Одиссея Фрэнка Серпико

Одиссея Фрэнка Серпико

Встречи все-таки состоялись. Но не в ту пору, когда нью-йоркский полицейский Фрэнк Серпико в течение нескольких лет тщетно добивался приема у своего начальства и отцов города. Его попытки разоблачить коррупцию в рядах полиции наталкивались на стену безразличия. Встречи состоялись только тогда, когда имя Серпико стало известно всей Америке, через несколько часов после того, как прозвучал роковой выстрел. Местом встреч были не мэрия и не полицейский комиссариат, а гринпойнтская больница, куда Серпико доставили с тяжелым ранением в голову, полученным во время рейда на квартиру торговца наркотиками. Сюда, в палату, спешили выразить ему свое восхищение и сочувствие и мэр города Джон Линдсей, и полицейский комиссар Патрик Мэрфи, и его заместители, и главный инспектор полиции, и многие другие высшие чины.

К постели больного подошел мэр.

— Полицейский Серпико,— торжественно произнес Линдсей.— Я знаю, вам очень плохо. Но я хочу сказать вам, что вы очень смелый человек и все ньюйоркцы гордятся вами.

Визит мэра длился минуту. Он вызвал у раненого лишь чувства горечи и негодования.

Почти четыре года назад он встретился с одним из ближайших помощников мэра и перечислил ему десятки фактов, свидетельствовавших о широком распространении мздоимства в полицейском управлении и о нежелании шефов полиции предпринимать какие-либо меры для его пресечения. Помощник доложил о разговоре мэру. Но тот не проявил никакого интереса к этому вопросу, отказался встретиться с Серпико и предпочел закрыть глаза на преступную деятельность блюстителей закона. Да и сейчас в больнице мэр хвалил его лишь за храбрость, проявленную в схватке с гангстерами. Он ни словом не обмолвился о том, что не меньшее мужество Фрэнк Серпико каждодневно проявлял в течение нескольких лет, ведя борьбу с преступниками в полицейской форме.

Взяточничество среди полицейских было распространено столь широко, что Серпико столкнулся с ним почти сразу же, после поступления на службу. Один из полицейских 19-го участка вручил ему конверт с 300 долларами. Он пояснил Серпико, что это была его «доля» от регулярных выплат, которые делал «еврей Макс», организатор азартных игр в их районе.

Таково было первое знакомство с нравами, царившими в полицейском ведомстве, с организованным и систематическим взяточничеством. Серпико поспешил доложить о случившемся капитану Филлипу Форану, начальнику отдела, номинально призванному вести борьбу с коррупцией в рядах полиции. Казалось, здесь-то и должны были бы заинтересоваться сообщением Серпико и начать расследование. Но слова капитана поразили Серпико не меньше, чем получение взятки. У Серпико, пояснил ему Форан, есть два пути: первый — забыть об инциденте, второй — продолжать свои разоблачения, выступить свидетелем в большом жюри. «Но после окончания суда,— предупредил капитан,— ваш труп может оказаться в Ист-Ривер».

Все попытки Серпико привлечь внимание начальства к проблеме морального разложения полицейских, их совместным махинациям с преступными элементами ни к чему не привели. Тогда Серпико предупреждает инспектора Корнелиуса Бехана:

— Я собираюсь обратиться кое-куда вне полиции.

Инспектор взорвался от возмущения:

— Если ты посмеешь это сделать, тебя ждут неприятности. Это против правил. Мы и сами можем очистить свой дом.

Однако полицейское начальство отнюдь не хотело делать генеральной уборки. В крайнем случае оно собиралось лишь навести внешний глянец, наказать одного-двух козлов отпущения, но не менять ничего по существу. Серпико же все лучше понимал, что такие показные меры ничего не изменят: коррупция проникла во все поры полицейского ведомства, стала системой.

Слухи о новичке, который не только не берет взяток, но и пытается изобличать своих коллег, стали быстро распространяться среди полицейских. Серпико начинает на себе чувствовать невидимое клеймо отверженного и обреченного. Окружавшие его полицейские бросали на него хмурые взгляды, демонстративно не здоровались. А иные открыто делали угрожающие предупреждения. Как-то один из них неожиданно приставил ему к груди нож и сказал:

— Мы знаем, как поступать с такими, как ты.

Один из арестованных Серпико участников азартных игр признался ему:

— Они собираются расправиться с тобой.

— Кто именно?

— Да тебе подобные.

— Итальянцы?

— Да нет же. Копы!¹

Полицейским становится известно, что Серпико будет давать показания относительно коррупции в седьмом округе. Полицейский Роберт Станард предупредил его:

— Помни, это серьезное дело. Немало людей могут пострадать, включая тебя самого...

— Что ты имеешь в виду?

— А ты подумай-ка об этом сам.

Несколько минут спустя другой полицейский заявил Серпико, что разбирательство в большом жюри может навлечь на него неприятности, покрыть позором его семью.

— Поэтому,— многозначительно добавил он,— стоило бы дать кое-кому пару тысяч для того, чтобы он позаботился обо мне.

Это можно было понять так, что деньги предназначались для наемного убийцы.

Неподкупный, бескомпромиссный Серпико стал бельмом на глазу и у дающих, и у берущих взятки. Для борьбы против общего врага полицейские объединились с членами нью-йоркской мафии. Постепенно Серпико начинает понимать, что между миром блюстителей порядка и преступным миром существуют куда более сложные, изощренные и глубокие связи, чем ему поначалу казалось. Их сотрудничество осуществлялось в таких широких масштабах и на столь прочной организованной основе, что превратило полицейских в фактических соучастников преступного бизнеса. Между полицейскими и мафией установились определенные доверительные отношения, обмен секретной информацией, представлявшей взаимный интерес. Серпико был потрясен, когда узнал, что гангстеры заранее осведомлены о намеченных полицией налетах на места азартных игр. Более того, кто-то из полицейских покопался в «личном деле» Серпико, хранившемся в полицейском управлении, и сообщил гангстерам в^Ае интересовавшие их сведения о его биографии. ...Как-то Серпико удалось напасть на след сборщика ставок от играющих в числа Питера Танкреди. Обычно он стоял у входа в итальянский клуб на углу Второй авеню и 116-й улицы в Восточном Гарлеме. К нему то и дело подходили люди, что-то говорили вполголоса, после чего Танкреди скрывался на минуту за дверьми, чтобы через минуту появиться вновь. Серпико устремился вслед за ним и настиг его в кухне, где он, достав из печки лист бумаги, делал на нем очередную запись о ставке. «Вы арестованы»,— сказал полицейский Танкреди, захваченному с поличным. Но он не успел вывести арестованного на улицу, как в клубе появился известный гангстер по кличке Фабри, «лейтенант» в «семье» Вито Дженовезе. «Каким образом мафиози узнал об аресте своего подручного?»— подумал Серпико. Еще более удивило Серпико то, что высокопоставленный гангстер прекрасно знал его и даже подробности его жизни. Фабри попытался договориться с Серпико, без обиняков предложив ему деньги.

— Послушай, парень, что тебе, собственно, надо? Со всеми другими у нас все о’кей. Теперь пришел ты.

В чем дело? Вот что я тебе скажу. Я позабочусь о тебе за счет собственного кармана.

— Меня не интересует, что находится у тебя в кармане. Иначе я бы не был здесь.

Видя, что ему не удастся подкупить Серпико, гангстер решил его запугать:

— Смотри, если ты заберешь этого парня, потом жалеть будешь... Я ведь знаю о тебе предостаточно. Знаю, где ты рос. Знаю твою машину. Знаю, где ты живешь. Знаю даже, где живут твои родители. Кстати, как они себя чувствуют, твои мамаша и папаша?

Гангстер давал понять, что длинная рука мафии может дотянуться и до Серпико, и до его родителей. Но Серпико остался непоколебим.

— Мне надоело слушать твою брехню,— сказал он резко и, вытащив браунинг, повел арестованного в полицейский участок.

— Хорошо, иди,— сказал ему вслед Фабри.— Но так дела не делаются.

Обстоятельства, при которых Серпико был тяжело ранен, остались не

выясненными до конца. Да и кто, собственно, был заинтересован в том, чтобы докопаться до истины? Некоторые авторы считают, что Серпико попал в ловушку, расставленную полицейскими совместно с гангстерами. Во всяком случае, бесспорно, что другие полицейские, находившиеся рядом на лестничной площадке, вели себя по меньшей мере странно. Когда Серпико, пытавшийся ворваться в квартиру торговца наркотиками, оказался в критическом положении и стал звать их на помощь, никто из них не сдвинулся с места, а гангстер в упор выстрелил в Серпико, зажатого в дверях. Характерно и другое. Когда тяжело раненный Серпико оказался на больничной койке, его недруги-полицейские старались добить его морально. Они действовали грубо и жестоко. Едва Фрэнк пришел в сознание, как ему передали анонимное послание: на почтовой открытке с типографской надписью «Скорее выздоравливай!» последнее слово было перечеркнуто. Над ним от руки было написано: «Умирай». Автор другого письма выражал сожаление, что Фрэнку Серпико «не вышибли мозги», обзывал его «подонком» и «гнусным предателем». «Он,— пишет автор книги о

Серпико, известный американский журналист Питер Маас,— никогда не прекращал изумляться обвинениям в том, что он предатель, стукач, доносчик. Другое дело, думал Серпико, если бы он, скажем, дал клятву верности мафии, а затем выдал ее секреты. Но он дал лишь одну присягу — поддерживать законность, а в законах ничего не говорилось о том, что они не распространяются на полицейских» ².

Серпико делал только то, что официально предписывалось делать полицейским. В одной из брошюр, выпущенных полицейским управлением Нью-Йорка, говорилось: единственная задача полицейского — служить населению. Когда почти все люди спят, он бодрствует, «трамбуя тротуар»; он вынесет на руках сбитого машиной ребенка и разыщет бессердечного водителя; он «глубоко переживает, когда убивают или ранят его товарища-полицейского; он страдает еще сильнее, если один из полицейских оказывается паршивой овцой, навлекшей позор на всех других» ³. Все эти рекламно-пропагандистские сочинения Серпико проштудировал, когда готовился к поступлению на полицейскую службу. Его судьба не стала бы столь трагической, не прими он эту риторику за чистую монету. Возможно, он никогда не надел бы полицейскую форму. Или с самого начала не имел бы никаких иллюзий относительно заинтересованности высших чинов очистить полицию от коррупции.

В обстановке открытой вражды со стороны полицейских и их сообщников из преступного мира Фрэнк Серпико в течение четырех лет вел в одиночку борьбу против коррупции в полиции. Не найдя поддержки в комиссариате, игнорируя предупреждения начальства, он решил сделать собранные им сенсационные материалы достоянием общественности. Опубликованные в газете, они вызвали политический скандал, получивший широкий резонанс в стране. Чтобы успокоить общественность, городские власти прибегли к традиционному блюду американской политической кухни — созданию комиссии во главе с адвокатом с Уолл-стрита Уитманом Кнаппом. Через два с лишним года комиссия опубликовала свой доклад. В нем признается, что в рядах полиции «коррупция широко распространена». Игорный бизнес практикует, как правило, регулярные взносы — раз или два раза в месяц. В среднем на долю каждого (ее именовали «nut») приходилось от 300 до 1500 долларов в месяц. Эта система регулярно выплачиваемых взяток блюстителям порядка называлась на полицейском жаргоне «pad». Менее регулярно, хотя тоже постоянно, «подмазывали» полицию торговцы наркотиками. Размеры взяток здесь были покрупнее, некоторые достигали 250 тысяч долларов! Комиссия признала, что деньги от преступников брали не только рядовые, сержанты и лейтенанты, но и вышестоящие чины. «Конечно,— говорится в докладе,— коррумпированы не все полицейские. Если исключить такие мелкие нарушения, как получение бесплатно еды, заметное число их не занимается взяточничеством. Однако, за редчайшим исключением, даже те, кто лично не получают взятки, тем не менее причастны к взяточничеству в том смысле, что они ничего не делают для того, чтобы его не допустить» ⁴. Каждый полицейский, говорилось в докладе, который «нарушал кодекс молчания, подвергался опасности». В рядах полиции сложилась такая обстановка, когда человеку «легче было стать взяточником, чем оставаться честным».

Комиссия отметила, что коррупцию в полиции нельзя рассматривать отдельно от положения в обществе в целом. «Проблема коррупции не является ни новой, ни присущей только полиции... Расследования проводились примерно каждые двадцать лет, начиная с конца прошлого века. Однако положение, которое вскрывалось в одном докладе, существенно не менялось к тому времени, когда писался следующий. Это, однако, не означает, что полиции принадлежит монополия на коррупцию. Напротив, во всех сферах, где процветает полицейская коррупция, параллельно с ней распространена коррупция в других государственных ведомствах, среди предпринимателей, профсоюзных боссов и лиц свободных профессий» ⁵.

Мэр Нью-Йорка Джон Линдсей отметил, что он «не может согласиться с некоторыми выводами» доклада. Вместе с тем в письме к У. Кнаппу он превозносил до небес «упорную и настойчивую кампанию против коррупции в полиции», которую якобы стал проводить комиссар полиции Нью-Йорка Патрик Мэрфи. «Эти усилия,— утверждал мэр,— привели к огромному прогрессу. Имеются веские основания полагать, что проблемы, с которыми шесть лет назад столкнулся полицейский Серпико, не возникли бы сегодня».

Жизнь, однако, показала, что слова Линдсея стоили не больше, чем заявления его многочисленных предшественников — мэров Нью-Йорка, также заверявших, будто бы они «очистили» полицию. Да и доклад комиссии Кнаппа ждала судьба других аналогичных докладов. Его рекомендации были положены под сукно.

...Получив пенсию по нетрудоспособности, Фрэнк Серпико покинул ряды полиции. Единственно, чего он хотел, поступая на службу,— быть честным полицейским. Но он хотел слишком многого. Согласно теории, ставшей в полицейском управлении почти официальной доктриной, полицейский, уличенный в коррупции,— это гнилое яблоко в корзине, остальное содержимое которой во всех отношениях безупречно. Ни в коем случае нельзя признать то, что продажность отдельных лиц является симптомом общего заболевания⁶. Серпико убедился в фальши и лицемерии этой казенной теории, принятой, кстати говоря, не только в Нью-Йорке, но и по всей стране. В действительности не коррупция, а честность была исключением: в корзине, полной гнилых яблок, оказалось лишь одно здоровое.

Оставаться на полицейской службе было для Серпико и опасно, и бессмысленно, и физически трудно — после тяжелого ранения б голову здоровье его не было восстановлено. Когда в последний раз он вышел из здания полицейского комиссариата, к нему подошел один знакомый полицейский.

— Послушай, Фрэнк, как ты думаешь, тебе действительно удалось что-то изменить? И теперь дела пойдут по-иному?

— Я не знаю,— ответил Серпико.— Теперь это уже не моя проблема. Я сделал только то, что должен был сделать.

Год спустя журнал «Эсквайр» писал:

«Действительно ли положение в полиции изменилось? Капитан полиции, сыгравший главную роль в блокировании усилий Серпико, был признан полицейским управлением виновным в ложном заявлении. На него наложили взыскание — на месяц отстранили от службы без сохранения содержания. Однако после этого он был избран президентом Ассоциации капитанов полиции! Серпико наградили почетной медалью, но не за сделанные им разоблачения, а за героизм во время рейда, когда его ранили. И он отказался ее принять» .

В письме к автору этой книги (от 10 октября 1977 года) Питер Маас сообщал:

«В настоящее время Серпико проживает в Нидерландах, где у него имеется ферма. Он много путешествует, но не из-за чувства страха за свою жизнь, как некоторые люди предполагают. Я думаю, что в данный период он больше всего стремится обрести спокойствие, поскольку работа в полицейском управлении, мягко выражаясь, травмировала его».

Впрочем, Фрэнку Серпико еще в какой-то мере повезло. Его не уволили со службы. По-иному сложилась судьба полицейского города Олбани (столица штата Нью-Йорк), который решил по примеру Серпико разоблачить нравы местной полиции. Городские власти возбудили против него судебное дело. В результате он был выгнан со службы. Но все полицейские, которых он обвинил в организованном взяточничестве, пользуясь полной поддержкой городского управления, остались на службе.

Коррупция полиции, ее тесные связи с мафией и другими уголовными элементами — одна из главных причин процветания организованной преступности в США. Без сотрудничества с полицией, не пользуясь ее покровительством, гангстеры, не говоря уже о мелких сотттках уголовного мира, не могли бы, естественно, заниматься торговлей наркотиками, организацией азартных игр и другими видами преступного бизнеса. Это признают сами мафиози. Вот что, например, говорил на допросе в сенатской подкомиссии, возглавляемой Джоном Макклелланом, некий Винсенто Тереза, тесно связанный с организованной преступностью в Бостоне.

Д. Макклеллан. Если человек, не являющийся членом организации, захочет заняться одним из видов рэкета, которым они (боссы организованной преступности.— Ает.) заправляют, например «акульим промыслом» или букмекерством, сможет ли он вести дело без их разрешения?

В. Тереза. Ни одной минуты.

Д. Макклеллан. Почему?

В. Тереза. Стоит им обнаружить эту деятельность— и все, конец. Они ведь платят полиции. Но они, конечно, платят ей за себя, а не для того, чтобы здесь вел дело кто-либо посторонний.

Д. Макклеллан. Вы утверждаете, что нельзя заниматься этим делом без того, чтобы об этом знала полиция?

В. Тереза. Конечно нельзя. Без ведома полиции такими делами заниматься невозможно⁸.

В последние десятилетия мафия стала обращать особое внимание на подкуп не только и не столько рядовых полицейских, сколько офицерского состава. В докладе президентской комиссии по борьбе с преступностью говорится: «Организованные преступники в настоящее время направляют свои усилия на то, чтобы коррумпировать должностных лиц правоприменяющих органов высшего или в крайнем случае среднего ранга»

Подкуп организованными преступниками полицейского аппарата в таких широких масштабах был бы невозможен, если бы он не сопровождался коррумпированием органов власти. «Главари организованной преступности,— писала газета американских коммунистов «Дейли уорлд»,— могут заниматься своими грязными делами только потому, что политиканы оказывают им необходимое покровительство. Их покрывают полицейские силы, среди которых повсеместно распространено получение взяток, магарычей и подношений» ¹⁰.