Трудности перевода – 1
Трудности перевода – 1
Мы взяли курс на запад ранним утром, когда дороги еще не забиты машинами. Я никуда не торопился, мы с Ритой беседовали, обсуждая планы. Именно тем утром мне пришла в голову мысль описать нашу поездку. Почему бы и нет?
Решил так: избавлю будущих читателей от длинных описаний природы, погоды и всего того, что можно было найти во множестве других книг и справочников, написанных о современной Америке. Расскажу о том, что мне кажется важным, о людях, которых доведется встретить и о событиях, которым суждено произойти. Я не стану в каждой главе рассказывать о нашем маршруте, в каком городе или поселке побывали, что увидели. Напишу о том, что легло на душу.
Диктофоном я не пользуюсь, поэтому остановился у магазина «Один доллар», где продают разные мелочи, от нескольких центов до пяти долларов, и купил пару толстых блокнотов и несколько ручек. После полудня мы выбрались из крупных и мелких городов, покатили по равнине среди бесконечных полей, синего неба и палящего солнца.
– Вот она, Америка, – сказал я. – Смотри, любуйся… В глянцевых журналах такого не увидишь.
Рита зевала.
– Тебе не нравится?
Рита молча пожала плечами. Мы ехали дальше. Снова попадались небольшие городки, сельские кладбища и поля кукурузы.
* * *
Чтобы время проходило не без пользы, я изложил Рите правила, придерживаться которых советую всем туристам, путешествующим на машине, тем путешественникам, кто ставит целью увидеть Америку и познакомиться с ее коренными жителями.
Итак, правило первое: никуда не спешите. Америку с севера на юг на приличной машине легко проехать всего за пару дней, а с востока на запад – за три дня. Есть множество скоростных шоссе, оседлав одно из которых будете мчаться вперед и вперед, останавливаться, чтобы перекусить и провести ночь в гостинице. И снова в дорогу.
Впереди – только ровная лента шоссе. Добравшись из пункта А на севере в пункт Б на юге вы с удивлением обнаружите, что не увидели ничего кроме этой самой ленты шоссе, небольших городков и поселков, пролетающих мимо и придорожных закусочных с одинаковой едой. И вспомнить нечего. Поэтому – не спешите.
Второе правило – это расширенное толкование правила первого. Оно гласит: держитесь подальше от скоростных шоссе, выбирайте дороги местного значения, чаще останавливайтесь и не спешите снова отправиться в дорогу. Америка требует внимательного взгляда. Развивайте в себе чувство созерцательности, и получайте удовольствие от того, что видите. Небольшие города Среднего Запада не разглядеть со скоростного шоссе, а ведь каждый такой город интересен по-своему, у каждого – своя душа.
Третье правило: поменьше пользуйтесь путеводителями и разными книжками о стране, где путешественникам дают советы: что посмотреть, где остановиться, что купить… От этих книжек больше вреда, чем пользы. Я ездил с людьми, которые хотели увидеть именно то, что есть в путеводителе. Сфотографироваться в тех местах, о которых они прочитали, которые приметили на картинках. В итоге получился никчемным марафон, от которого никто не получил удовольствия. Настоящий винегрет из сумбурных воспоминаний.
Четвертое правило: не останавливайтесь в гостиницах. Выбирайте кемпинги или стоянки для туристов, разбросанные по всей стране. В гостинице вы никогда не познакомитесь и не поговорите с ее постояльцами. Разве что на ходу или в лифте переброситесь парой фраз. А в кемпинге люди всегда готовы к общению.
Да, ночевать в палатке или в машине это не так комфортно, как на двуспальной гостиничной кровати, кондиционера нет, комары кусают. Но у вечернего костра или у реки вы сможете познакомиться с людьми, которые никуда не спешат, наслаждаются природой и готовы поговорить, рассказать о себе и выслушать ваш рассказ. Из этого общения вы наверняка почерпнете кое-что интересное. Гостиницы подойдут, если вы намерены провести несколько дней в крупном городе. Ну, тогда и выбирать не из чего – только отель.
Пятое: не отказывайте людям в просьбе их подвезти, конечно, если вам это по дороге. Вы можете встретить много интересных попутчиков.
Мы ехали по какой-то узкой грунтовой дороге, между кукурузных полей, поражающих своим бесконечным унылым однообразием. Скудный ландшафт иногда разнообразили силосные башни и деревянные коробки сенных сараев. На обочине старик в рабочем комбинезоне копался в моторе трактора на колесном ходу. Мимо промчался грузовик со свежим навозом.
– Вот это и есть настоящая Америка, – сказал я. – Вот смотри на эту красоту, вбирай в себя. Видно, в этом году будет хороший урожай кукурузы.
– Ага, – сказала Рита. – Непременно будет. Слушай, надоело трястись по этим проселкам и глотать чужую пыль.
– То есть?
– Сворачивай на шоссе. Поедем как нормальные люди.
Я остановился на перекрестке, посмотрел на экран GPS и свернул направо, к скоростному шоссе. Мне самому надоело глотать пыль, плестись на черепашьей скорости по второстепенным дорогам и любоваться кукурузой. Ясное дело: правила нужны, чтобы их нарушать.
* * *
Я решил рассказать Рите несколько историй из собственной жизни. Мораль их проста: в чужой стране надо знать язык. Банальная истина, но она не потеряла актуальности.
На первых порах я был почти уверен в том, что мои знания языка вполне достаточны для повседневного общения. Один знакомый американец, желая сделать приятное, сказал: «Твой английский – совершенен». Я почти поверил ему, сделав небольшую поправку на то, что люди всегда склонные к некоторому преувеличению.
Увы, мой английский был далеко не безупречен, а лексический запас – скуден, но в магазине худо-бедно я мог спросить продавца, сколько стоят приглянувшиеся мне ботинки, а в поезде узнать, на какой остановке надо выйти, чтобы доехать до аэропорта или центра города. Ну, поначалу этого и вправду было достаточно. Я особо не следил за правильным произношением, полагая, что произношение многих моих сограждан вообще ни в одни ворота не лезет, но ведь живут люди, как-то общаются. А если что не так скажу, собеседники меня все равно поймут.
Из-за собственной самоуверенности я не раз попадал в идиотские бытовые ситуации, перечисление которых отнимет много времени. Может, среди читателей найдется хоть один человек, кто будет учиться на чужих ошибках, а не на своих собственных.
* * *
Как-то я остановился в небольшом городке, где жили мои знакомые. Они пригласили меня на обед, хозяйка дома имела русские корни: ее прадед когда-то приехал в Америку из Финляндии. Она рассчитывала на долгий содержательный разговор с русским писателем, неторопливую беседу об истории и сегодняшнем дне России.
Накануне она просидела целый день за справочниками и подготовила для меня кучу умных вопросов. Где-то достала электрический самовар и поставила его на каминную полку. Заранее предупредила меня, что на это интеллектуальное пиршество придут друзья, люди образованные, которые живо интересовались Россией, каждый из гостей, как я понял, предвкушал некое интеллектуальное пиршество, интересную и содержательную беседу.
Но наша встреча, проходившая в просторной гостиной, с самого начала как-то не заладилась. Как говориться, шар в лузу не пошел.
Меня представили университетскому профессору по экономике, дантисту, владельцу сети прачечных, хозяину десятка заправочных станций и другим людям, пользующимся уважением в этом городе, людям небедным и весьма образованным. Стол был накрыт, но главная часть вечера не дегустация блюд, – беседа перед ужином.
Все расселись по креслам и диванам и стали сыпать вопросами. К сожалению, я плохо понимал, о чем спрашивают, а если понимал, то отвечал невпопад или использовал затертые примитивные слова. От меня ждали хотя бы поверхностного анализа экономической ситуации в России, содержательного разговора о современной литературе. Но я скатывался к односложным ответам вроде «да» и «нет», «хорошо» и «плохо», а про экономику и историю не позволял говорить мой нищенский словарный запас.
Да, я запоздало понял, что беседа с интеллектуалами это вам не разговор с продавцом из обувного отдела. Но уже ничего не мог поделать. Течение несло меня, я не мог сопротивляться. В глазах гостей я читал вопрос: а этот парень, этот русский литератор, он умный человек или как? И писатель ли он, если изъясняется так кондово, или самозванец? На счастье, у хозяйки нашлась книжка с моей фотографией. Она спешит показать эту книжку гостям, те немного успокаиваются.
Разговор опять начал крутиться вокруг России, но из-за моего английского снова зашел в тупик. Гости старались скрыть разочарование, но не могли. Тогда хозяйка, чтобы сгладить неловкость, поспешила пригласить всех в столовую. Меня усадили на почетное место во главе стола. Я разложил на коленях салфетку: хотелось не запачкать дорогие белые брюки, купленные накануне. Глядя на меня, гости тоже расстелили салфетки на коленях, решив, что в России так принято, это своего рода ритуал, хороший тон.
Тут злую шутку сыграло мое ужасное произношение. Надо сказать, что некоторые слова звучат похоже, например soup (суп) – суп и soap (соуп) – мыло. Хозяйка, склонившись над столом, обратилась ко мне, как главному дорогому гостю.
Вот как наш разговор звучал по-английски в дословном переводе.
– Вы хотите что-то горячее?
– Я бы хотел получить мыло, – конечно, я имел в виду суп.
– Ну, тогда идите в ванную, – с милой улыбкой отвечает хозяйка. – Там вы помоете руки.
Я понял в том смысле, что у хозяйки на плите два или больше супов. И мне предлагают сделать выбор, хотят узнать, какой именно суп я предпочитаю.
– Мне все равно, какое мыло, – ответил я. – Желательно, чтобы мыло было горячее.
Гости с интересом сморят на меня. Они понимают так, что в России продается какое-то теплое мыло. Или перед употреблением мыло подогревают.
– К сожалению, у нас нет теплого или горячего мыла, – вступает в разговор хозяин дома. Он выглядит виноватым: надо же, как отстал, даже не в курсе, что мыло в России любят горячее. Или Россия так стремительно продвинулась в своем развитии в области мыловарения, что оставила Америку далеко позади. – У нас только обычное мыло. Я сожалею.
– С вашего позволения, люблю горячее, – упорствую я.
К этому моменту после неудачной светской беседы я позабывал даже те английские слова, которые хорошо знал. Настроение было неважное, то тут замаячила перспектива окончательно испортить вечер.
– Горячего у нас нет, – повторяет хозяин.
Я подумал, что хозяйка приготовила только холодные супы, вещь довольно специфическая.
– Не беда, – говорю. – Мыло можно подогреть. Ну, сделать его горячим.
– Я не знаю, как это делают, – хозяин смущен, гости переглядываются. – Но обычным мылом вы можете воспользоваться в ванной. Оно ничем не хуже. Есть мыло в кусках и есть жидкое.
– Жидкое мыло я не люблю. В России любят густое наваристое мыло.
– У нас только обычное.
– Ну что ж, тогда несите обычное.
– Прямо сюда? – спрашивают хозяин с хозяйкой одновременно.
Тут мелькает мысль, что супы в Америке едят только на кухне, а не в столовой. Но я сходу отбрасываю эту мысль как вздорную. Такого не может быть.
– Почему бы и нет, – я тоже начинаю нервничать.
За столом возникает общее замешательство, люди молчат, я ловлю на себе взгляды и читаю в них какую-то робость, общую неуверенность, даже тревогу. Задним числом, я подумал, что эти люди в тот момент поставили под сомнение не только мои литературные достижения, но и мои умственные способности. Мало того, они сомневались в душевном здоровье русского писателя.
– Значит, мыло принести сюда? – хозяйка она уже не улыбается, она, не отрываясь, смотрит на меня и часто смаргивает, будто отказывается верить тому, что видит и слышит. В голосе нотки раздражения.
Ее раздражение передается и мне:
– Ну, если вам трудно, могу сам принести…
В руках хозяина, разливавшего вино, задрожала бутылка. Я понял: что-то идет не так. Замолчал, прокрутив про себя наш разговор, и с опозданием понял, в чем моя ошибка. Разумеется, я извинился за свой английский. Но, как говориться, осадок остался.
* * *
В другой раз я пошел в аптеку купить лекарство жене, но забыл дома карточку ее медицинской страховки, она дает право получить товар со скидкой. Подхожу в рецептурный отдел и объясняю ситуацию. Служащий спрашивает, какая именно страховка у жены. Говорю: «Голубой крест и голубой щит». Далее анкетные данные: имя, фамилия, адрес, телефон и прочее. Английские слова шестьдесят и шестнадцать звучат очень похоже. Я не слежу за речью.
– В каком году родилась ваша супруга?
– В тысяча девятьсот шестнадцатом, – отвечаю я и не замечаю ошибки (я уверен, что сказал – в шестидесятом году).
Аптекарь переспрашивает, я выдаю тот же ответ. Он смотрит на меня с нескрываемым интересом, а я не понимаю причину этого странного интереса.
– Значит, она пожилой человек? – уточнят аптекарь.
– Да, моя жена немолода, – с вызовом отвечаю я. – Немолода. А в чем, собственно, дело?
Глаза фармацевта полны сочувствия, лицо становится скорбным, он вносит данные в компьютер, часто поглядывая на меня, и скорбно качает головой. Наверняка, подумал о моей безрадостной жизни, которая протекает по маршруту: больница – аптека – больница. Мало того, что жена – древняя старуха, которая годится мне в матери, наверняка жадная и капризная, она еще очень нездоровый человек. Впрочем, в этом возрасте здоровых людей не так много. А бедняге мужу остается только дежурить у одра жены и выполнять ее желания.
– Так в чем дело? – повторяю я свой вопрос.
– Нет, нет… Все в порядке, сэр. Извините.
– Не стоит извиняться. Она действительно немолодой человек.
Я понимаю: что-то не так, мысленно прокручиваю назад наш разговор и спохватываюсь, исправляю ошибку, и мы вместе смеемся над этим казусом. Но мой смех – горький.
* * *
Однажды мы с женой остановились возле ресторана, который специализировался на рыбной кухне. Был чудесный вечер, закатное солнце отражалось в водах Миссисипи, сама погода настраивала на лирический лад, а в таком состоянии человек становится рассеянным. Мы с женой съели поздний обед, фирменное блюдо – запеченную рыбу и сдобрили это дело чашкой кофе и куском горячего яблочного пирога, – и пришли в восторг от здешней кухни.
Это был семейный ресторан, нас обслуживала официантка, очень приветливая и милая женщина лет сорока пяти. Она принесла счет и спросила, понравился ли нам яблочный пирог. После обеда я впал самое благодушное настроение и перестал следить за произношением. Замечу, слово tasty (тейсту) – в переводе – вкусный, а слово testy (тести) в контексте нашего разговора можно перевести, как рыхлый, квелый непропеченный. Сам разговор, который я не поленился записать на бумагу, в буквальном, дословном переводе с английского звучал так:
– Некоторые наши блюда – фирменный рецепт моего брата, – говорит эта милая женщина. – Он повар, всю жизнь работал в разных ресторанах, в том числе французских и итальянских. Он знает толк в своей профессии. Десять лет назад мы начали свой бизнес. Вам понравился наш яблочный пирог? Мой брат гордится им.
Женщина не сомневается, что я похвалю пирог, который действительно удался. Я хочу сказать, что пирог очень вкусный, но говорю нечто иное.
– Да, я съел пирог. Он непропеченный.
Официантка удивлена и расстроена, – это написано на ее лице. Пару секунд она стоит с открытым ртом и не знает, что ответить.
– Может быть, вам попался какой-то непропеченный кусок из середины. Я даже не знаю…
Дают о себе знать пара стаканов вина, я плохо понимаю, что она сказала. Видимо, решила, что я слишком вяло выражаю свои восторги. И я исправляюсь:
– Да, пирог очень, очень непропеченный (разумеется, я хотел сказать – вкусный).
Лицо женщины наливается краской, будто ей надавали пощечин, а в глазах слезы. Жена, которая в то время знала английский хуже меня, немного смущена. Она хочет мне помочь, но не знает, как это сделать, она переводит взгляд с меня на официантку, стараясь понять, что идет не так, – и не понимает.
– Если хотите я принесу вам и вашей даме по куску вишневого пирога, – говорит официантка. – Это бесплатно. За счет заведения. Чтобы вы сохранили о нас хорошее впечатление.
– Я уже сыт. Не хочу больше пирога, он очень, очень непропеченный.
Официантка просит подождать минутку, уходит и вскоре возвращается, ее сопровождает мужчина в белом халате и поварском колпаке. Я сразу понял, что это и есть ее брат, шеф-повар ресторана. Я решил, что мои комплименты касательно пирога теперь хочет услышать человек, который его готовил.
Повар представляется, он очень вежлив, задает тот же вопрос: хочу ли я кусок вишневого пирога. Впрочем, совсем скоро будет готов пирог лимонный. Он наверняка понравится гостям.
– Нет, нет, я уже сыт, – повторяю я. – Больше не могу. Ваш пирог очень непропеченный.
– А как вам понравилась рыба? – в качестве фирменного блюда повар не сомневается.
– Она непропеченная.
Мужчина не то что озадачен, он огорчен так, что в глазах слезы. Тут я с большим опозданием начинаю понимать, что дело в каком-то слове или фразе, которую я произношу неправильно. Но в каком слове? Не так уж много этих слов я сказал. Наконец, я понимаю, в чем дело, исправляюсь и приношу извинения.
Повар вздыхает с облегчением, его сестра переводит дух, – инцидент исчерпан.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.