17. Возвращение домой

17. Возвращение домой

Барун-урт. Тропинка коня Чингис-хана. Горное село. Долина Керулена. Гуляш в меню. Охота на змей. Снова в Улан-Баторе. «Корабль». Где багаж? Возвращение домой. Маленький мальчик двигается в мир. Поющий человек в ящике.

Дорога проходила среди красивых изменчивых ландшафтов. Грунт был здесь ни болотистый, ни каменистый. В нескольких километрах за Асгатом в степи показался одиночный удивительный камень. Когда мы подъехали ближе, увидели каменную статую человека, стоящего рядом с дорогой. С его головы свисал длинный конский хвост, на лице были видны хорошо контуры носа. Вокруг фигуры были уложены камни. Так как спросить было не у кого, что ищет тут этот каменный человек, не оставалось мне ничего другого, как сфотографировать его и ехать дальше. В Монголии есть множество таких старых каменных фигур, главным образом, это надгробия поблизости от могил давних владык тюркских народов или других номадов. Этот каменный человек, однако, как видно, ещё до сегодня «находит применение», о чём свидетельствовали повешенные на нём недавно конские волосы. Может быть, является он предметом какого-либо религиозного культа.

Вскоре в долине показалось поселение Барун-урт, центр Сухэбаторского аймака. Это был наш следующий этап.

По приезду мы сразу же посетили местные власти. Я спрашивал о группах народностей, живущих в аймаке. Кроме халхасов и дариганга живут здесь ещё две группы этнические, прибывшие из Внутренней Монголии – удзумчин и хуушит. К сожалению, узнал я, что нельзя попасть в местный музей и библиотеку, так как их обслуга находится в отпуске. Мы возвратились в гостиницу. Барун-урт немного отличается от других аймачных центров.

В гостинице кроме нас остановился один известный хирург из Улан-Батора. Он ехал куда-то с сыном с визитом. Парень закончил среднюю школу и изучал английскую филологию, поэтому был очень рад, что может поупражняться в разговоре с нами в английском языке. Их водитель знал несколько слов венгерских, так как некоторое время работал при венгерской группе буровиков. Между нами завязалась очень приятная беседа.

На следующий день утром я снова пошёл в резиденцию аймачного совета, чтобы узнать от кого-то, где находится известная «Тропинка коня Чингис-хана», о которой я слышал прежде. В резиденции совета царила необыкновенная суматоха. Нельзя было ни с кем объясниться. Я спросил, в чём причина такой большой суматохи. Наконец, кто-то проинформировал меня, что в аймачном центре будет создан Дом Культуры, и сегодня решается вопрос, какой проект будет утверждён. Поэтому такое большое возбуждение. И действительно, на одном из столов я заметил множество проектов и учебник под названием «Как построить дом культуры?». Книга содержала полезные указания и несколько проектов для строительства домов культуры. Сегодня дом такой с театральным залом и меньшими помещениями для проведения другой культурной работы находится уже не только почти в каждом аймачном центре, но и в больших сомонных центрах. Я не стал ожидать решения по вопросу о будущем центре культуры, но спросил ремонтирующего входные двери рабочего, знает ли он что-то о «тропинке коня Чингисхана». Узнал от него, что найдём её рядом с дорогой, выходящей из города.

Двинулись мы в ту самую сторону, но тропинки не нашли. На счастье, в город возвращался заместитель партийного секретаря, который заметил нашу блуждающую без цели машину. С удивлением мы услышали, что уже пять минут находимся на «тропинке». Это широкий шлях, заросший полностью травой и уже сотни лет не посещаемый, выложенный через несколько десятков метров по обеим сторонам кусками гранита. Дорога, по которой мы ехали машиной, начинала этот шлях, и даже обратили внимание, что несколько гранитных столбиков лежало опрокинутых проезжающими здесь машинами. Местные утверждали, что шлях, помеченный параллельными рядами камней, тянется несколько сот километров, и никто не знает, откуда и куда он ведёт. Нужно было потратить несколько дней на решение этой загадки, но мы не имели столько времени. До сегодняшнего дня осталась она для меня неразгаданной.

Не имея перспектив попасть в ближайшее время в библиотеку, после одного дня пребывания в Барун-урте, мы поехали дальше.

Тут же за городом мы заблудились. Сухэ-Батор десять лет назад был в этой окрестности, но с того времени до такой степени всё изменилось, что мой проводник потерял ориентацию на местности. Счастьем в несчастье оказалось то, что мы случайно наткнулись на руины прежнего аймачного центра. Недавно ведь он был перенесён в другое место, и единственные остатки нескольких глиняных домов свидетельствовали, каким тяжким уделом может быть работа монгольских картографов. Через час наткнулись мы на сомонный центр, откуда благодаря новым указания, а потом по следам машин попали мы обратно на нашу трассу. Скоро въехали мы в Бурендзохт, одно из горных поселений северной Монголии. Поблизости от рудника видим дом из бруса и рудничные сооружения. Небольшой посёлок совершенно отличается своим характером от вида, к которому мы привыкли в степи. Мы вошли в находящийся в посёлке магазин. Мои проводники хотели купить какие-то подарки для своих семей.

Небольшой шахтёрский магазин, быть может, даже лучше обеспечен товарами, чем другие провинциальные. Мои проводники знали об этом, поэтому сюда зашли. Сухэ-Батор, после долгого выбирания, купил жене современные туфли, и детям так называемый подарочный пакет. Пакет этот – очень изобретательная вещь. В чёрном полотняном мешочке находится комплект разных детских игрушек и конфет. Это экономит родителям время на головоломку, что детям купить. Свёрток напоминает в некотором смысле покупку «кота в мешке». Стоит он едва один тугрик.

Мы заправили машину и двинулись дальше. Нашим следующим этапом был сомонный центр Баян-Хутаг.

Едва минули мы местность Баян-Хутаг, как перед нами показался Ундерхан, центр Хентийского аймака. Уже издалека было видно, что это старый город с многими старыми зданиями, с застроенными и обсаженными деревьями улицами. Населённый пункт растянулся на берегах реки Керулен. Это самая длинная река в МНР. Её длина составляет 1264 км, от гор Хэнтей до озера Далай-Нур. В то время как Селенга с притоками Орхон, Дэлгер-Мурен и Эгин-гол, а также водный бассейн Толы охватывают степи западной Монголии, то вдоль Керулена и его бассейна расстилаются степи Восточной Монголии. Этот восточный район степной был старинным местопребыванием монголов, прежде чем они переселились в известный великий Центр Номадов, каким стала долина Орхона и Селенги, или на западные степные территории. Долина Керулена служила, вероятно, территорией промежуточной до Рая

Номадов – окрестностей Каракорума. Здесь они организовались, здесь богатели, здесь на пастбищах пасли своих коней и овец. Не отсюда, однако, происходят монголы.

Охотничьи трофеи

К степям восточномонгольским прилегает с севера водный бассейн Онона. Оба района отделяет друг от друга горный хребет Эрен-даваа. Окрестность Онона не относится уже к степям центральноазиатским. Её южная часть – это степь горная, это северная степь, поросшая лиственницей. Здесь над Ононом родился правдоподобно Чингис-хан и, вероятно, вплоть до начала XII века жили здесь монголы. В 1957 году коллеге Каталин Кёхальми, которая совершила путешествие по северо-восточной Монголии, было показано над «Тройным озером», находящимся недалеко от Онона, место, в котором, согласно местной традиции, родился Темуджин. Несмотря на это, даже окрестностей, расположенных над Ононом, мы не можем считать за праотчизну монголов. Согласно записям, происходящим из периода китайской династии Танг, в VI–IX веках нашей эры жило в окрестностях Южной Сибири и Маньчжурии племенное сообщество Шивей, к которому принадлежало также племя, называемое монголами. Было это, следовательно, на север и восток от долины Онона. Но даже в период Чингис-хана, в XII веке, часть монголов жила в лесах на севере.

А следовательно, процесс, через какой прошли предки венгров и в малом масштабе которого были непосредственными свидетелями у тюрков, поселившихся на южном берегу озера Хубсугул, был характерным не только для венгров и тюрков, но был известен также у других номадов, не исключая монголов. Четыре фазы формирования Великого Монгольского Государства – жизнь в лесах южносибирских, в лесостепях над Ононом, в степях восточной Монголии и, наконец, организация в большой центр в степях западномонгольских со столицей Каракорум – можно принять только, конечно, как тезис очень схематичный. Действительность должна быть много более сложной, однако правдоподобно, что таким было общее направление этого процесса.

Над берегом Керулена я снова приблизился к ответу, который мог дать на вопрос, поставленный себе перед выездом в Монголию. Разработка дальнейших подробностей будет задачей целых десятков лет. Нужно тщательно изучить множество старых источников, прежде всего, китайских, а потом монгольских, чтобы добыть данные, на основе которых можно было детально реконструировать весь исторический процесс.

Когда я размышлял над этим, машина наша проехала через большой деревянный мост на Керулене. Мы въехали в аймачный центр и остановились перед рестораном.

Когда подали нам меню, бросилось мне в глаза одно название – гуляш. Конечно, сразу же заказали мы эту «венгерскую специальность». Принесённое блюдо не имело, однако, много общего с венгерским гуляшом. Подана нам была порезанная мелко баранина с соусом и рисом, без перца. Недоразумение состояло в том, что гуляш венгерский[8] – это не то самое, что в других языках называют этим словом. Принесённое нам, конечно, блюдо, которое принято под этим названием в разного рода кухнях, но не гуляш по-венгерски. Слово это попало в меню монгольское при посредничестве российской кухни. Блюдо это в Монголии – сравнительно новое. Я обещал моим друзьям, что как приедут они в Будапешт, угощу их тем, что по-венгерски называется гуляшом.

Вскоре мы поехали дальше. В задумчивости удивлялся я красивому пейзажу. Внезапно машина затормозила со скрипом.

– Змея! – крикнул шофёр.

Мы выскочили из машины, вынули железный лом и пошевелили им свернувшегося на середине дороги гада. Тот с негодованием поднял голову и нагло выставил на нас язык. Мы пробовали убить его ломом, но змея молниеносным движением поднялась на колесо машины и моментально исчезла внутри салона. Таким способом она лишила нас единственного безопасного укрытия, а мы не имели отваги приблизиться к собст-⁸Gulyas (wyg) – густой суп из мяса и картофеля, порой с добавлением клёцок и овощей. Блюдо, называемое повсеместно гуляшом, по-венгерски называется p?rk?lt.

венному авто, только пробовали мы сперва вспугнуть её камнями, а позднее ломом, стуча по кузову. Змея, однако, и не мечтала выйти. Она так укрылась, что не знали мы даже, где она находится. Шофёр запустил двигатель снаружи, но змея ничем себя не обнаруживала. Допускали мы, что должна она сидеть где-то около двигателя. Потолкали мы машину вперёд и назад, но гад не думал оставлять своего укрытия, видимо, ему нравилась эта дармовая поездка.

Начали мы уже терять надежду на освобождение от незваного гостя. Речи, однако, не было, чтобы мы ехали дальше «в компании» гада. Наконец, через полчаса истязаемый двигатель действительно разогрелся до такой степени, что змее не было слишком приятно, следовательно, она вылезла из-под радиатора.

Было уже близко к вечеру, когда доехали мы до долины Керулена. Реку сопровождали здесь высокие горные вершины горной гряды Хэнтей. Дорога с трудностью протискивалась между крутых скал. Живописно выглядело ущелье и вьющаяся на его дне река. Я очень жалел, что было так поздно и я не смог сделать фотоснимков.

Ночь мы провели в юрте хозяина заезжего двора, а утром продолжили наше путешествие. Через два часа достигли мы перевала Баян, перехода на водоразделе между двумя большими бассейнами. На другой стороне мы уже ехали вниз в направлении западномонгольских степей. Скоро открылась перед нами долина Толы.

Перед Налайхом свернули мы с дороги, чтобы посетить живущих в окрестности знакомых Сухэ-Батора. Как раз они готовили кумыс. Нас пригласили в юрту и угостили кумысом.

Юные монголы

Кисловатый кумыс приятно нас освежил. Прозапас наполнили мы себе этим напитком всю возможную посуду, так как Сухэ-Батор утверждал, что нигде не делают такого превосходного кумыса, как здесь.

Сделали мы несколько фотоснимков наших хозяев, а потом сели обратно в нагретую машину. Пред нами был последний участок дороги.

Ехали мы дорогой, ведущей из Налайха в Улан-Батор. Машина летела как на крыльях. Мы въехали на асфальтированное шоссе. Ещё несколько минут езды, и мы остановились перед отелем «Алтай».

Меня поселили в красивый двухкомнатный апартамент с ванной. В комнатах находилась хорошая мебель монгольского производства. Были также радио и телефон. Я сразу же позвонил в наше посольство, не имеется ли для меня какой-то почты. Телефонная связь в Улан-Баторе ещё немного усложнена, так как часть номеров имеет ручное соединение, а часть относится к автоматической централи. Несмотря на это, было для меня очень удобно, что с моего места жительства я мог связаться с Будапештом.

В столице Монголии я посетил также красивую современную общественную баню. Я сидел в холле, когда внезапно отворилась дверь, и одетая в белое женщина объявила ожидающим:

– Судно готово, прошу, кто следующий?

В голове моей не умещалось, откуда здесь взялся корабль. Тола находится около полукилометра отсюда, а впрочем, корабли по этой реке не курсируют. Я сидел тихо и ждал, что будет дальше. Через пять минут подошла ко мне женщина и говорит:

– Судно господина тоже готово, пожалуйста.

Хотя я не заказывал корабля, но из интереса решил воспользоваться оказией. Я пошёл за женщиной в белом фартуке. Как новоиспечённый хозяин корабля, посматривал я гордо над головами тех, которые только ожидали корабль.

Женщина проводила меня в небольшую комнатку, двери которой выходили в большое помещение с ванной и душем. Корабля нигде не было. Даже лодки я не видел. Спросил женщину:

– Онгоц хау байни? Где корабль?

– Тенд. Там, – ответила она коротко, показывая на ванну.

Бедная не знала, почему я заглушаю в себе смех. Оказывается, что по-монгольски онгоц – это не только «корабль», но также «ванна», о чём я до этого времени не знал. Человек везде учится, даже в бане.

Несколько последних дней в столице провёл я в проверке собранного материала, а также в поиске старинных тибетских источников. К сожалению, я не имел возможности сфотографировать интересующие меня гравюры на дереве в государственной библиотеке. Не оставалось мне ничего другого, как часть своего времени посвятить на копирование такого их количества, какое только будет возможным. Трудно, разумеется, таким способом соревноваться с фотографией. При копировании даже люди Востока совершают ошибки, следовательно, у изыскателя из Европы тем более может случиться упущение, несмотря на то, что работает он очень внимательно. Если в копию вкрадётся хотя бы одна ошибка, вся работа идёт насмарку. Кроме кропотливого копирования удалось мне ещё пополнить мои записи с 1957 года на тему танцев демонов. Потом наступила серия прощальных визитов. Ещё раз я посетил моих знакомых в Комитете Наук, в музеях, в вузах и в монастыре «Гандан», благодаря их за помощь. Попрощался я также с венгерской бригадой буровиков, пребывающей как раз сейчас в Улан-Баторе. Узнал от них, что вскоре после нашего отъезда появилась вода в колодце, который они тогда бурили. Если бы я подождал ещё один день, смог бы той водой наполнить мою манерку для далёкого путешествия в пустыне.

Прощальный ужин прошёл в одном из залов «Алтая». Снова раздавались пожелания благополучия. Наконец, мои приятели проводили меня в номер, где в последний раз пожал я ладони тех, кто назавтра утром не могли меня проводить в аэропорт.

Манифестация на площади Сухэ-Батора

Утром колонна машин двинулась от отеля «Алтай». Я бросаю последние взгляды на площадь Сухэ-Батора, памятник, театр, здание правительства и на смуглое лицо одетого в белый мундир милиционера, после чего шофёр добавил газу, и мы поехали.

Самолёт прибыл пунктуально. Перед его ступенями обнялись мы в последний раз с Сухэ-Батором, которого я очень полюбил во время моего месячного путешествия. Потом попрощался с моими остальными монгольскими друзьями. Уже закрываются двери самолёта. Я быстро осмотрел, на месте ли все мои пакеты, и занял место у окна. Мои монгольские друзья отдалились на моих глазах, а потом совершенно исчезли.

Здание правительства на площади Сухэ-Батора

В Иркутске задержались мы меньше, чем предусмотрело это первоначальное расписание полёта. В одном из самолётов «ТУ-104», отправлявшемся раньше, было ещё несколько свободных мест, следовательно, в последнюю минуту перевели меня в него. Это было причиной моего более позднего волнения.

Полёт на борту «ТУ-104» является совершенно другим, чем на меньших пропеллерных самолётах. Летит он более равномерно, гладко и намного выше. С высоты 8—10 тысяч метров ландшафт не выглядит уже как карта, а как полусфера, едва видимая между облаками. К ночи относится выражение, что летим между звёздами, а земля под нами – одна из них. Приятная стюардесса, россиянка, подробно объяснила мне устройство самолёта и даже кухни, где подогревались блюда, погруженные в аэропорту. Буфет помещался посредине самолёта и построен был в форме бара. В меньшем типе самолёта, обозначенном символом «ТУ-104», было 52 места, в большом – «ТУ-104а» – было 70 мест. После 6 часов полёта и одной посадки прилетели мы из Иркутска в Москву. Машина летит со скоростью, почти равной скорости оборота Земли. Таким способом, если, например, он вылетает в 3 часа согласно местному времени, то садится также в 3 часа обязательно в месте посадки. Один из пилотов долго объяснял мне, как это будет, когда самолёт будет лететь быстрее, чем вращается Земля, и облетит Землю в направлении её вращения. Я вообразил себе, что в таком случае мы сядем быстрее, чем вылетели. Есть это очевидный нонсенс. От этого есть меридиан, становящийся границей даты. Если самолёт летит вокруг Земли, в одном месте он вступает в следующий день, и таким способом прибывает на место посадки следующего дня, самое большее, раньше часа, чем час взлёта. У меня не было уже смелости спросить моего собеседника-пилота, что бы было, когда бы самолёт летел в два раза быстрее, чем вращается Земля.

По прибытию в Москву я высадился из самолёта, уладил дела с билетами и спокойно пошёл за своим багажом. Однако нигде его не было. Один старший багажный, очень симпатичный, пожалел меня и просмотрел весь багаж, а позже с дежурным аэропорта просмотрел весь самолёт, которым я прилетел, но моих чемоданов нигде не нашёл. Можно себе представить, что не было это для меня приятно. Ведь в чемоданах находились не только результаты моей месячной работы, но также неповторимые монгольские, а также тибетские рукописи и деревянные гравюры. Отчаянно сжимал я подмышкой портфель, радуясь тому, что хотя бы копии записей из региона Дариганга имел в нём при себе. Прогуливаясь мрачно по залу ожидания аэропорта во Внукове, наткнулся на Ниночку, стюардессу нашего самолёта, которая как раз шла домой после службы. Вместе удалось нам доискаться, что в Иркутске не был погружен мой багаж в самолёт. Как я вспомнил, мы должны были лететь другим самолётом, и на него погрузили мои чемоданы, но когда в большой спешке я пересел в самолёт, летящий раньше, багаж по причине суматохи остался.

С необыкновенно большим аппетитом поужинал я в ресторане аэропорта, потом уселся в зале ожидания и стал ждать следующего самолёта из Иркутска.

Ночь показалась мне очень длинной. Временами я дремал, но громкий голос мегафона, объявляющего отлёт самолётов, не позволял мне заснуть. Уже хорошо рассвело, когда объявили посадку самолёта из Иркутска. Наконец машина со скошенными назад крыльями вкатилась на бетонные плиты аэродрома. Я должен был, разумеется, подождать, когда высадятся все пассажиры и обслуга выгрузит багаж. Мой багаж находился в самом конце. В момент, когда я увидел свои чемоданы, мне казалось, что сразу обниму работников Иркутского «Аэрофлота», как самых любимых людей на свете. С радостью взял я в руки свои чемоданы. У меня было лишь столько времени, чтобы сдать багаж на самолёт, летящий в Будапешт. Тут же также должен был садиться и я. В аэропорт Ферихети я вылетел уже без всяких приключений.

Таким способом закончилось моё второе путешествие, но я давал себе отчёт, что только теперь нужно будет серьёзно взяться за работу. Из запутанных записей моих записных книжек создать после обстоятельной и долгой обработки подробную картину, контуры которой я наметил в моём дневнике.

Едва минуло несколько месяцев после приезда, как снова с моего пера выливались на бумагу монгольские слова. Но на этот раз я сидел не у костра в юрте, а в моей квартире в Будапеште. В гостях у меня был товарищ из Монголии, с которым я разговаривал о моём путешествии, об Улан-Баторе, о наших общих знакомых. Перед нами в чашках дымился как когда-то чай, а когда мы уставали от обсуждения наших экспериментов и планов, молча пили чай.

После обсуждения с моим товарищем интересующих его вопросов венгерской науки и жизни в Венгрии, я рассказал ему о планах, которые предпринял в связи с изысканиями в Монголии. Затем поведал ему обо всём, что там заметил. Стрелки быстро вращались по циферблату часов, а мой товарищ тщательно о чём-то выпытывал. Спрашивал, почему интересовало меня, прежде всего, старинное земледелие номадов, а не агротехника современных государственных хозяйств, почему я так тщательно собирал тысячи подробностей, касающихся юрты, а не записал ничего о современном городском строительстве, почему с таким вниманием слушал о свадебных обычаях, а не разговаривал с юристами о сегодняшнем монгольском законе о супружестве. В его вопросах не было претензии ко мне, так как он знал, что Венгерская Академия Наук послала меня не как агротехника, экономиста или юриста, и даже не как журналиста. Он хотел прежде понять некоторые вопросы, а когда я ему всё рассказал, после раздумья сказал:

– Вы поняли великие перемены нашей кочевой жизни, – а потом добавил, – я думаю, что за многими небольшими проявлениями нашей повседневной жизни, заметили вы зародыш больших исторических перемен. Так, во всём, что старое, разглядели вы новое. Для нас, монголов настоящего времени, новая жизнь, новая техника, новая культура, новый человек и его формирование являются настолько важными и так сильно поглощают нашу энергию и внимание, что не дошли мы ещё до основательного анализа старинной, традиционной культуры монголов. Поэтому я доволен, что кто-то прибывает к нам с целью изучения монгольской этнографии и языка, интересуется историческими переменами в жизни номадов и что в переменах этих замечает двойное лицо истории. Одно, обречённое на исчезновение и гибель, второе – для использования при формировании нового общества. Постепенно мы ликвидируем кочевой образ жизни, а монголы переселятся скоро в постоянные дома.

Соревнования лучников

В скором времени поселим мы кочующих пастухов, построим для них жилища. Ликвидируем «кочующие земли» и тысячами тракторов вспашем бескрайние монгольские степи. Но перед этим, чтобы хорошо строить новые дома, должны мы знать многочисленные проблемы прежней жизни в юртах. До того, чтобы девственные территории Центральной Азии заменить на возделываемые поля, должны учиться на основе мудрости и опыта пастухов-земледельцев «кочующей земли». Должны знать, что можно использовать, что нужно отбросить. Отношениям средневековым мы можем эффективно противостоять только тогда, если хорошо знаем их сущность. У нас в настоящее время развиваются кооперативные движения. 96 % пастушеских хозяйств объединённых находятся уже в кооперативах. Развитие это произошло в последнее время, после вашего выезда. Созданы новые государственные хозяйства, а старые достигли хороших результатов. Мы построили новые города. Когда бы вы приехали через год в Улан-Батор, не узнали бы нашей столицы. В наших новых городах родятся новые обычаи, но если бы мы не знали старых, новые не смогли бы вырасти. Величайшим нашим народным праздником является годовщина революции. И в этом вопросе сделали мы кое-что, наполняя прежний праздник номадов новым содержанием, при сохранении старых форм. Прежние народные игры, соревнования лучников, конные соревнования и народная борьба – имеют теперь своё место в нашей жизни. На старой земле строим мы новую страну. И моя жизнь изобилует жёсткой порой, трудной борьбой, какую эти перемены требуют. По мере вдумчивого узнавания истории моей страны и народа, всё более интригует меня вопрос, который и вас сюда привёл. Какие условия исторические и общественные явились причиной возникновения кочевого образа жизни? Я пришёл к заключению, что, чтобы понять будущее пастушеской жизни и людей, кочующих с юртами, нужно хорошо познакомиться с условиями, среди которых возник этот образ жизни. То, что поведали вы мне о превращении лесных охотников-рыбаков в пастухов, открыл однажды – хотя и не в дословной форме – когда узнал моих родственников, которые переселились на север. Как только летом я еду к моим родителям, которые ещё до сегодняшнего дня кочуют с юртами за ищущими траву животными, размышляю, почему содержу так долго в степи этот единственный почти дом – войлочную юрту. Сегодня уже каждый молодой монгол читал «Тайную Историю Монголов». Становится она для нас пунктом, от которого сможем мерить пройденную дорогу нашего прогресса. Дорогу эту, в самом деле, мы сможем понять только тогда, если смерим её небольшими кусками. Складывается она не из таких явлений, которые и вы заметили, особенно: что школьник возвращается из школы на коне, шахтёры из Налайха живут в новых домах, рабочие на фабрику спешат на мотоциклах, в пустыне сажают кукурузу, рядом с юртой садится санитарный самолёт. И много других. Включение в новую жизнь было также моим личным переживанием.

Мой товарищ наклонился в кресле немного назад и зажмурил свои скошенные глаза. Видно было, что мыслью он вернулся в прошлое. В пальцах держал он вечное перо и играл им безвольно.

Я попросил моего гостя, чтобы он рассказал, какую дорогу прошел после того, как покинул юрту родителей.

– Происходило это давно, много лет назад. Было раннее утро. На дворе уже веял холодный сентябрьский ветер, следовательно, мне не хотелось выходить из тёплой кровати. Когда проснулся, с дымного отверстия юрты уже стянули клапан, а мать разводила огонь. Отец стоял рядом с моей кроватью, готовый к дороге. Напрасно боролся я с мыслями, то, чего я опасался, неизбежно приближалось. Наступил день отъезда. Мать вытянула из сундука мою новую одежду. Хорошо помню: был это красный, подшитый мехом плащ, стянутый в талии чёрным широким поясом. Нас ожидала длинная поездка на конях. Что-то сжимало мне сердце. Мать наполнила чашки кумысом. Выпил вместе с моими братьями и сёстрами. При прощании я расплакался. Юрта осталась далеко за нами.

Степь была тихая, единственно ветер хлестал траву и моё лицо. Мы ехали с отцом без слов. За седлом отца свисал большой свёрток. С тревогой изучал я его лицо, пытаясь в нём вычитать, что меня ждёт; но обличие, которое я так сильно любил, не дрогнуло даже, не обнаруживало ничего, подобно как волны озера не выражают, что делается на глубине. Конь моего отца внезапно остановился на месте. Я осмотрелся, что является причиной этого. Обратил внимание, что конь косится на склон взгорья. В сером свете двигалась какая-то тень, что-то чужое. Двигающийся предмет становился всё ближе к нам, взбивая высокий туман пыли, а когда выдвинулся из мрака, выглядел как очень удивительное явление. Туча пыли была уже рядом со мной. Я различил в ней силуэт какого-то чужого мне мужчины. На лице отца напряжение смягчилось. Был это, по-видимому, кто-то знакомый. В течение нескольких минут изучали мы друг друга взглядом, наконец, неизвестный мне мужчина промолвил:

«Сайн байн у? Куда держите путь?».

«Едем до аймачного центра», – ответил мой отец, взаимно поздоровавшись со встреченным мужчиной. – «Везу сына, вот этого, в школу».

«Ну, это хорошо, что мы встретились», – сказал мужчина, сидящий в удивительном средстве передвижения. – «Я в это время объезжаю окрестность автомобилем и навещаю дальние поселения, где живут мои ученики. Сегодня моя дорога ведёт как раз к вашей юрте».

Через минуту собеседник продолжил:

– После тех слов прошла по мне лёгкая дрожь, так как из них следовало, что тот высокий щуплый мужчина будет долгое время моим «хозяином». Теперь уже нет обратной дороги. Для меня начиналась новая жизнь, несмотря на то, что я охотней бы остался дома и играл бы с моими братьями и сёстрами, вместо того, чтобы ехать в неизвестную сторону.

«Похож на понятливого мальчика, посмотрите, станет большим человеком, жалко только, что не умеет ещё разговаривать», – произнёс дальше шутливо человек с машины. В самом деле, не было у меня смелости отозваться. Прильнул к своему коню так, как бы никогда не хотел с ним расстаться. Очень был занят поправлением узды, следовательно, не заметил даже, когда отец попрощался со своим собеседником. Мы поехали дальше, а машина в течение нескольких минут исчезла с горизонта.

Культовый камень в степи

Был уже вечер, когда перед нами показался город. Никогда я тут ещё не был. Большие дома, красивые улицы, освещённые какими-то висящими на высоких столбах стеклянными шарами. Остановились мы перед огромной юртой. Сошли с коней и привязали их к столбу. Я подумал, что лучше было бы когда-нибудь залезть на такой столб. Отец следил за моим взглядом и отгадал мои мысли:

«Слушай внимательно, сын, так как в тех проволоках течёт ток. Он двигает машины и горит в лампах, но если дотронется до него кто-то, кто о том не знает, ток может его убить».

Этого мне хватило. Начал задуматься. Следовательно, это такой чужой свет. Если кто-то его не знает, то свет его убьет. Когда вошли мы в юрту, сперва заметил несколько мальчиков моего возраста. Сидели вокруг и во что-то играли, смеясь при этом громко. В глубине юрты показалась какая-то женщина. Она посадила нас с отцом на лавку, находящуюся перед кроватями, так как в юрте по обеим сторонам стояло много кроватей. Посредине горел огонь в железной печи. С крыши юрты свисали два светящихся стеклянных шара, из чего я заключил, что и здесь течёт ток. Женщина угостила нас чаем. Я сидел неподвижно на лавке. Не был я привычен к такому сидению, а кроме того было мне интересно, во что играют ребята. Те не обращали на меня внимания. Через некоторое время женщина принесла поднос с бараниной и кусочками сыра и поставила его на столе. Видел, как отец рассматривает юрту.

«Итак, парень, здесь будешь жить», – сказал он через минуту.

«Да, это интернат», – ответила женщина.

Внезапно с одного места юрты раздался какой-то скрежет, шум, а потом звонкие мелодии. Я вытаращил глаза, но не смог догадаться, кто поёт. Мальчики утихли и также слушали. Не мог я уже больше выдержать, слез с лавки и подошёл к ребятам.

«Где находится тот, кто поёт?», – спросил я одного из них.

«Там, в ящике», – проинформировал мальчик, показывая пальцем, как-то осведомлённый в ситуации.

«Он не тут поёт, а в Улан-Баторе».

От этого объяснения я немного поумнел. Другой чёрный мальчик, находящийся примерно в моём возрасте, тоже отозвался:

«Пожалуй, попел в столице в ящике, а теперь сюда привезли и открыли».

«Где так, дурачество», – разгромил его тот с миной посвящённого. – «Это радио. Не знаешь, что это радио?».

У меня уже был союзник в лице чёрного мальчика, поэтому я почувствовал себя добрее. Взял того за руку, и мы пошли к ящику. Увидел я тогда, что и так горит лампа. Открытие было готово.

«В том проводе течёт ток», – объявил я без излишней уверенности. Чёрный мальчик не захотел остаться позади:

«Течёт из столицы, говорил уже».

В течение нескольких минут разгорелась между нами дискуссия. Я не заметил даже, когда исчез мой отец. Нашёл его только назавтра, когда встал. На новой кровати спалось мне не очень хорошо. Отец разговаривал перед юртой с учителем, которого встретили вчера. Из подхваченных нескольких слов, я сориентировался, что говорили обо мне. Потом пришла минута расставания. Отец сел на коня. Долго следил я за его силуэтом, отдалявшимся потихоньку между домами. И сегодня, много лет спустя, после окончания университета, не забыл я того первого дня, когда для меня началась новая жизнь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.