Трудности и неприятности

Трудности и неприятности

На пути в Сиэтл я все время думал о течи в конденсаторе. Несмотря на наши обращения по этому вопросу в Вашингтон, место течи осталось неустановленным. Эрли ежедневно совещался со мной, пытаясь найти причину течи, но к тому времени, когда оставалось всего несколько часов хода до Сиэтла, мы, как и специалисты в Сан-Франциско, все еще ни к чему не пришли.

Я вспомнил один разговор с моим тестем, ученым-химиком крупной организации. В связи с этим у меня неожиданно возникла идея.

Пригласив Эрли в свою каюту, я сказал ему:

— Эрли, когда мы придем в Сиэтл, пошлите людей в город в штатской одежде на различные бензозаправочные станции. Пусть каждый купит несколько банок жидкости, которая заливается в радиаторы автомобилей для прекращения течи.

Эрли улыбнулся. Было видно, что он не мог понять, серьезно я говорю или нет.

— Я говорю серьезно, Эрли, — сказал я. — Нужно достать около тридцати галлонов[5] этой жидкости. Думаю, что ее продают квартами, поэтому нам понадобится целая батарея банок. Предупредите, чтобы никто не проговорился, что он с «Наутилуса»; это надо хранить в тайне.

— Есть, есть, командир! — воскликнул Эрли с энтузиазмом.

Он видел теперь, что я не шучу.

— Ну а когда эта жидкость будет на корабле, вы знаете, что с ней делать. Залейте ее в конденсатор так, как это вы сделали бы с радиатором автомобиля. Обеспечьте достаточное количество жидкости, чтобы ее хватило на весь переход.

После того как корабль ошвартовался, шесть матросов с «Наутилуса» сошли на берег в гражданской одежде и закупили, как мне думается, все банки с этой жидкостью, которые были в Сиэтле. Матросы принесли на «Наутилус» около ста шестидесяти литров жидкости и под руководством Эрли половину этого количества залили в конденсатор. Невероятно, но жидкость помогла. Просачивание воды прекратилось. Ни в Сиэтле, ни позже эта проблема больше не возникала[6].

Поставив лодку в сиэтлский док, я осуществил давно задуманный план, а именно: произвел секретную воздушную разведку ледовых условий в районе Берингова пролива и Аляски. Готовясь к этой экспедиции, я получил специальные документы на имя Гендерсона, техника фирмы, прикомандированного к Лайону для наблюдения за поставленным фирмой оборудованием лаборатории электроники в Сан-Диего.

Вместе с Лайоном мы вылетели в Фэрбенкс, а затем в Ном, где, смешавшись с туристами, отправились на автобусе в город. Из Нома мы полетели на север в маленькую деревню Коцебу, где Лайон заранее договорился о предоставлении в наше распоряжение частного одновинтового самолета, который к нашему прибытию был уже подготовлен к полету. Воздушную разведку мы начали с Берингова пролива, а оттуда направились к самому северному пункту Соединенных Штатов — мысу Барроу. Летчику было сказано, что Лайон и я — ученые, собирающие данные для научных исследований.

По возвращении из разведки мне стало известно, что капитан 2 ранга Кинси, по специальности психиатр, работа которого была связана с проектированием подводной лодки-ракетоносца, находится у нас на борту. Доктор Кинси — один из немногих действующих лиц плана дезинформации. Его присутствие придавало характер достоверности тому факту, что мы действительно собирались провести переход в подводном положении с целью получения данных, необходимых для испытаний системы «Поларис». Очевидно, он должен был изучать все, что связано с особым внутренним напряжением людей в условиях длительного пребывания корабля в подводном положении.

В прошлые годы известные психиатры неоднократно посещали «Наутилус», но экипаж никогда не относился серьезно к их исследованиям. Однажды появился психиатр, который принес с собой небольшой ящик, в отверстие которого матросы «Наутилуса» должны были просовывать пальцы. Если у человека слегка дрожали руки, то указательный палец касался кромки отверстия, что отмечалось электронным регистратором. Каждый человек ежедневно подвергался испытаниям для подтверждения теории о том, что, чем дольше «Наутилус» находится в подводном положении, тем сильнее дрожат руки у членов экипажа.

Один из главных старшин, считавший, как и большинство матросов, что такие опыты никому не нужны, умышленно заставлял сильно дрожать руку в первый день, в результате чего показание регистратора подскочило до астрономической цифры. Затем с каждым днем он держал руку все более спокойно, и показания регистратора, вопреки всем теориям, постепенно падали. В последний день они были почти на нуле.

Имея на борту жидкость для приостановления течи конденсатора, мы были почти готовы сняться с якоря. В воскресенье, 8 июня, я сидел в своей каюте как на иголках, ожидая из Вашингтона приказа о начале трансполярного перехода. Когда приказ пришел, передо мной встал последний вопрос: как незаметно доставить на борт Лайона и его помощника Роурея, которые скрывались в гостинице в Такоме? Для военно-морских и научных кругов появление на подводной лодке Лайона тотчас же раскрыло бы наш секрет. Я оттягивал их прибытие на последнюю минуту, чтобы фотокорреспондент не «засек» их на борту «Наутилуса». Если бы фотография Лайона и Роурея, поднимающихся по трапу «Наутилуса», появилась в печати, наш поход перестал бы быть тайной, а нахождение их на борту задолго до отхода тотчас раскрыло бы команде характер задач предстоящего похода.

Был только один выход. Старший помощник собрал всю команду в столовой на инструктаж. Даже вахтенный на палубе был заменен одним из офицеров. В тот момент, когда команда получала инструкции относительно якобы намеченного перехода в Панаму, Лайон и Роурей поспешно поднялись на борт по заранее условленному сигналу. Мы бросились в офицерскую кают-компанию и заперли дверь.

Небольшое, но серьезное повреждение в главной турбинной установке задержало наш отход до полуночи. Такие неисправности всегда наблюдаются, когда энергетическая установка работает на холостом ходу[7]. В ноль часов двадцать четыре минуты 9 июня Эрли доложил, что корабль к походу готов. Бросив вокруг последний взгляд, я приказал:

— Отдать швартовы! Средний назад!

Наконец-то «Наутилус» начал движение в район паковых льдов.