Найдёнов Александр Иванович. 1928 г. р

Наши заняли оборону в саду на УНШ, где сейчас стоит завод. Там колхозный сад только посадили и яблони и смородина. После войны начали шахты строить и от шахт построили магазин, где твой дед командовал. Окопы там накопали лицом в сторону 1 шахты, у них оружие было на троих одна винтовка, патроны кончились. Там захватили несколько человек и привели. Около Олени тоже окопы накопали, машины зарыты были, тут немецкая разведка на лошадях приехала увидела окопы и ушла, а наши тоже ушли, а по утру немцы как начали из Киреевска из орудий долбить снаряды такие здоровые. Мы дома отец и мы с братом остались, а мать с сестрами ушла в Киреевку. Отец сказал, раз они в Киреевке, так там стрелять не будут, а здесь опасно. Там у неё сестра жила. Когда артобстрел начался, Отец говорит, давай-ка в канаву заляжем, а то не ровен час в дом попадут. Тут ближе был мост, осталась дорога видна на него, этот уже потом построили. Его наши сожгли при отступлении. Сгорел как спичка, огромные брёвна, как подожгли не знаю. А тут у моста хороший дом был, хорошо люди жили и немцы там штаб сделали.

Тут слышим: «Немцы, Немцы», ну и побежали к большаку. Смотрим где Маша Кукеха живёт, там парень подкидыш Сашка Кукуев жил. Он нас запустил на крыльцо, ну мы засели и смотрим из-за штакетника. Там к дому подвели наших солдат много под конвоем, затем ещё и ещё, мы там где-то час просидели, смотрим наших солдат к мосту повели, затем свернули и вдоль речки подвели к устью Олени метров с 10 от Шиворони. Лёд уже хороший был на Шиврони, на коньках катались. Мы просмотрели куда их увели, а потом слышим пук, пук. Мы меж собой смотри наверно наших солдат расстреливают, сейчас и нас тут постреляют. Все бегом по домам. Немцы наших постреляли и пошли в дом к Дюжевым, вот что у речки стоит.

Домой прибежал запыхался, мне мать что ай волки гнались, а я ей волки, вон немцы на устьях наших солдат расстреливают. Смотрю немцы к нам в дом зашли, у кого в руках блины, у кого пышки, идут по деревне и собирают. Я у печки на полатях лежу, а они меня заметили и мне комрад, комрад.

Мать говорит это дитя, дитя. Немцы галдёж подняли. Мать говорит Саш слезь. Ну я слез, они увидели ребёнок и пошли дальше по деревне. Прошли по деревне и они у нас тут недели 2 жили. Мотоциклисты. Утром уезжали, вечером приезжали. Немцы тихо себя вели, а фины по домам лазили, грабежом занимались. Назначили немцы старосту в Поссовете мужик работал, да дядь Миньку, он в колхозе работал. Наши пришли и обоих забрали. Дядь Минька пришёл, а тот нет, только семья вернулась, его нет.

Мой отец счетоводом работал в поссовете, он тут рядом был. Он бывало как идёт домой заходит в столовую, где твой дед Андрей Петров работал, и пьёт чай. Отец говорит, тебе взять стаканчик? А я смотрю там кисель такой красивый клюквенный и другой. Я ему говорю пап купи стаканчик киселя. Он сказал возьму тебе один, а там если понравится ещё. Он выпил чай, а я допил кисель. Он спрашивает: «Ещё взять?», я ему наверно хватит. А там у нас приезжали солдаты на кулигу хворост рубить. Они нарубят и едут, мы им хлеб и другие продукты кидаем, а они нам деньги. Так что у меня деньги были. Захожу в столовую и беру 3 стакана киселя. Один выпил и уже хватит. Сижу за столом, мимо официантки бегают, а твой дед им кричит: «Девочки, тарелочки». тарелки на раздачу давайте значит. Его убили, ты знаешь? Хороший был мужик твой дед Андрей Петрович.

В Жилой была мельница. Мишка Себякин у нас инвалид был ему тогда лет 18 было. Мы зерна на салазки погрузим и туда на мельницу. И мы как раз мимо наших расстрелянных солдат идём. Они лежат, здесь кровь, тут кровь, а одного целая большая лужа. Кто по званию они были я не знаю и разговора не было. А на утро пошёл слух, что один остался жив, он упал, а этот его накрыл и залил своей кровью. Ночью он выбрался зашёл в дом к Дюжину, ему одежду дали и он пошёл в строну Киреевки.

Когда наши наступали, то немцы начали наши дома поджигать. В районе обеда к нам по краю с Оленки пришли немцы 2 или 3 и давай наши дома поджигать. У нашего дома был скирдок с сеном, корову забрали немцы. Вот мы говорим что немцы хапуги, я скажу так, кто на фронте, тот на это не пойдёт. Нынче он жив, завтра его нет. У нас корову забрали и за овцами пришли на другой день, а тут наши квартиранты приехали на мотоцикле. Эти давай по двору овец ловить, а мать зашла в дом и плачет. Нас 5 человек, отец больной. Немцы поднимаются и пошли на двор. А там фуражиры с овцами воюют им главное кухню снабдить. Слышим на дворе наши на этих орут и чуть ли пинками их со двора прогнали. Вернулись в дом и сказали, что эти больше не придут. Когда немцы отступали я встретил их у мельницы. Там ещё танк провалился под лёд. полынья большая образовалась и белая буханка хлеба плавает, люк открыт.

Мы на мельнице были, соскребали что-нибудь съесть. Два немца зашли на мельницу, а там сидит инвалид без ног, они дают ему толи мину, толи ещё что, кусок хлеба, дают ему молоток, гвоздь и показывают, что мы сейчас уйдём, а ты гвоздь сюда приставь и молотком по нему ударь. Ну чтобы мельницу подорвать. А он сообразил, только немцы ушли он мину выбросил. И немцы боятся возвратиться, вдруг он сейчас по взрывателю ударит, так и ушли. А то если бы ударил, то так мы там все и остались. Мы всё побросали и бежать оттуда.

А когда наши начали подходить, немцы начали дома поджигать. Вот они от моста начали поджигать, а потом в сторону Оленки ушли. Дюжины, Иван Ильич Янтиков, нас подожгли, у нас от дома остались одни головешки. Потом они пошли дальше и до Себякиных до Сокола. Рыбиных зажгли и дошли до дядь Фили. Бегут человек 10 немцев и чего-то по своему кричат. Они бросили поджигать, собирают монатки, тут ещё человек 15 бегут немцев и они все побежали в сторону Киреевска.

Зима, мороз хороший. Одеты они были легко. Сапоги короткие с подковами. Все замотанные в шали, платки. Они у дядь Фили лошадь увидели и хотели забрать, а тут дядь Филя выскочил начал кричать, что лошадь капут, они к нему, думали, что он смеётся над ними. Жена ему, ты что ошалел, а ну давай хоронись, а то пристрелят и всё. Он убежал, спрятался, но немцы назад не вернулись ушли. Видимо их хорошо турнули. Армия Белова здесь шла. Так немцы и пошли, закутанные, при оружии и каждого то курицы, то гусь. Вырываются, орут.

Наши пришли в валенках в полушубках. Лошади у них были небольшого росточка, а выносливые. Монголки. Но они боялись жары.

У мельницы немецкий танк от Жилой в сторону выселок пытался по льду проехать, но провалился. Когда мы пришли никого уже не было, танк стоит, а в районе люка буханка белого хлеба плавает. Так он там и остался.

Потом у нас соседка была у неё дом остался, сын на фронте Васька у неё был, мать ещё жива была, вот они вдвоём две женщины и жили. Ну и пустили нас 5 человек к себе. Во первых у всех беда, а сообща оно легче. Она сказала платы не надо вы и так пострадали. Вот только дрова для печи обеспечивайте. Что осталось от дома всё раскидали. Ни на что не пойдёт, только на дрова, вот и мазались пилили, но в тепле до весны. Потом сарайчик построили. От дома одна печка осталась. И под печкой лук у нас хранился, вот он и сохранился. Три овцы осталось, сестра пошла на работу и ей дали комнату 19 м кв. Дома строило рудоуправление.

Пленных я видел только в Болоховке, когда в ремесленном учился. Они на стадионе жили, всё было огорожено, всё у них своё было. Утром куда-то уезжали вечером возвращались. Что они там делали.

Работали рудники, а из угольных только 9-я шахта. Уголь там хороший был. Все остальные шахты после войны построены, УНШовские, 16. Где-то в 46 году. Шахты строили быстро. выработают за год и дальше. Стране уголь нужен был. Как тогда стихи были.

В атаку не жалея жизни

Твои товарищи идут.

А ты, шахтёр, отдай Отчизне

Свой терпеливый, честный труд.

Две, три смены, не пришёл человек ещё оставайся и ночуй там. Но норму шахта должна давать. В начале войны всех шахтёров в армию забрали, а когда отогнали их по всем войскам собирали. Сразу бронь и всё на свете. Сначала 2 кг хлеба было, потом кило двести. На подсобных работах 800 гр. Нам ПТУшника 300 гр. и вот бережёшь эту пайку. Если потеряешь или украдут, вот идёшь и плачешь. Хоть с голоду помирай.

После ПТУ меня в Скуратово распределил, а от туда упросил и меня переводом на 1 шахту. Хотел на 2-ю устроиться далеко ходить. С первой закончилось на 5-ю перевёлся. Но от туда я собрался уходить. Далеко, автобуса не дождёшься, а на велосипеде едешь, автобус как ослепит и ничего не видишь, того гляди собьют. И я перевёлся на 16 шахту. Ни ждать ничего, своими ногами дошёл. Я отучился 2 года, и я должен был 5 лет отработать, а если сбежишь, то под суд и в тюрьму. Я хотел было сбежать. Но мать мне говорит, ты что надумал. Там тебе без нас плохо будет, нам здесь без тебя. Никто у нас из родни не сидел. Спросят где сын и чего я отвечу в тюрьме. Позор то какой. Защитить было не кому. Отец сразу после оккупации умер. Если бы он был, то поговорил бы смотришь и по другому вопрос решили бы.