О России с любовью

О России с любовью

В этой главе я собрал короткие рассказы людей, наших с Ритой случайных знакомых, встреченных в дороге. Эти люди – совершенно разные, объединяет их только одно обстоятельство: когда-то они посетили Россию. И до сих пор вспоминают свои впечатления и охотно ими делятся. Я не пытался спорить или полемизировать с новыми знакомыми – с этим справлялась Рита – я просто добросовестно записывал все услышанное в блокнот.

Как-то вечером в кемпинге мы познакомились с Тррезой Баслер, или просто Терри, женщиной проработавшей более тридцати лет в НАСА (Национальное управление по воздухоплаванию и исследованию космического пространства). В начале девяностых началось масштабное сотрудничество России и США а космосе.

С первым русским Терри познакомилась прямо на рабочем месте, в Космическом центре имени Кеннеди на мысе Каневерал. Это был некий Игорь, плохо одетый человек с всклокоченными волосами, серым лицом и красными воспаленными глазами. Цвет лица он испортил крепким чаем, который пил с утра до вечера, из-за чая плохо спал, к тому же он не вынимал изо рта сигарету, поэтому испортил и зубы. А в рабочее время любил вести бесконечные разговоры на посторонние темы.

Терри не выносит табак и не привыкла тратить рабочее время на болтовню, поэтому мужчина ей не понравился. Но шло время, они с Игорем познакомились ближе, и этот человек открылся с другой стороны. Игорь оказался настоящей ходячей энциклопедией, эрудитом, который прекрасно знал русскую и мировую историю, перечитал философские труды русских и зарубежных мыслителей. Болел душой за судьбу России, мог часами рассуждать о Достоевском и слезе младенца, – это была его любимая тема.

Общий уровень кругозора и знаний русских инженеров и техников, работавших с Терри, гораздо выше, чем у их американских коллег, которых интересует в основном своя делянка, свой участок работы, а все остальное, – всемирная литература, Достоевский и младенец со слезой, – на двадцать пятом месте. Впрочем, прошло столько лет, Тереза многое забыла из тех разговоров с Игорем, но общее впечатление о русских сумела составить.

По ее мнению, русские – это люди, у которых на первом месте понятия «человеческая душа», «бог» и «духовные ценности». И о чем бы ни начинался разговор, о политике, социальном устройстве государства, медицине, покупках, ценах, видах на урожай, – он, можете не сомневаться, – обязательно придет к душе.

Через несколько лет во время командировки в Россию Терри снова встретила Игоря, он очень изменился. Превратился в вальяжного, сытого мужчину, стал хорошо одеваться, вставил зубы и бросил курить. И, кажется, – начал заниматься физкультурой. Впрочем, перемены были только внешними. Внутренне он остался собой: снова вел разговоры о Достоевском, слезе младенца и душевных терзаниях. И об этом, о душе, а не о деньгах, говорили почти все ее русские друзья.

Много лет назад, когда из космоса вернулась Светлана Савицкая и ее коллеги, состоялась пресс-конференция в Звездном городке, на которой присутствовала Терри.

Встает японский журналист. Его интересует, какой компьютер установлен на станции «Мир», какой процессор используется, какая у компьютера оперативная память, какой аппаратурой ведут фотосъемку Земли: линзы, электроника… Других вопросов, кроме технических, японцы не задают. Афганский журналист, помнится, хотел узнать, как это станция «Мир» висит в космосе и не падает на Землю. «Почему она не падает?» – это его вопрос.

Американцев, как обычно, интересовали вопросы семейной жизни, бытовые подробности. Кто в семье Савицкой готовит еду, кем работает муж, кто моет посуду, кто гуляет с собакой? Поднимается русский журналист и спрашивает – о чем бы вы думали – о душе. «Одиноко ли вам в космосе?», «Не кажется ли вам, что души умерших обитают в вечном мраке вселенной?» «Вы не находите, что человек, находящийся в космосе, вдалеке от Земли, ближе к богу?»

Вот такие прекрасные вопросы. Конечно, время идет и все меняется, но не русские, у них по-прежнему на первом месте душа, бог, а все остальное – мелочи.

* * *

Другая наша новая знакомая Диана Мартин, пенсионерка, ныне работает в ботаническом саду Нью-Йорка, то есть помогает сотрудникам сада бесплатно. Многие годы Диана мечтала побывать в большой и загадочной России. Недавно ее мечта осуществилась. По экскурсионной программе Диана несколько дней жила в Питере и Москве, пароходом спустилась вниз по Волге. У нее масса позитивных впечатлений, понравилось все, абсолютно все…

В туристическом кемпинге было тихо, людей вокруг немного. Мы сидели за столиком на воздухе, коротая время до наступления темноты.

– Так уж все и понравилось? – уточнила Рита. – Если все понравилось… Значит, вам не все показали.

– В Питере, куда бы мы ни пришли, начинался обеденный перерыв. Кажется, весь город ушел на обеденный перерыв. Все заведения закрываются на обеденный перерыв – и все в разное время. Приезжаем в «Эрмитаж» – обеденный перерыв… Идем в магазин, – перерыв… Это очень неудобно, когда перерыв устраивают посредине дня. Почему-то в Америке ни в одном магазине, музее или банке не бывает обеденных перерывов. Сотрудникам дают четверть часа, чтобы перекусили в служебном помещении. В это время его подменяет другой сотрудник. Это же очень просто. Это легко скопировать.

– Ну, это мелочь, – говорит Рита.

– Еще в Санкт-Петербурге ужасные цены. Все очень дорого. Можно купить сувениры, самые дешевые. Но они такого качества, что покупать не хочется. А то, что получше, альбомы с иллюстрациями, – они не по карману.

– А московские цены вы видели?

– Нет, не видели.

– Значит, вам повезло.

– Дело в том, что мы были в Москве три дня. На покупки не осталось ни минуты. Большую часть времени мы простояли в автомобильных пробках или в очередях. Нас обещали отвезти на Выставку… Не помню как называется, каких-то там достижений какого-то хозяйства. Мы выехали из гостиницы и простояли в пробках три с половиной часа. А когда приехали, уже темнело. Люди устали от дороги, никуда идти не хотелось. Мы просто размялись и снова полезли в автобус. Поехали обратно в гостиницу и попали в новую пробку. И так все дни. Мы сидели в автобусе, который стоял. Разговаривали, общались, делились впечатлениями. У нас были билеты в Кремль, но мы приехали с большим опозданием из-за пробок, и никуда не попали. Там все закрылось. Не знаю… Наверное, на перерыв.

– Что вас больше всего удивило?

– Никто из обслуживающего персонала не говорит по-английски. Ни коридорный, ни горничная, ни работники столовой, ни дежурная по этажу. Я ко многим подходила с вопросами: ни слова не понимают. Это очень странно: работать с американцами и совсем не знать языка. По-английски сносно говорил только московский гид. Ну, не то, чтобы сносно… Он не сразу понимал, когда ему задавали вопросы. А я не понимала то, что он говорит. Ну, ему приходилось по нескольку раз повторять вопрос. Выбирать самые простые слова, говорить очень медленно, ну, чтобы, как говориться, до него наконец дошло. Но в целом впечатления прекрасные…

– Что вам понравилось больше всего?

– Мы спустились на пароходике вниз по Волге. Там такие красоты… Что удивительно: в конце коридора был душ. Стоишь в душевой кабине, в таком железном поддоне. А в нем дырка. И видишь в эту дырку реку. Видишь, как грязная вода из душа льется прямо в Волгу. Я сначала подумала, что слив душа сломался. И ходила к дежурной, чтобы рассказать: слив душа сломан, грязная вода льется в реку. Надо что-то срочно делать. Дежурная меня не поняла, я привела переводчика. Тот позвал кого-то из команды. И объяснил мне: все так и должно быть. Грязная вода, нечистоты должны литься прямо в реку. Это очень странно.

– А как обслуживание?

– Мы люди без претензий. Правда, пароход оказался очень старым, очень. И шел он как-то необычно, рывками. То дергался, то замедлялся и снова… Его сильно качало, даже в безветренную погоду. В одну дождливую ночь началась такая качка, что едва на дно не пошли. Скрипели переборки, был слышан грохот из машинного отделения. Я думала, что это моя последняя ночь. Натерпелись страха. Молилась до утра.

– Вам что-то понравилось из русской кухни?

– Небольшие пирожки, которые не пекут, а варят в воде, – она щелкает пальцами, вспоминая название «пирожков». – Мокрые пирожки… А, пельмени, – вот как они называются. Почти каждый день пароход причаливал к какому-то новому городку. И туристов определяли на обед в русские семьи. По два-три человека мы ходили в дома и там нас кормили. Хозяева ждали прямо на причале, разбирали нас и вели к себе на обед. Очень хорошие люди. Мы там на Волге попробовали эти мокрые пирожки, – они вкусные.

* * *

Для Томаса Оливера, с которым мы познакомились на заправке, а затем вместе пообедали, Россия – это страна бесконечных снегов, жестокого холода, страна закаленных сильных людей. Да, люди – это богатство России, добрые, отзывчивые. Но климат там суровый, зимы холодные и снежные, а сервис так себе, ниже среднего.

Том – южанин из небольшого городка в Джорджии. Он родился тоже на юге, в Алабаме на берегу Мексиканского залива. Это очень теплые, даже жаркие места, летом температура поднимается до тридцати пяти по Цельсию и даже выше. Понятия «зима» в русском смысле этого слова здесь не существует. Да, температура снижается, не каждый день можно ходить в шортах, но все равно тепло: ласковый ветер с залива, вечнозеленые магнолии, пальмы…

Первый брак Тома распался, когда ему перевалило за сорок. По интернету он познакомился с Олей из Омска. Менеджер в коммерческой фирме, разведена, немного знает английский. Тоже не была счастлива в первом браке, жила с матерью, воспитывала дочь. Женщина понравилась Тому, и он засел за учебники и русские словари, каждый день заучивал от пяти до десяти слов. Врут те, кто утверждает, будто любовь по интернету невозможна, напротив, интернат – это великая сводня и сваха. После трехмесячной переписки Том взял отпуск, собрал чемодан и отправился в путь.

Само путешествие представляется мужественным, даже безрассудным поступком. Том знал очень мало русских слов, а когда волновался, путал эти слова, употреблял их не к месту. Кроме того, он имел самое смутное представление о стране, в которой оказался. Но испытание выдержал. Общался с людьми при помощи разговорника, стоически переносил зимние холода и жалел, что поехал в кожаной куртке. В Омске он купил шапку с ушами.

Первая встреча с будущей супругой подтолкнула его к решению жениться. Ольга придумала шикарную культурно-развлекательную программу: театр, посещение памятных мест…Она помогала Тому учить язык, на это они тратили каждую свободную минуту.

– Удивительное было время, – рассказывает Том. – Мне кажется, что я влюбился так, как не любил никогда. Первая любовь забылась, и вторая… И вдруг это новое сильное чувство. Даже не думал, что способен полюбить с такой силой. Голова кружилась от счастья. Но русские морозы… Из-за них я чуть было не погиб.

Да, часто большое чувство сопровождают странные истории и приключения, о которых хочется забыть.

Оля решила познакомить жениха с бабушкой, которая жила в деревне в двадцати километрах от города… Вечером у бабушки собрались гости, местные старушки, они недолго посидели – темнеет рано. Оля постелила Тому, посидела с ним за столом, листая учебник русского.

Затем невеста собралась и ушла к больной родственнице, обещала скоро вернуться. Бабушка легла на печку, Том вышел на двор и неосторожно захлопнул за собой дверь. Попытался войти, дверь не поддалась. Окна очень высокие, не допрыгнешь. Том пытался кричать, но бабушка плохо слышала. На Томе рубашка, спортивные брюки, войлочные тапочки, кожаная куртка. Он спустился с крыльца, постоял, ожидая возвращения невесты, но ее не было.

Темнота, метель, ветер разгулялся, вокруг сугробы в человеческий рост, а температура ниже двадцати. Он вышел за калитку, и нигде не увидел света. Да и домов, утонувших в снегу, почти не было видно. Далеко отойти не рискнул, – вдруг заблудится. Хорошая физическая подготовка спасла Тома, он в молодости играл в баскетбол, широк в плечах и рост около двух метров. Том бегал по двору кругами, приседал и снова бегал… Он пробыл на улице больше полутора часов и только чудом не замерз насмерть, – невеста вернулась.

А следом другой случай. В день, когда Ольга согласилась на предложение Тома, они отправились в один из старинных монастырей неподалеку от города. По дороге в автобусе опять учили новые русские слова. Прошли с экскурсией по монастырю, разглядывая иконы и церковную утварь, оказались на выставке народных ремесел. Когда дело шло к концу, Том спросил экскурсовода, как пройти в туалет. Оказывается, городских удобств в монастыре нет… То есть удобства были, но не для всех: почему-то только для сотрудников музея и монахов.

Туристам надо выйти на улицу, через ворота, за стену, – вокруг монастыря крепостная стена шириной в три метра, – и пройти по тропинке до туалетов. Все очень просто. Том вышел через ворота. Действительно, узкая заметенная снегом тропинка вела к темной будке туалета, сколоченной из горбыля. Пол внутри деревянный, очень скользкий, в полу два отверстия. Справив нужду, Том начал искать бумагу, но не нашел ни клочка.

И тут он понял, что влип. Бумаги нет. Вернуться назад нельзя. Но и оставаться невозможно. День выдался холодным даже по сибирским меркам. Придерживая штаны, он приоткрыл дверь, выглянул наружу, шагнул вперед. Справа стены монастыря, слева бескрайнее снежное поле, уходящее к горизонту.

Кажется, так можно стоять долго, и не увидишь никого. На счастье из ворот вышел мужчина в шапке и длинном пальто. Том закричал, что было силы. Мужчина остановился, внимательно посмотрел на него, повернулся, быстрым шагом пошел обратно к воротам. И пропал за ними. Наверное, испугался. Увидел двухметрового детину, который что-то кричал, одной рукой поддерживал спущенные штаны, и махал другой рукой. Человек решил, что лучше поскорее убираться. С другой стороны, чего бояться средь бела дня? Том загрустил.

Холод пробирал до костей, согреться нечем, бегать негде, но и стоять невозможно. Том прыгал на ледяном полу, как-то неловко поставил ногу, упал. Шапка, слетев с головы, исчезла в том самом отверстии. Он поднялся, и тут увидел, как через снежное поле к воротам идет монах в телогрейке, накинутой на плечи поверх рясы. Том понял, что это его последний шанс.

Он вышел из будки и, волнуясь, стал громко кричать. Монах был совсем близко, Том разволновался окончательно. Закричал сильнее, во всю глотку. Да, кричал он и вправду громко, волновался и кричал еще громче. Кажется, монах побледнел. Он стоял, опустив руки, бледный, как полотно, как тот снег, устилавший поле, смотрел на Тома и что-то шептал себе под нос. Наверное, молитву. А затем резко повернулся и побежал по снегу, побежал не к монастырю, а куда глаза глядят, – в бесконечное снежное поле. Телогрейка слетела с плеч, но монах не остановился, чтобы ее поднять.

Из глаза выкатилась слеза, повисла на реснице и замерзла. И тут в эту критическую минуту пришло простое решение: воспользоваться собственным нижним бельем как туалетной бумагой. Он удивился, как же раньше он не догадался этого сделать…

Позднее Том вспоминал тот курьезный случай, искал ответ: почему тот мужчина, а затем монах так испугались, что бросились бежать. Странно: мужчина был здоровым и молодым, а монахи – люди, закаленные трудностями, нелегкой жизнью. Так почему же они побежали? Том полез в учебник и русскую адаптированную книжку, которую они с Олей листали в автобусе по дороге к монастырю. Оказалось, в тот день он учил слова «мать» и производные от глагола «убить»: убил, убью, убей…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.