизни. Но почему ж тогда был создан институт Ленина и вы подвергали цензуре его произведения, какие-то куски, фрагменты или даже целые статьи?
– Ну слушайте, Ленин писал много всякого разного. И не всегда он писал вещи, которые связаны с марксизмом. Если сейчас опубликовать все, что написано Львом Толстым, в том числе и его расписки или письма любовницам в молодости, да кому это надо? Или переписку Чехова с братом, где они обсуждают проституток…
Понимаете, все, что мы убрали из Ленина, это все не касалось каких-то фундаментальных марксистских вещей. Это касалось вопросов тактики, политической интриги, отношения к людям… Можно сказать, что это вообще были приватные вещи. Как, например, он меня ругал за то, что я Крупскую послал подальше. Ну кому это интересно, кроме нас троих?
– Победителем в войне считается тот, кому после ее окончания платят. Вы им сейчас платите, а они вам – нет. Значит, они выиграли у вас войну. Очевидно, что вы сделали из Ленина культ. Получается странная история: вы хотели привести людей к более высокой ступени развития. Чтобы перестали действовать примитивные мотивации. А получается, что для этого вводили в жизнь страны мотивации еще гораздо более примитивные. Культ одного человека. Ленина, Сталина.
– Все равно со школьной скамьи до университета, а дальше и до самой смерти человек слышал, что Бога нет, что религия – опиум для народа, что мир материален и так далее. Поэтому я думаю, что со временем можно было, конечно, ленинский культ потихоньку начинать микшировать, сводить на нет…
Поначалу нам нужна была какая-то пассионарная личность, которая олицетворяла бы собой, персонифицировала бы то дело, которое мы делаем. Нам кажется, что нам это удалось. Но по мере того, как люди становились бы более образованными, жить бы лучше стало, время поспокойнее бы было, я думаю, это противоречие бы снялось…
К концу моего правления подавляющее большинство людей уже стали материалистами. В церковь ходили единицы. Поэтому совершенно напрасно вы пытаетесь увидеть противоречие в том, что я, с одной стороны, создавал квазирелигиозный культ Ленина, а с другой стороны – был упорным материалистом. Мне кажется, это вещи, которые можно сочетать.
Так джигинские немцы постепенно стали возвращаться в село. У каждой немецкой семьи была своя история возвращения в Джигинку. Но в каждой из этих историй прослеживается одна генеральная линия – возвращение это было непростым и не было вопросом одного дня, месяца или года. Это была долгая дорога на родину, растянувшаяся на годы.
Конечно, джигинские немцы, как и остальные советские немцы, надеялись, что с окончанием войны все вернется на круги своя, справедливость восторжествует и они по меньшей мере не будут изгоями в собственной стране.
Но не все так просто было на деле.
Одной из первых, кто вернулся в Джигинку, была Элия Готлибовна Швец. Но у нее совершенно особенная история. Как жена красноармейца она не была выслана в Восточный Казахстан, но была в дальнейшем угнана немцами в Германию. По окончании же войны прямиком из немецкого трудового лагеря она попадает вместе со своими детьми на спецпоселение в Восточный Казахстан (как враг народа). Отсюда она настойчиво пишет запросы в Джигинку, на имя мужа, соседей, предпринимает отчаянные попытки вернуться на родину. Безуспешно.
Наконец получает письмо от мужа, который, как оказалось, давно уже искал свою семью.
Из воспоминаний Элии Готлибовны Швец
«…Чтобы вернуться домой, пришлось собрать много документов. Только на второй раз муж забрал нас домой. Это было в августе 1946 года. Дом наш был заселен. Нам пришлось зиму пережить в сараюшке, а весной начали строить домик…»
Другая история была у Иды Балько.
Из воспоминаний Иды Готлибовны Балько
«…Когда пришла весть об окончании войны, мы стали надеяться на то, что теперь для нас все изменится. Надеялись, что лагерная жизнь за колючей проволокой для нас закончится. Но время шло, а ничего для нас не менялось…»
Ничего и не могло меняться без соответствующих указов. Долгожданные же перемены для Иды и ей подобных наступили только в 1946 году, когда были ликвидированы «зоны».
Из книги «История немцев России»
«…В марте 1946 года Совнарком СССР дал указание наркоматам, где функционировали трудармейские подразделения, расформировать рабочие отряды и колонны из мобилизованных советских немцев, ликвидировать “зоны”, что означало конец трудовой армии. Однако все бывшие трудармейцы получили статус спецпоселенцев и, как крепостные, прикреплялись к своим предприятиям, строительствам, лагерям. Им разрешили вызвать и помогли перевезти к себе свои семьи, они получили возможность проживать в общежитиях и на частных квартирах, строить или покупать себе жилье. В районах проживания бывших трудармейцев и прибывших к ним семей создавались спецкомендатуры. Лишь небольшому числу бывших трудармейцев разрешили покинуть свои предприятия и возвратиться в места, откуда их мобилизовали в 1942 году. В это число попали инвалиды, женщины старше 45 лет и матери, у которых остались беспризорные дети, а также мужчины старше 55 лет…»
К этому времени спецпоселения существуют уже на иных условиях. Но, вопреки всем надеждам, условия эти изменились далеко не в лучшую сторону.
Из книги «История немцев России»
«…8 января 1945 года Совет Народных Комиссаров СССР принял два закрытых постановления: об утверждении положения о спецкомендатурах НКВД и правовом положении спецпереселенцев.
В первом постановлении отмечалось, что в целях обеспечения государственной безопасности, охраны общественного порядка и предотвращения побегов спецпереселенцев с мест их поселения, а также контроля за их хозяйственно-трудовым устройством в местах спецпоселения НКВД создает спецкомендатуры. Спецкомендатуры подчиняются территориальным органам НКВД.
Второе постановление Совнаркома обязывало всех спецпереселенцев заниматься общественно-полезным трудом, строго выполнять установленный для них режим, общественный порядок, подчиняться всем распоряжениям спецкомендатур. Запрещалось без разрешения коменданта отлучаться за пределы территории, обслуживаемой комендатурой. Самовольная отлучка приравнивалась к побегу и влекла за собой уголовную ответственность. Главы семей спецпереселенцев должны были в трехдневный срок сообщать в комендатуру обо всех изменениях, произошедших в семье (рождение ребенка, смерть или побег кого-либо из членов семьи и т. п.)…»
Другими словами, условия проживания спецпоселенцев ужесточились.
26 ноября 1948 года Президиум Верховного Совета СССР издал под грифом «совершенно секретно» Указ «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны».
Из Указа «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной войны» от 26 ноября 1948 года
«…В целях режима поселения для выселенных Верховным органом СССР в период Отечественной войны чеченцев, карачаевцев, ингушей, балкарцев, калмыков, немцев, крымских татар и др., а также в связи с тем, что во время их переселения не были определены сроки их высылки, установить, что переселение в отдаленные районы Советского Союза указанных выше лиц проведено навечно, без права возврата их к прежним местам жительства (выделено автором).
…За самовольный выезд (побег) из мест обязательного поселения этих выселенцев виновные подлежат привлечению к уголовной ответственности. Определить меру наказания за это преступление в 20 лет каторжных работ…»
«20 лет каторжных работ», «побег», «навечно»… Заметим, что речь идет не о преступниках, не о злодеях, а о людях, единственной виной которых является то, что они были немцами, чеченцами или татарами по национальности.
Из книги «История немцев России»
«…Теперь еще больше, чем когда-либо, судьба спецпереселенца была в руках спецкоменданта, поскольку от него во многом зависело, какие действия спецпереселенцев можно было расценить как побег. Резко возросло число арестованных и осужденных. Многие из них, в том числе старики и женщины, были осуждены на 20-летнюю каторгу лишь за то, что позволили себе, к примеру, самовольно выйти за пределы населенного пункта, чтобы навестить родственников в соседнем селе либо сходить за грибами и ягодами. Начались самые трудные годы спецпоселения, которые продолжались вплоть до смерти Сталина и начала “оттепели” в нашей стране…»
Все эти нововведения коснулись и джигинских немцев. И они послушно отмечались в комендатурах, и им было не позволено покидать очерченную нормативными документами территорию проживания, и для них отныне наступили еще более жесткие времена несвободы.
Из воспоминаний Клары Пропенауэр
«…Комендант всех немцев записал и сказал, что пока мы были в трудовой армии, то каждую неделю отмечались у начальника. “А с сегодняшнего дня вы у меня на учете. Через каждые пять дней вы обязаны прийти ко мне отмечаться, в случае ухода в другую деревню у меня спрашивать разрешение. За побег – 10 лет тюрьмы. А работать вы будете в колхозе. Продукты я буду вам выписывать каждый раз, когда я к вам явлюсь”…»
Из воспоминаний Нины Георгиевны Кох
«…В Зыряновске семья моего мужа жила в коммунальной квартире. А до Зыряновска они жили в колхозе “Заветы Ильича”. Но в 1952 году уже невозможно было жить в колхозе, потому что работаешь-работаешь, а денег нет, платить нечем. За трудодни ничего не давали. И они ночью договорились с конюхом, чтобы тот лошадь дал, и уехали из колхоза. А оказалось, что они имели право перемещаться, но не знали этого.
Утром сестра Рейнгольда пришла в комендатуру города и падала в ноги: “Мать больная, брат малолетний, в колхозе есть нечего…”
Там же, в Зыряновске, жила женщина с сыном. Они до этого тоже жили в Джигинке. И она, эта женщина, пустила их на квартиру. А через полгода им дали коммунальную квартиру…»
Из книги «История немцев России»
«…Спецпоселенцы не имели паспортов, что фактически делало их изгоями и в обществе, затрудняло устройство на работу, получение почтовых отправлений и т. п. Кроме того, спецпоселенцы не призывались на военную службу, им не разрешалось работать в милиции и других силовых структурах… Хотя формально молодые поселенцы и не были лишены права получать высшее или специальное образование, однако подавляющее большинство их не могло поступать в вузы и техникумы, так как все эти учебные заведения находились за пределами зон спецпоселения, а выезд из зон запрещался…»
Из воспоминаний Нины Георгиевны Кох
«…Я приехала в Зыряновск в 1958 году. Отношение к немцам в эти годы уже было не таким жестким. Но в Зыряновске оно ощущалось, потому что концентрация немцев была высокая. А за пределами Зыряновска уже не было такого отношения, немцы как бы рассеивались среди других и были как все. И я всегда знала, что из Зыряновска нужно было уезжать, иначе это отношение до конца дней будет преследовать нас и наших детей. Хотя бы немного нужно было отъехать. И я только ждала, когда появится возможность уехать.
Я же когда познакомилась с Рейнгольдом, у него даже паспорта не было. У него был только какой-то талон, и он с ним ходил каждый месяц отмечаться в комендатуру – что он никуда не уехал. Он мог перемещаться в пределах той области, где живет. Потому и поступил учиться в Семипалатинск. Но в Москву, например, без разрешения ехать не мог. Но, как правило, разрешение такое давали всем, кто хотел. Другое дело, что они не поступали – на экзаменах прижимали…»
Кстати, Нина Георгиевна познакомилась со своим будущим мужем в 1957 году. То есть к этому времени Рейнгольд Давыдович еще не имел паспорта и был вынужден отмечаться в комендатуре. А ведь уже в 1954-м это положение должно было измениться. К этому времени уже не стало Сталина. И это тоже не могло не сказаться на судьбе русских (советских) немцев. Выходит, что теория – это одно, а практика – совсем другое.
Спиритический сеанс с господином Гитлером (Альфред Кох)
– Странно у вас получается: все были хуже вас…
– Давайте только без морализаторства. Лучше, хуже… Разве об этом сейчас речь? Мы же говорим о принципах! Поймите, не только национал-социалистическая Германия исповедовала эти принципы, но и многие другие народы их придерживались. В частности, у евреев сотни лет существует принцип чистоты крови. Почитайте Галаху. Там подробно описано, кто принадлежит к избранному народу, а кто нет. И мир у них делится на евреев (избранный народ) и гоев (остальные).
И я считаю, что это справедливые принципы. Каждый хочет на своей земле жить со своим народом и по своим правилам. И если кто-то чужой живет на твоей земле, то пускай он живет по твоим правилам. И неприязнь русских к инородцам, например чеченцам, этим же вызвана! Если вы живете у нас как гости, то не пытайтесь навязать нам ваши правила, как это сейчас делают арабы в Париже. Или как они в Швейцарии хотят минареты строить, изменив облик швейцарских городов. Это же бред! Или когда они требуют, чтобы в европейских газетах рисовали такие карикатуры, которые им нравятся, а не те, которые нравятся европейцам.
И если в Европе еще остались мужчины, если она еще не превратилась в сборище узкогрудых педиков, то Европа должна сказать: езжайте к себе на Восток и там рисуйте какие хотите карикатуры, а мы здесь будем рисовать так, как мы считаем нужным! И если вы после таких выходок не захотите уезжать, то мы вас, жалких паразитов, вышвырнем из нашего дома, а если вы и после этого каким-то чудом останетесь – мы вас уничтожим. Вот и все. И что же здесь удивительного?
Давайте начистоту. Тора – это ведь не хроника еврейского народа в его эволюции! Это священный текст, и каждая фраза, мысль, логический переход в ней для еврея – боговдохновенен. И она не стареет. Это не бытописание, не этнографический труд, это не рассказы о временах глубокой древности. Не страшная сказка в духе «ах смотрите, какие были в Палестине дикие нравы три тысячи лет назад». Эта книга не об этом. Или, вернее, не только об этом. И в основном не об этом.
Поэтому у меня есть предложение евреям: признайте Тору неким археологическим артефактом и тогда публично и недвусмысленно покайтесь в истреблении других народов, поставьте жертвам этого учиненного евреями геноцида памятники и выплатите потомкам этих жертв компенсации. Например, жителям сектора Газа. Ведь в соответствии с нормами так называемого международного права преступления против человечности, в том числе геноцид, не имеют срока давности.
Если же Тора боговдохновенна, если она является сердцем еврейской ментальности и идентичности, если она руководство к действию и одновременно оправдание любого насилия во имя еврейского народа, то тогда, господа евреи, будьте готовы к тому, что и с вами могут поступить так же. И стереть вас с лица той земли, которую другой народ считает своей и тоже данной ему Богом…
Вот другой пример: Византия. Там жило много евреев. И когда началась персидская, а затем арабская, а затем турецкая экспансии, кто вступал в сговор с врагом? Кто открывал ворота городов за деньги, тайно, ночью? Евреи. Достаточно сказать, что только при взятии персами Иерусалима в 614 году нашей эры евреи собственными руками убили девяносто тысяч местных христиан, включая женщин и детей. Тут уже не спишешь на Яхве – этой резни нет ни в Торе, ни в Пророках!
Или бойня, устроенная в 1982 году Ариэлем Шароном в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила. Три тысячи безоружных арабов было убито, включая женщин и детей. Что, Яхве этого тоже хотел?
Добавлю, что в 1930-1940-е годы антисемитизм в мире был общим местом. Никто не собирался защищать евреев, и моя непреклонность в еврейском вопросе воспринималась как крайне жесткая, но приемлемая политика. Тогда она не выглядела как немотивированное зверство, как это воспринимается сейчас.
Ни разу с момента, когда наша политика в отношении евреев была уже в общих чертах понятна, никто из мировых лидеров не выступил в их защиту, не предложил мне ее пересмотреть, не дал понять, что считает ее неприемлемой. Я уже не говорю о населении оккупированных территорий. Поляки, прибалты, украинцы, чехи, словаки, сербы, хорваты, белорусы – все нам аплодировали. А потом все отвернулись и показали на нас пальцем: это они убили, мы ни при чем! Жалкие ничтожества: даже за свои дела ответить не могут. Скажу просто: я не признаю за так называемым международным сообществом права меня судить. Нет у меня судей среди смертных…
– Прощайте, господин Гитлер! Ваше время истекло. Надеюсь, что мы с вами больше никогда не увидимся.
– Ну это мы еще посмотрим…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.