ДЕЗИНФОРМАЦИЯ ВРАГА — ТОЖЕ ОРУЖИЕ А. Бережных

ДЕЗИНФОРМАЦИЯ ВРАГА — ТОЖЕ ОРУЖИЕ

А. Бережных

Отгремели последние залпы Великой Отечественной войны. Переполненные железнодорожные эшелоны с демобилизованными из армии офицерами и солдатами следовали из побежденной Германии на Родину. На железнодорожных станциях проходили бурные встречи. Страна ликовала, празднуя победу.

Автора этих строк конец войны застал в госпитале. Выписавшись из него и пройдя несколько инстанций, в начале 1946 года получил назначение для прохождения, дальнейшей службы в Вологодское управление государственной безопасности.

Не скрою, что, пробыв на фронте почти всю войну и не имея представления о работе территориальных органов государственной безопасности, сомневался в значимости их вклада в дело разгрома ненавистного врага.

В Вологодском управлении мне пришлось познакомиться с рядом документов, с сотрудниками, которые работали здесь во время войны, и я вскоре убедился в обратном.

Вологодские чекисты, как и воины Советской Армии и все труженики нашей страны, внесли достойный вклад в общее дело разгрома врага.

По железнодорожным и водным путям, пролегающим на территории области, провозились военные грузы, двигались эшелоны с войсками, вооружением, боеприпасами, продовольствием.

Северная железная дорога была единственной железнодорожной артерией, питавшей Ленинградский фронт. Все грузы на фронт к Ленинграду и Тихвину, на север к Мурманску и Архангельску шли через Вологодский железнодорожный узел. Естественно, что разведка фашистской Германии проявляла большой интерес к Вологде и северо-западным районам области.

Чекистам Вологодской области пришлось вести острую и напряженную борьбу с многочисленными вражескими парашютистами, которые забрасывались на территорию области, чтобы собирать интересующие врага секретные сведения, совершать диверсии, поджоги и убийства. Заслуга вологодских чекистов состояла в том, что ни один из вражеских лазутчиков не сумел выполнить задания фашистской разведки. Всех их постигла неудача.

Чекисты не только обезвреживали шпионов, диверсантов и террористов, но и использовали некоторых из них в операциях по дезинформации противника. С помощью захваченных агентов органы государственной безопасности завязывали оперативные «игры» с центрами фашистской разведки, которые давали возможность советскому командованию передавать врагу ложные сведения, вводить его в заблуждение и вынуждать совершать выгодные для нас действия.

Сотрудниками Вологодского управления государственной безопасности в годы войны было проведено несколько таких «игр». Об одной из них пойдет речь в нашем очерке.

1

На исходе последние часы февраля 1942 года. Сумрачно и тревожно в оккупированном Пскове. Комендантский час фашистского «нового порядка» властно царствовал на улицах города. С наступлением вечера прекращалось движение, замирала жизнь. Военный патруль и полицейские укрощали все, что еще жило, двигалось, стремилось к завтрашнему дню.

Крытый фургон, осторожно протиснувшись между кирпичными тумбами ворот, вышел со двора темно-серого здания немецкой разведки и устремился по центральной улице в западную часть города. На остановках тощий длинноносый обер-лейтенант проворно высовывался из кабины и тыкал в лицо патрульного какое-то удостоверение, патрульный вытягивался в струнку, и фургон мчался дальше.

На аэродроме машина резко затормозила. Юркий обер-лейтенант хлопнул дверкой кабины, вскочил в фургон, где сидели парашютисты. Щелкнул выключатель. На коленях расстелили карту. На ней красным отмечено место высадки и действия — Вологда…

— Эдуард Мушник пьет за вашу удачу!

Выпили молча.

В 22 часа «Хейнкель-88» поднялся с аэродрома и взял курс на восток. На большой высоте самолет пересек линию фронта. Достигнув заданного района, снизился, сделал несколько кругов над чернеющим массивом леса и повернул на запад.

На лесную поляну спустились трое парашютистов. Освободившись от строп, они посигналили друг другу электрическими фонариками. Закопали парашюты в снегу, собрались у одинокой корявой сосны. Один из них отсчитал от сосны несколько шагов в сторону накренившейся лохматой ели.

— Здесь оставим вещмешки. Тут, должно быть, железная дорога рядом.

Освободившись от груза, все трое, по-волчьи, след в след зашагали по глубокому снегу. Вскоре лес поредел. Показалось полотно железной дороги.

К утру поднялся ветер. Повалил крупными хлопьями снег. Скрыл следы ночных путников…

2

Напрасно обер-лейтенант Мушник ежедневно, две недели подряд, в полдень и вечером, надевал наушники, призывно выстукивал ключом: «Лаи», «Лаи»… Отзовитесь, где вы? Я — «Вас», я — «Вас»… Я слушаю! Я слушаю вас».

Эфир зловеще молчал.

Мушник боялся показаться на глаза своему шефу. Всякая надежда таяла, безвозвратно и тревожно, как догорающая свеча.

И вдруг 16 марта… Да, он не мог ошибиться… Тоненький писк, знакомый, как мелодия любимой песни, пробился сквозь треск в эфире.

— Я — «Лаи», я — «Лаи»! «Вас», вы слышите меня?

Нет сомнения, это он. Это работал «Лаи». Мушник сам обучал его работе на ключе и безошибочно мог отличить этот ритм от работы других радистов.

Обер-лейтенант готов был закричать от радости: «Я слышу вас, черти!» Но микрофона перед ним не было, и пальцы привычно выстукивали:

«Лаи», я слышу вас! Сообщите, как ваши дела?..»

Через час, бодрый и подтянутый, обер-лейтенант Мушник вошел к капитан-лейтенанту фон Шнеллеру и положил перед ним расшифрованную телеграмму. Пробежав ее глазами, фон Шнеллер приказал:

— Немедленно доложите об этом господину Гемприху!

Начальник абверкоманды-104 армейской группы «Норд» полковник Гемприх, а для всех тех, кого он послал в русские тылы, — «майор Петергоф», не удостоил обер-лейтенанта ни единым знаком внимания. А когда услышал о том, что группа Орлова радировала о своем благополучном прибытии на место, скептически усмехнулся:

— И вы верите в это, обер-лейтенант? Где же они были раньше? Почему молчали больше двух недель? Почему ни разу не отозвались на ваши позывные?

— Вы думаете, господин полковник, они под контролем?

— Не думаю, но допускаю!

— Что ж, если так, спишем еще одну группу и прекратим связь.

— Не горячитесь, обер-лейтенант, это всегда успеется. Дайте Орлову ответную телеграмму, выясните, почему молчали до сих пор. Убедимся в фальшивости их действий, тогда и решим. Завтра же жду результатов.

Щелкнув каблуками, Мушник вышел. Разговор с начальником окончательно вывел его из равновесия. Как же он сам не мог сообразить, что надо было сначала все подробно выяснить самому, а потом уж и докладывать. А все оттого, что он слишком долго ждал и надеялся. Сколько же радистов обучил он, обер-лейтенант Мушник, за время своей службы! Сколько их забросили в тылы к русским, хотя бы в ту же Вологду… и почти все напрасно. Отто Блюмке и тот уже стал над ним посмеиваться: «Не видать тебе папашиных владений…» Блюмке легко играть на нервах других. Он чистокровный прусак. А ему, Мушнику, сыну бывшего петроградского заводчика Генриха Мушника, потерявшего все свои капиталы во время большевистской революции в России, даже мелкая неудача по службе грозит катастрофой.

Через несколько дней обер-лейтенант обстоятельно доложил полковнику Гемприху о высадке группы Орлова. Шеф слушал внимательно, подчеркивал красным карандашом названные города и села.

— Во время приземления был сильный ветер, — докладывал обер-лейтенант Мушник, — группу разбросало в разные стороны. Больше недели они добирались до условного места встречи — станции Бабаево. Потом перебрались в Вологду, устроились на частной квартире. И уж только после этого выехали в район выброски, где была спрятана радиостанция. Оттуда и дали первую радиограмму.

— Чем они занимаются сейчас? — Гемприх привстал, взглянул на обер-лейтенанта исподлобья и снова опустился в кресло.

— Сейчас рацию перенесли в район Ватланово. Прячут ее в лесу. Для связи с нами выезжают туда из Вологды. Радировать каждый день в условленное время не могут. Взять рацию к себе опасаются.

— Есть еще какие-нибудь сведения?

Мушник, чуть подавшись корпусом вперед, положил перед полковником расшифрованную телеграмму Орлова. Текст ее гласил:

«В Вологде большое скопление войск. Из Архангельска приходят поезда с пломбированными вагонами. Платформы крыты брезентом, охраняются, прошел эшелон с войсками на север с Урала».

Гемприх снова внимательно посмотрел на Мушника. Предложил закурить.

— Что думаете делать дальше?

— Думаю, господин полковник, не прекращать этой связи.

— Правильно. Я склонен верить этому Орлову, обер-лейтенант. Немедленно, сегодня же, или когда там у вас следующий сеанс связи, дайте задание выяснить продолжительность пребывания воинских частей в Вологде, откуда они прибыли, каков возраст солдат, национальность, подготовку, хватает ли вооружения, много ли тяжелых орудий, есть ли танки.

Через неделю Мушник снова был в кабинете Гемприха.

— В Вологде красноармейцы разных возрастов, — докладывал он, — тридцати — сорока лет, русские, в строю ходят хорошо, вооружены винтовками и автоматами, проводят занятия.

Гемприх распорядился уточнить, где происходит скопление войск, сколько поездов проходит через станцию в сутки, в каком направлении…

Начальник абверкоманды-104 с этого дня стал особенно интересоваться сообщениями группы Орлова. Мушник завел специальную папку, куда аккуратно подшивал все телеграммы Орлова, выписывал на отдельный лист все сообщенные группой данные, сопоставлял их с данными, полученными от других разведчиков, находившихся в тылах нашего северного участка фронта. Проанализировав эти данные, можно было безошибочно предсказать намерения русских в этом районе, предугадать их планы.

8 июля 1942 года Мушник принял очередную телеграмму Орлова и тут же поспешил к Гемприху, чтобы доложить о новостях.

— Господин полковник, Орлов сообщает, что с 1 по 3 июля через Вологду на Архангельск прошло 68 эшелонов, из них 46—48 с войсками, 13—15 с артиллерией и танками. На Тихвин перебрасываются пехота и танки. За три дня прошло 32 эшелона.

— Вы понимаете, обер-лейтенант, что все это значит? Нет? Это значит, что снимать войска с нашего участка фронта для наступления на юге неразумно! Русские концентрируют ударный кулак здесь! — Гемприх обвел карандашом на карте крут северо-восточнее Ленинграда. — Надо немедленно сообщить об этом командованию армейской группы «Норд», — продолжал он, нервно расхаживая но комнате, — и, может быть, донести об этом самому адмиралу Канарису, чтобы он доложил в ставке фюрера… Вот так, обер-лейтенант, не зря разведку зовут — «глаза и уши армии»…

Но оставим пока полковника Гемприха и сбор-лейтенанта Мушника, предоставим им возможность упиваться радостью своих успехов, Возвратимся к событиям последней февральской ночи, к группе Орлова, которой удалось осесть в Вологде и давать такие ценные сведения немецкой разведке…

3

Лев Федорович Галкин имел обыкновение работать до пяти часов утра. Сегодня он хотел уйти пораньше — 8 Марта, женский праздник. Не успел купить подарок, так хоть побыть несколько часов вместе с женой.

Был час ночи. Галкин надел пальто, собрал со стола бумаги и запер их в сейф. Только выключил свет — загорелся сигнальный огонек и зазвонил телефон. Звонил начальник транспортного отдела. Он сообщил, что на станции Бабаево при проверке документов задержан немецкий парашютист. С ним были еще двое, но им удалось уйти.

Галкин попросил доставить задержанного в управление. Не раздеваясь, сел за стол. Вызвал начальников нужных отделов. Распорядился поднять милицию, истребительные батальоны.

Вызов к начальнику в столь поздний час в то время был обычным явлением — война, и сотрудники Управления государственной безопасности работали до глубокой ночи. Они привыкли видеть своего начальника в любое время суток. Всегда он был спокойным, уравновешенным. Внешне Лев Федорович не изменил своей натуре и сейчас. Грузный, осанистый, он тяжело прохаживался по кабинету. Неторопливо рассказывал о сообщении из Бабаева.

— Необходимо ориентировать войска. По железной дороге выслать поисковые группы…

Только в три часа он ушел из управления. Дома уже все спали…

Через два дня Галкину принесли для ознакомления протоколы допросов задержанного парашютиста. Бегло просмотрев их, он пригласил к себе начальника контрразведывательного отдела Соколова:

— Александр Дмитриевич, вы верите показаниям Алексеева?

— Да, я думаю, что они правдивы.

— Какое впечатление производит он сам? Вы видели его?

— Только что разговаривал с ним, Лев Федорович. Это кадровый старшина-сверхсрочник. Служил начальником радиостанции. В октябре сорок первого немцы заняли это место. Алексеев попал в плен. В рижском лагере военнопленных был завербован немецкой разведкой. Обучение прошел в разведшколе, в эстонском городе Валга.

— Родственники, семья есть у него? Где они?

— Он женат. Жена, очевидно, в оккупации. Она жила в городе Камышин Сталинградской области. Мать — у старшего брата в Горьком. Средний брат — военнослужащий, капитан.

— Что же, по-вашему, его заставило пойти на службу к немцам?

— Думаю, что тяжелые условия плена… ну и стремление сохранить жизнь.

— Это вы так думаете, а что говорит он сам?

— Известно, что говорят в таких случаях, Лев Федорович: намеренно добивался, чтобы забросили в наш тыл. Хочет быть полезным Родине, искупить делом вину.

— А по вашему мнению как? Способен он это сделать?

— Да как вам сказать…

— А что показывают те двое, которые были сброшены вместе с ним?

— Они долго упорствовали. Наконец, оба назвали свои настоящие фамилии. Показания их, в общем-то, не противоречат тому, что показывает Алексеев.

— Александр Дмитриевич, попросите привести его сюда…

В кабинет начальника Вологодского управления государственной безопасности ввели невысокого, коренастого человека. Высокий лоб и прямоугольный подбородок подчеркивали в нем недюжинную волю и твердый характер. В спокойных серых глазах незаметно было и тени смятения. На предложенный стул он опустился неторопливо, положил руки на колени.

— Курите? — спросил его Галкин.

— Курю, товарищ полковник.

— Пожалуйста.

Алексеев взял папиросу. Жадно затянулся.

— Ваша действительная фамилия? Имя, отчество?

— Алексеев Николай Васильевич.

— А Орлов?

— Это немцы так меня окрестили. Под фамилией Орлов я обучался в немецкой разведшколе…

— Так как же, Николай Васильевич, получилось, что вы — старшина Красной Армии, отличник службы — оказались нашим врагом?

— Я не враг, товарищ полковник, и прошу мне верить. Я пошел в немецкую разведку, чтобы освободиться от плена и попасть к своим.

— Не верю, Алексеев. Если бы вы с таким намерением шли в разведку, то явились бы к нам с повинной сразу же после выброски. А ведь было не так. Когда вас перебросили через линию фронта?

— Первого марта.

— А задержали вас восьмого. За-дер-жа-ли, а не сами вы к нам пришли.

— Разрешите объяснить, товарищ полковник.

— Попробуйте.

— Как вам известно, я был переброшен не один. Со мной были Диков и Лиходеев. Они не рассчитывали сдаться. Мне пришлось тщательно скрывать свои намерения от них. Согласитесь, они могли просто-напросто пристрелить меня.

— Расскажите подробно о ваших действиях после приземления.

— До Бабаева мы добрались удачно. Сели в поезд и через ночь оказались в Вологде. Подыскали частную квартиру. Хозяину объяснили, что приехали получать обмундирование и фураж для своей части. Потом поехали за рацией и продуктами, которые были спрятаны в лесу, примерно километрах в тридцати от Бабаева. Вернувшись, решили заночевать на станции, в зале ожидания. Диков и Лиходеев попросили меня разведать, нет ли на вокзале работников милиции. Вслед за мной в зал ожидания вошли два красноармейца с повязками патрулей. Я подошел к ним и попросил доложить обо мне в районный отдел государственной безопасности. «Как прикажете вас рекомендовать?» — с улыбкой спросил один из них. «Скажите, что с ними добивается встречи человек с той стороны». — «С какой с той?» — переспросили они. И тут же потребовали документы и обыскали меня. Диков и Лиходеев, вероятно, видели все это в окно и скрылись.

— Кто у вас в группе старший? — перебил его Галкин.

— Лиходеев. Я радист.

— Радиостанция одна?

— Да.

— Диков и Лиходеев могут работать на рации?

— Нет. Они окончили ту же школу, что и я, но они были на отделении разведчиков, а я радистов.

— Назовите позывные вашей радиостанции и разведцентра, с которым вы должны были держать связь.

— Позывные моей радиостанции три последние буквы моего имени — «лаи». Только буква «и» без краткого знака. А позывные немецкого разведцентра: «Вас» — три первые буквы моего отчества. Все это легко запоминается.

— Немудреная конспирация. Значит, вы утверждаете, что пошли в немецкую разведку затем, чтобы попасть к своим.

— Да, товарищ полковник, и я готов делать все, что посчитаете возможным поручить мне…

Галкин приказал увести арестованного.

— Что же будем делать, Александр Дмитриевич, — повернувшись вместе со стулом к Соколову, спросил его Галкин, — не попробовать ли завязать с немцами «игру»?..

— Да, но слишком много времени прошло с момента их выброски, поверят ли немцы и пойдут ли на…

В это время коротко, но властно звякнул телефон. Вызывала Москва.

— Слушаю… Да, это я — Галкин… Нет, не отправили еще… Думаю над тем, нельзя ли их использовать на дезинформации… Хорошо, попробуем, если пойдут на связь, сообщим.

Галкин положил трубку и опять повернулся к Соколову:

— Вот, Александр Дмитриевич, Москва не возражает заставить Алексеева послать немцам телеграмму. Если немцы поверят и завяжется связь, нам помогут. Кому поручим это дело?

— Я думаю, товарищу Ходану.

— Не возражаю.

4

Ход операции сначала тщательно разрабатывался в стенах управления. Цель ее заключалась в том, чтобы ложными сведениями ввести в заблуждение командование немецкой армии. Москва придавала операции серьезное значение. Тексты телеграмм, различные сведения сначала согласовывались с Центром, а затем уже шли в эфир. Немцы верили сообщениям Орлова-Алексеева. Сотрудники же Вологодского управления государственной безопасности старались придать этой связи естественный характер.

Перед выброской в наш тыл немцы снабдили своих агентов командировочными удостоверениями военнослужащих Красной Армии. Срок действия их истекал. Садились и батареи радиостанции. Об этом постоянно напоминалось немцам в радиограммах.

Но Гемприху не хотелось лишаться ценной информации, которую давал Алексеев.

В июле немцы сбросили в указанное место два баллона с продуктами, обмундированием, оружием, деньгами и документами. Они сразу же были найдены, но немцев заставили поволноваться. В очередной телеграмме сообщили, что «баллоны не могли найти».

Гемприха это встревожило…

«В баллонах кроме съестного были паспорта с вашими фотографиями. Если все это будет найдено не вами, то оставаться дальше будет опасно».

В следующей телеграмме его успокоили:

«Баллоны найдены».

Немцы не заставили долго ждать и быстро дали ответ:

«Вы молодцы, здорово наладили дело! Очень рады, что вам наконец удалось найти помощь».

5

Сводки Совинформбюро люди читали с болью в сердце. Немецкие полчища рвались к кавказской нефти, топтали созревшие хлеба на Украине и Смоленщине. Жестокие бои велись на подступах к Сталинграду.

С тяжелым вздохом положил газету Дмитрий Данилович Ходан. Он зашел в кабинет к следователям, переставил на карте флажки, которыми отмечалась линия фронта.. В дверь заглянул сотрудник секретариата Саша Шубейкин.

— Товарищ Ходан, к начальнику! Разыскиваю тебя по всему управлению.

Лев Федорович Галкин сосредоточенно просматривал документы, делал пометки на полях. Не поднимая головы, кивком пригласил Ходана садиться.

— Как настроение у Алексеева, Дмитрий Данилович?

— Неважное, товарищ полковник. Получил письмо от матери из Горького. Пишет, что о жене никаких известий нет. Очевидно, она осталась в оккупации.

— Поддержите его, не давайте раскиснуть. Война много горя принесла нашим людям. Многие потеряли свои семьи, близких. Надо бороться, чтобы вернуть их.

— Лев Федорович, вы помните, я подавал рапорт…

— Помню, Дмитрий Данилович, помню, дорогой… Вот сведения прислали, передайте их Алексееву. Составьте телеграмму, покажите мне — и в эфир. Все ясно?

— Ясно, товарищ полковник. Но вы не ответили на мой рапорт. — Ходан растерянно переминался у стола.

— На фронт, что ли? Думаешь, без тебя там не справятся? — Галкин поднялся со стула и энергично зашагал по кабинету. — Я понимаю тебя, — продолжал он, — нелегко слушать о неудачах на фронте. Каждому хочется быть там и непременно с оружием в руках. Но то, что ты делаешь здесь, возможно, спасет не одну, а сотни красноармейских жизней. И, может быть, окажет влияние на дальнейший ход военных действий на каком-то участке фронта.

— Но ведь эту работу могут выполнять другие, товарищ полковник!

— Совесть, скажешь, тебя грызет. Знаю, знаю… Кончится война, твои товарищи придут с фронта с орденами. А у тебя что? Найдутся и такие, которые еще оскорбительно назовут «тыловой крысой». И ты не будешь оправдываться, потому что труд твой не подлежит огласке. Никто, возможно, и не узнает, что ты водил за нос крупный немецкий разведывательный орган.

6

Операция по дезинформации противника, проводившаяся в 1942 году, вышла за пределы Вологодской области. В нее было включено еще пять таких же немецких радиостанций, захваченных советскими чекистами в соседних областях.

Абверкоманда-104, возглавляемая кадровым гитлеровским разведчиком Гемприхом, получала от «своих» агентов «ценные» сведения о сосредоточении советских войск на северо-западе. Радиограммы составлялись таким образом, чтобы сведения, сообщаемые в одной, находили, хотя бы косвенное, подтверждение в другой.

К концу 1942 года операция выполнила свои задачи. Было принято решение постепенно свертывать ее.

Сначала информировали разведцентр абверкоманды-104, что при проверке документов в Вологде чуть было не попались. Оставаться в городе стало опасно. Через день Алексеев снова подал тревожную телеграмму:

«Шли к новому месту, случайно наткнулись на патруль. В перестрелке ранило Кресцова (Дикова), скрываемся в лесу».

Эти известия взволновали Гемприха. Ему не хотелось терять столь ценных разведчиков. Восьмой месяц группа исправно выходила на связь — питала абверкоманду-104 ценной информацией. Не кому-нибудь, а Орлову обязан ее начальник, получивший второй Железный крест за успешно проведенную операцию в тылу советских войск на северо-западе.

Гемприх вызвал Мушника:

— Срочно свяжитесь с Орловым, передайте, что майор Петергоф сожалеет о случившемся, посоветуйте вернуться в город, если не так тяжело ранен Кресцов. Запросите, какая нужна помощь…

Ответ был неутешительным:

«Продолжаем пробираться в глубь леса. Спасает снегопад. Кресцов ранен в руку. Просим сбросить продукты, теплую одежду, документы, батареи, медикаменты и спирт».

Гемприх недовольно промычал какое-то ругательство и нервно забегал по кабинету:

— Почему они боятся вернуться в город? Повальные облавы там, что ли! Ведь город не прифронтовой!

Он круто повернулся к Мушнику:

— Обер-лейтенант, передайте Орлову мой приказ вернуться в город. Мы пошлем с курьером все, что они просят. Пусть укажут место встречи и характерные признаки, по которым он их опознает.

— Слушаюсь, господин полковник! Ответ представить вам?

— Да, и немедленно!

7

После каждого сеанса связи Ходан заходил к Алексееву:

— Что нового сообщает ваш шеф? — с улыбкой спрашивал он Николая Васильевича.

— Майор Петергоф нервничает, Дмитрий Данилович. Видимо, дела его плохи. Вот посмотрите — это должно вас заинтересовать.

Ходан взглянул на шифровку и сразу же поднялся наверх.

— Кто у начальника? — спросил он Сашу Шубейкина.

— Один, входи, если хочешь.

Галкин поднялся ему навстречу:

— Что там еще они надумали, Дмитрий Данилович?

— Гемприх настойчиво просит группу вернуться в город, товарищ полковник, обещает прислать связника с документами и продуктами.

— Пусть высылают, примем. Только подумайте, как это сделать более естественно.

Вечером 7 декабря Алексеев отстукал телеграмму:

«Возвратились в город. Ждем курьера. Встреча на почте с 15 до 16 часов каждый день».

Связник прибыл в следующую ночь. Чекисты взяли его на территории Позоровского сельсовета Кубено-Озерского района.

Парашютист был в форме младшего лейтенанта Красной Армии, плотный, выше среднего роста, с красным, в веснушках, лицом. При допросе он сразу же понял, что запираться бесполезно.

— Этот чемодан я должен передать немецкому разведчику, который ждет меня на почте. Пароль при встрече: «Майор Петергоф шлет вам привет».

Все это уже было известно чекистам. Но они еще решили перепроверить и заодно поиграть на нервах начальника абверкоманды-104.

«Курьер еще не прибыл. Где он, почему задерживается?» —

три дня беспокойно запрашивал Алексеев майора Петергофа.

«Курьер отправился в путь. При встрече будьте осторожны. Сначала присмотритесь. Приметы вам известны. Он будет ждать вас на почте», —

отвечали из разведцентра.

18 декабря Алексеев радировал:

«Два дня видели на почте человека с указанными вами приметами. С почты он сопровождается штатскими в здание НКВД. Дальше в городе оставаться нельзя, уедем на восток».

Гемприх не замедлил с ответом:

«Курьер ваши адреса и фамилии не знал. У него были чистые бланки документов с вашими фотографиями, хотя и плохими. На восток вам уходить нельзя — оборвется связь. Возвращайтесь к нам. Удобное место перехода через линию фронта между городами Холм и Торопец».

Чекисты решили больше не волновать начальника абверкоманды и на этом прекратить столь любезный обмен телеграммами с немецкой разведкой. 24 декабря 1942 года Алексеев в последний раз радировал майору Петергофу:

«Обходными путями пришли в Буй. Рацию прячем. Движемся на Урал».

Так закончилась одна из радиоигр, проведенных вологодскими чекистами по дезинформации противника в годы Великой Отечественной войны.