Возвращение к истокам

10 декабря перед командованием Калининского фронта стояла сложная дилемма. С одной стороны, наступление советских войск из района юго-западнее Калинина привело к угрозе окружения немецких сил, находившихся непосредственно в городе и его окрестностях. Как отмечал историограф 129-й пехотной дивизии, «ночью осветительные ракеты образовывали почти замкнутый круг. Только на юго-западе были открыты выходы из города Калинина, но уже и там происходили нападения на грузовики с предметами снабжения и конвои с ранеными, проводимые в запряженных лошадьми санях на юго-запад, особенно во время снегопада. Пропала без вести целая строительная рота»[182].

С другой, наступать далее на юго-запад, имея на правом фланге укрепленный город с двумя немецкими пехотными дивизиями внутри него было явной авантюрой. Учитывая, что направление Микулино Городище, Тургиново было прикрыто мощной линией обороны противника, приходилось принимать «соломоново решение», разделяя и без того ограниченные силы на выполнение основной задачи фронта и борьбу непосредственно за Калинин.

Из 31-й армии в штаб фронта в течение дня 10 декабря поступали умеренно оптимистичные сообщения. Несмотря на то, что ночной контратакой немцам удалось отбросить подразделения 934-го сп 256-й сд от Колесникове к западной окраине деревни Вишенки, в целом дивизия уверенно удерживала достигнутые ранее позиции. Южнее продвигались вперед части 250-й сд, командир которой к 16:00 находился в Алексеевском[183].

В ночь с 9 на 10 декабря 421-й сп 119-й сд вошел в Игнатово, ранее освобожденное 54-й кд и переданное пехотинцам, что называется, «из рук в руки», следом двигался 634-й стрелковый полк. Вскоре противник попытался отбить деревню обратно. В этой контратаке, судя по немецким данным, участвовал разведывательный батальон 86-й пехотной дивизии, прибывший ранее в Обухове. Одной из целей было возвращение потерянных ранее орудий 162-й ид.

Атака пехоты поддерживалась огнем одного 150-мм тяжелого пехотного орудия, трёх 105-м легких полевых гаубиц, двух 75-мм легких пехотных орудий и трёх 37-мм противотанковых пушек. Настал черёд немцев наступать по глубокому снегу под огнем советских пулемётов. Понеся потери, оцененные в боевом журнале кавалерийского эскадрона разведбата 86-й ид как «высокие», противник прекратил контратаку. Судя по донесениям и оперативным сводкам 119-й сд, усилия подразделений вермахта, направленные на возврат Игнатово, не сильно впечатлили бойцов и командиров 421-го сп. В оперативной сводке 31-й армии по состоянию на 16:00 10 декабря была отмечена лишь ночная контратака[184], отбитая силами полка, в то время как в разведбате 86-й ид события у деревни посчитали «самым чёрным днём в истории подразделения».

В данном случае речь идёт о ситуации, когда одна из сторон просто не заметила своего достаточно серьезного (пусть локального) успеха, в то время как другая откровенно заявила о явной неудаче. Впрочем, в ходе войны подобные вещи случались нередко по обе стороны фронта.

Помимо закрепления в Игнатово, части 119-й утром 10 декабря освободили также деревню Гуськино (южнее Алексеевского), что было отмечено в ЖБД 129-й пехотной дивизии вермахта[185].

54-я кавалерийская дивизия, сдав Игнатово «соседке», к 07:00 вышла в лес в двух километрах северо-восточнее Салыгино и остановилась на выкорм лошадей, практически не имея запасов продовольствия и фуража. Сложной была и ситуация с боеприпасами: во всём соединении имелось лишь 140 артиллерийских снарядов, на винтовку оставалось по 150 патронов, на ручной пулемёт – по 120. Машины с радиостанциями имели запас горючего всего на 20 километров[186]. Интересно, что ранее дивизионные артиллеристы даже не попытались взять с собой в рейд трофейные орудия, захваченные с лошадьми и большим боезапасом в Игнатово. Возможно, командование 54-й кд посчитало, что на их освоение нужно время, которого попросту не будет.

Вечером 119-й кавалерийский полк дивизии всё же перешел в наступление на Салыгино, теперь уже во взаимодействии с подошедшим 918-м сп 250-й сд, однако захватить деревню советские части так и не смогли, отойдя на исходные позиции[187].

Запряженные сани на службе вермахта. Район Калинина, декабрь 1941 года.

Если бы советские кавалеристы и пехотинцы (точнее, их командиры) узнали, с кем им пришлось столкнуться у Салыгино, они бы, вероятнее всего, приложили все усилия к тому, чтобы сообщить о своем противнике вышестоящему начальству. Дело в том, что именно 10 декабря в этот район прибыли подразделения 451-го пи 251-й пд, переданной ранее из XXIII армейского корпуса.

Узнав о прорыве советских частей к Салыгино, командир 14-й роты этого полка лейтенант Р. Маурер (Leutnant Rudolf Maurer) отправил в бой всех имевшихся под рукой солдат, включая писарей, ездовых и штабных служащих. Ценой потери 15 человек им удалось отбить атаку[188].

Тем не менее, войска 31-й армии медленно, но верно прогрызали немецкую оборону к югу от Калинина, отбивая контратаки противника.

В этих условиях командующий Калининским фронтом генерал-полковник И. С. Конев в 16:00

10 декабря подписал приказ № 14, в соответствии с которым несколько менялись задачи 29-й и 31-й армий (по сравнению с предыдущими указаниями).

31-я армия, левым крылом наступая на Микулино Городище с задачей к исходу дня 12 декабря выйти на рубеж реки Шоша, должна была одновременно выделить сильную группировку для наступления с 10:00 11 декабря в направлении Лебедево, Кривцово, Мамулино. В эту группировку включались 256-я и 247-я стрелковые дивизии, 54-я кавалерийская дивизия и 143-й отдельный танковый батальон.

29-я армия силами 246-й, 252-й и 243-й сд должна была наступать в направлении Деревнище, Мамулино, чтобы во взаимодействии с 31-й армией окружить и уничтожить группировку немецких войск в Калинине, освободив город[189].

Следует подчеркнуть, что освобождение Калинина снова становилось одной из главных задач не только 29-й армии, но и всего фронта. Следует отметить, что боевой состав соединений и частей КФ, которые должны были выполнить эту задачу, существенно изменился по сравнению с моментом начала наступательной операции.

Некоторые дивизии, понеся в боях 5–9 декабря существенные потери, имели к 10 декабря несколько меньший боевой состав, чем к началу наступления. Например, это касалось 119-й

и 243-й сд. В других соединениях пополнение, поступившее из маршевых рот и запасных стрелковых полков, позволило не только покрыть потери, но и превысить численность активных штыков пятидневной давности.

Обращает на себя внимание полное отсутствие потерь в противотанковых орудиях при нескольких зафиксированных контратаках противника с активным использованием бронетехники. Вряд ли артиллеристы были столь успешны в поражении штурмовых орудий 189-го дивизиона, что сами вообще не понесли никаких потерь в матчасти. Судя по всему, стрелковые подразделения в решающий момент попросту оставались без поддержки орудий ПТО, не успевавших к месту боя из-за глубокого снега или по иным причинам. Снова проявилось слабое взаимодействие между пехотой и артиллерией (в том числе противотанковой), нередко становившееся фатальным. Неудивительно, что, например, части 250-й и 262-й сд неоднократно откатывались назад под воздействием контратак немецких батальонов, поддержанных самоходками – стойкость советской пехоты в столкновении с бронетехникой оставалась невысокой. Сами немцы в своих аналитических документах по тактике (например, в приложении к журналу боевых действий группы армий «Центр» от 12 декабря) отмечали, что использование батарей штурмовых орудий на наиболее опасных участках в качестве танков непосредственной поддержки пехоты могло обеспечить быстрый успех в бою, а также существенно поднимало боевой дух пехотинцев[190].

Таблица 4.

Сведения о боевом составе соединений и частей 29-й и 31-й армий, принимавших наиболее активное участие в сражении, по состоянию на 09.12.1941 г. *

ЦАМО РФ. Ф. 213. Оп. 2002. Д. 28. Л. 80.

Весьма «разношерстной» оставалась артиллерия наступавших советских соединений. Например, основу дивизионной артиллерии 119-й сд составляли 76,2-мм орудия Ф-22 (13 штук) и 122-мм гаубицы образца 1910/1930 гг. (20 штук), при этом в полках, наряду с пятью 76,2-мм «бобиками», ещё оставались две «трёхдюймовки» образца 1902/1930 гг.

В 5-й сд 13 таких же орудий представляли собой костяк 27-го артполка, при наличии четырех гаубиц, аналогичных тем, что имелись в 119-й сд, и четырех новейших М-30. Ещё 16 «трёхдюймовок» являлись безальтернативными арт-системами в 788 ап 262 сд., эта же дивизия была единственной в составе 31-й армии, имевшей на вооружении зенитные орудия – три 76,2-мм пушки и четыре 37-мм автоматические пушки. В 256-й сд вообще имелись 76,2-мм орудия четырех разных типов – от модернизированной «трёхдюймовки» до УСВ, включая полковые пушки образца 1927 г. Наиболее современными системами была представлена 247-я сд, располагавшая 13 76,2-мм УСВ и четырьмя 122-мм М-30.

Лишь две дивизии 31-й армии, 256-я и 250-я, могли похвастаться наличием собственных 152-мм гаубиц в количестве четырех и трех штук образца 1909/1930 гг. соответственно. В 29-й армии две такие гаубицы при 11 «трёхдюймовках» имела в своём 777-м артполку только одна 246-я сд. Более современной оставалась дивизионная артиллерия 252-й сд, располагавшей 17 Ф-22. Наиболее экзотичными орудиями была вооружена 243-я сд, использовавшая 76,2-мм пушки образца 1933 г., созданными путем наложения 76,2-мм ствола на лафет 122-мм гаубицы образца 1910/30 гг. Пушек такой системы было 14 в 775-м ап и четыре (помимо трех обычных «трехдюймовок») в стрелковых полках дивизии[191].

Наличие в войсках орудий столь разных типов и конструкций, безусловно, осложняло централизованное снабжение запасными частями и подготовку расчетов. Ситуация несколько облегчалась лишь возможностью большинства 76,2-мм систем использовать одинаковые боеприпасы.

В целом, ударная мощь стрелковых соединений двух армий Калининского фронта, проводивших наступательную операцию, без учета артиллерии РГК, применение которой требовало филигранно точной работы наблюдателей и корректировщиков, не впечатляла. Учитывая сложности с подвозом боеприпасов, возникшие уже на третий день наступления, возможности дивизий по быстрому прорыву подготовленной обороны противника представлялись весьма ограниченными.

Довольно редко встречавшееся орудие, 76,2-мм пушка образца 1933 года из состава 775-го артполка 243-й стрелковой дивизии. Калинин,17 декабря 1941 года.

Интересно, что артиллерия Калининского фронта столкнулась с проблемами не только технического и тактического, но и… морального плана. Так, начальник штаба управления артиллерии фронта полковник Кожеуров 10 декабря стал фигурантом приказа генерал-полковника И. С. Конева, получив строгий выговор с предупреждением за рукоприкладство в отношении посыльного красноармейца Вербицкого. В приказе отмечалось, что 24 ноября Кожеуров, «будучи в нетрезвом виде, красноармейцу Вербицкому нанес удар по виску», причем произошло это прямо в помещении штаба управления артиллерии[192].

Следует отметить принципиальность командующего фронтом, который не стал скрывать вопиющий (хотя, к сожалению, далеко не редкий для армии) случай, доведя приказ до всего начальствующего состава. Что касается наказания, то любая мера строже указанной в документе автоматически «отключала» начальника штаба от выполнения его непосредственных обязанностей, что в условиях острого дефицита специалистов могло иметь далеко идущие последствия. Выход приказа не помешал Кожеурову уже на следующий день подписать «Сведения о боевом и численном составе артиллерийских частей КФ по состоянию на 10.12.41 года».

В ходе переговоров с В.А. Юшкевичем в 17:30 10 декабря И.С. Конев сообщил командарму, что на станции Кулицкая разгружается 159-й отдельный танковый батальон, предварительно сосредотачивающийся в Александровке перед передачей в состав 31-й армии. Кроме того, командующим фронтом были уточнены задачи армии: «развивая наступление в общем направлении Езвино, на правом фланге 256, 247 сд, 54 кд, 159 танковым батальоном нанести удар противнику на Лебеде во, Мамулино, на южную окраину Калинина с задачей окружить группировку противника в Калинине и вместе с Масленниковым овладеть Калинином… 250 сд, 119 сд, 262 сд, 5 сд наступают на юго-запад в общем направлении Езвино, Пушкино, и овладевают рубежом реки Шоша. Если, по обстановке, противник соберет какие-либо резервишки и будет пытаться контратаковать из района Старый Погост, то в этом случае не исключается переход к обороне»[193].

Таким образом, танки снова становились средством качественного усиления стрелковых дивизий 31-й армии. Кроме того, в состав фронта начали поступать лыжные батальоны. Один из них, 21-й, днем 10 декабря в полном составе выступил из Кушалино и направился в расположение армии Юшкевича.

Следует подчеркнуть, что Конев не исключил перехода к обороне на направлении, по сути, главного удара 31-й армии, допуская появление там резервов (точнее, «резервишек») противника. Первые дни наступательной операции побуждали командование фронта к учету такой возможности. Впрочем, понимание тактики боя, по всей видимости, оставалось на прежнем уровне: «Терещенко и Вашкевича предупредите, что они плохо руководят своими соединениями, и не напирают с должной энергией на своих подчиненных. Прикажите ни шагу назад! Терещенко должен энергично и успешно наступать, доводя дело до штыковых атак. По всем данным, противнику закрыть прорыв не удается ввиду отсутствия резервов. Надо смелее развивать прорыв в глубину и на фланге, вести настоящую напористую и дерзкую разведку. В тыл выбрасывать подвижные отряды, в частности, можно послать одну роту лыжников для разгрома штаба корпуса противника в деревне Максимовское»[194]. К сожалению, И.С. Конев не уточнил, каким образом рота лыжников с легким стрелковым оружием должна была уничтожить хорошо охранявшийся штаб XXVII армейского корпуса.

В соответствии с указаниями командующего фронтом штабом 31-й армии к 23:00 10 декабря был подготовлен боевой приказ № 39, в котором содержались задачи стрелковых дивизий на следующий день. Так, 256-я сд, уничтожив в ночь на 11 декабря опорный пункт противника в Колесникове, должна была занять исходное положение на линии Симоново, Володино, а затем наступать в направлении Боровлево, Бортниково, Бычково с задачей дня выйти в район Бобачёво.

247-й сд при поддержке 159-го отб предписывалось наступать в направлении Напрудное, Мамулино с линии Захарьино, Салыгино, имея в качестве задачи дня выход в район Мамулино.

54-я кд, заняв ночью исходное положение в районе Трояново, должна была овладеть Палкино, а затем наступать на Желтиково.

После выполнения задач дня три правофланговые дивизии 31-й армии с танковым батальоном должны были занять юго-западные и южные окраины Калинина.

На левом фланге 250-я сд должна была овладеть Иванцево, а в течение дня – районом Пушкино. От её левого соседа, 119-й сд, требовалось при поддержке 143-го танкового батальона, ни много ни мало, в ночь с 10 на 11 декабря «уничтожить противника, обороняющегося на фронте Марьино, Щербинино, Чуприяново», затем овладеть Сушково и Поддубки, а к исходу дня занять район Писково, Климтино, Кобылкино.

Не менее сложная задача была поставлена перед частями 262-й сд, которые в ночь с 10 на 11 декабря должны были уничтожить противника в треугольнике Старый Погост, Труново, Федосово, а затем овладеть районом Езвино, Лукьяново, Гришкино, имея в качестве задачи дня освобождение района Новенькое, Титово, Львово и продолжение наступления в направлении Большое Селище.

Наконец, 5-я сд должна была прикрывать левый фланг армии от возможных контрударов противника, предварительно сосредоточившись в районе Полукарпово, Меженино[195].

В целом, дивизиям на один день боя снова ставились задачи, которые они ранее не смогли решить за несколько дней, понеся при этом весьма внушительные потери. Например, 262-я сд за период 7—10 октября потеряла 89 командиров и 214 рядовых убитыми, а также 228 командиров и 1388 рядовых ранеными[196].

Кроме того, противник, которого требовалось уничтожить, также не сидел сложа руки. Уже утром 10 декабря в район расположения частей 129-й пехотной дивизии начали прибывать новые резервы. На этот раз речь шла о 254-м пп 110-й пд, снова ставшей «донором» для XXVII армейского корпуса. Точнее, в дивизии была сформирована боевая группа, состоявшая из 3-го батальона 254-го пп и 2-го батальона 255-го пп под общим руководством командира 254-го полка подполковника Кольсдорфера (Obstlt Kohlsdorfer). В 05:00 3-й батальон 254-го пп прибыл в Никулино, второй батальон находился в Даниловском. Согласно планам штаба корпуса, 11 декабря 3-й батальон 254-го пп должен был отбросить советский отряд, перерезавший шоссе Калинин – Лотошино, и удерживать линию Володино, Мозжарино, течение реки Крапивня. Южнее этой реки требовалось восстановить локтевую связь с частями 162-й ид. Для решения данной задачи 2-й батальон 255-го пп при огневой поддержке 129-го ап должны были атаковать советские части из района Аксинькино в восточном направлении, достигнув линии Марьино, Котово[197]. Одновременно 3-й батальон 428-го пп, поддерживавший наступление атакой из Неготино в юго-восточном направлении, нацеливался на восточную опушку леса южнее Володино[198].

Не меньшей опасностью для советских войск являлось постепенное стягивание в район Калинина частей 251-й ид, которые приходили на смену выдыхавшимся полкам 162-й и 86-й ид. Уже днем 10 декабря командир дивизии генерал-лейтенант Карл Бурдах (Generalleutnant Karl Burdach) прибыл в штаб, размещенный в Адрейково, то есть уже в непосредственной близости от города. Там он получал сообщения из двигавшихся к Калинину 459-го и 471-го пехотных полков. Это уже были не «резервишки», а полноценные резервы…

Таким образом, день 10 декабря характеризуется активным планированием дальнейших действий обеими противоборствующими сторонами. Что касается результатов этого дня, то, несмотря на ожесточенные локальные бои, обе стороны пока оставались «при своих». При этом и советские, и немецкие штабы были в равной степени недовольны сложившимся положением. Сражение снова обещало быть жарким.