Олигарх

В середине июня 2000 года вся страна «стояла на ушах» по поводу задержания медиамагната Владимира Гусинского. Каждый день зритель в напряжении наблюдал остросюжетный триллер — репортажи от стен Бутырской тюрьмы, где сидел олигарх. Владимиру Гусинскому повезло — его выпустили. Он провел в знаменитой Бутырке только четыре дня, но можно предположить, что эти дни в неволе главе «Медиа-Моста» запомнятся надолго.

Моему клиенту — банкиру, хотя и не олигарху, Анатолию Смирнову (имя и фамилия изменены), тоже повезло: он просидел в бутырском аду 2 месяца. Все, что с ним произошло за это время, я записал с его слов.

Анатолий Смирнов выехал из загородного гольф-клуба сразу после игры. В его планы входило заехать к себе в банк, а вечером поужинать с другим банкиром в ресторане и обсудить деловой вопрос.

Но неожиданно в машине Анатолия зазвонил телефон.

— Анатолий Владимирович, вам в кабинет звонит следователь Михайлов, — сказала в трубку его секретарша Катя.

— Переключи его звонок на мой мобильный, — ответил Анатолий.

— Анатолий Владимирович, это следователь Михайлов. Вы не могли бы ко мне подъехать сегодня?

— А что случилось? Что-то срочное? Мы же с вами на завтра договорились. Уже поздно.

— Ничего страшного, я вас подожду, мне формально нужна ваша подпись на одном процессуальном документе.

— Хорошо, я приеду минут через сорок, — сказал Анатолий.

Анатолий сидел на краю стула в кабинете следователя и слушал, как тот зачитывал последние строки прокурорского постановления — взять под стражу и направить в сизо.

— Возьмите ручку и распишитесь вот тут, — следователь протянул Анатолию постановление, — что ознакомлены с документом.

— Вы же говорили, что меня не арестуют! — сказал Анатолий.

Следователь, внимательно взглянув на него, ответил:

— Да, говорил, но обстоятельства изменились, я просил за вас, но прокурор не поддержал и… — И полушепотом добавил: — Ему кто-то сверху насчет вас позвонил…

— Позвоните хотя бы моему адвокату и вызовите его.

— Уже поздно, восемь часов, рабочий день закончился. Завтра, нет завтра выходной, в понедельник мы ему обязательно сообщим, — сказал следователь.

Тюремные коридоры Бутырки низкие и мрачные. С двух сторон располагаются железные двери с массивными засовами. На каждой двери написаны номера камер. В каждой большой двери прорезана маленькая дверка, так называемая «кормушка», через которую в камеру подается пища, над дверью — лампочка вызова конвоира или дежурного. Трудно было представить, что за каждой стеной — камера, в которой сидят по 90–100 человек.

Когда Анатолия подвели к железной двери, у него даже перехватило дыхание, пульс участился. Он очень волновался, невольно зажмурил глаза.

Конвоир повернул ключ в замке, отодвинул засов и открыл дверь. Анатолий увидел темное помещение с тусклыми лампами. Воздух здесь был необыкновенно спертый, насыщенный никотином и влажностью.

На «шконках» лежали люди. Многие спали, но несколько человек смотрели телевизор, который стоял в углу. Еще несколько человек сидели в стороне и разговаривали, а четверо — за столом, играли в нарды.

Конвоир слегка подтолкнул Анатолия, тот вошел в камеру и остановился у порога, оглядывая помещение. Это была комната около 50 квадратных метров. В ней находилось примерно 80 человек, причем, как выяснилось позже, представители многих национальностей, осужденные по всем статьям Уголовного кодекса — от убийства до мелкой кражи из магазина.

Два небольших окна, расположенных наверху, были закрыты решеткой. С правой стороны была параша, недалеко от нее — умывальник. «Шконки» были трехъярусными. Везде были протянуты веревки, на которых сушились рубашки, майки, тельняшки, белье. Некоторые стены были украшены вырезками из журналов, какими-то плакатами, старыми календарями с изображениями японских девушек в купальниках.

Анатолий просидел на краю какой-то «шконки» почти всю ночь. Небольшая тусклая лампочка горела постоянно, и было трудно определить, что сейчас — день или ночь.

Утром, часов в шесть, жизнь в камере возобновилась. Кто-то пошел умываться, кто-то — в туалет.

Некоторые продолжали лежать на «шконках», некоторые люди будили других и менялись с ними местами — подошла их очередь на сон. Некоторых же заключенных, спавших на своих местах, никто не беспокоил. Это были авторитеты, которые имели привилегии, среди них — возможность спать всю ночь.

Из-под некоторых «шконок» утром вылезли люди и тут же начали «шустрить» — кто мыл посуду, кто убирался. Позже он узнал, что это «шныри», а места их жительства назывались «вокзалом». Они попались на «подлянку», на камерную провокацию, за что и были переведены в низший разряд — разряд «шнырей», их постоянно унижали, помыкали ими. Все они, как один, были тихими, испуганными, забитыми.

Завтрак не заставил себя долго ждать. Открылось окошко, и через него стали подавать пищу. Двое заключенных, ответственные за питание, получили хлеб, чайники со слабой заваркой. По мискам была разложена какая-то каша — то ли перловая, то ли пшенная. Многие не обратили на еду никакого внимания.

За стол стали садиться группами. Это были семьи. Каждая камера делилась на несколько семей, в которые входили от четырех до восьми человек, объединенных какими-то общими интересами. Каждая семья имела свой общий стол, состоящий в основном из посылок — по-тюремному «дачек», доставляемых с воли.

Вскоре всю камеру вызвали на прогулку. Заключенных сопровождали несколько конвоиров. Сначала все вышли из камеры, построились лицом к стене. Затем дверь заперли, и заключенных повели по тюремному коридору. Все повторилось — постукивание ключом по решеткам, резкие повороты лицом к стене, когда появлялась другая группа заключенных…

Наконец вышли в тюремный дворик, который находился на крыше корпуса и представлял собой большое пространство, разделенное на небольшие квадраты. Сверху над каждым квадратом находилась решетка, закрывающая небо. Квадраты были 10–12 квадратных метров. Сверху, над решеткой, ходили солдаты с автоматами и конвоиры с дубинками, посматривая на каждую площадку.

Заключенные на прогулке занимались своими делами — кто-то курил, кто-то просто ходил, кто-то занимался на свежем воздухе физическими упражнениями — отжимался, подтягивался… Камера сразу же была разбита на несколько отсеков, и каждый должен был находиться в своем.

Прогулка длилась около 60 минут. Потом раздалась команда конвоира: «Камера, прогулка окончена!» Всех снова сгруппировали и повели обратно.

Когда пришли в камеру, Анатолий заметил, что здесь был шмон. Все вещи были разбросаны, матрасы перевернуты. Каждый поднимал только свои вещи, ворча и проклиная всех конвоиров и ментов.

Анатолия кто-то тронул за плечо.

— Слышь, землячок, тебе нужно представиться «смотрящему», — сказал паренек, наклонившись над ним.

«Смотрящим» был мужчина лет тридцати — тридцати пяти, в дорогом спортивном костюме, с развитыми мускулами, толстой шеей, коротко стриженный. «Смотрящий» был заключенным, у которого была вторая ходка, он сразу завоевал тюремный авторитет, кроме того, он знал сидящих в сизо воров в законе, с которыми поддерживал связь через «малявы».

— Законы хаты знаешь? — спросил Анатолия «смотрящий».

Анатолий знал, что существуют неписаные законы тюрьмы.

— Значит, дальше, мужик, все зависит только от тебя, — закончил «смотрящий». — Каждый выбирает свою дорогу. А через некоторое время мы проверим тебя и увидим, кто ты такой. А пока тебе покажут «шконку». Наши законы и понятия нарушать запрещено. Помни, за каждое слово конкретно придется отвечать. Понял меня?

Анатолий кивнул и отошел от «смотрящего». Тут же к нему подошел все тот же паренек, показал «шконку» и сказал:

— Значит, так. Спать будешь в три смены. Твое время — с двенадцати до трех ночи, затем утром, с десяти до двенадцати, и вечером.

Конечно, время было неудачным. Попробуй засни утром или днем, когда практически все в камере бодрствуют! Но то, что он получил и ночные часы, было для него большой радостью.

…Прошло три дня. Анатолий немного обжился, успокоился.

Жизнь протекала монотонно — подъем, завтрак, прогулка, обед, ужин. На обед обычно давали щи, какую-то мясную подливу с гарниром и чай, на ужин рыба не лучших сортов, пюре и чай.

Досуг в камере не баловал разнообразием — главным развлечением был телевизор, он работал почти целые сутки, выключался только ночью, на три-четыре часа, когда не работала ни одна программа. От него уже просто болела голова. Любимыми у зеков были все передачи, связанные с криминалом, музканал, американские боевики, которые постоянно демонстрировались по НТВ.

Другим развлечением были занятия физкультурой: кто-то из сокамерников качался, отжимался, занимался гимнастикой, кто-то играл, кто-то лепил фигурки из хлеба и раскрашивал, они получались очень красивые, и невозможно было догадаться, что сделано это из обыкновенного хлеба.

Кто-то экспериментировал со своим членом: добиваясь его увеличения, загоняли под кожу вазелин. И хотя после этого член начинал гнить, это никого не останавливало. Местный камерный «лепила» (врач) сказал таким, что необходима операция. Впоследствии двоим ребятам сделали операции, которые помогли мало.

Иногда в камеру заглядывали «прикормленные» конвоиры из других корпусов. Они выполняли роль почтальонов, которые за деньги могли принести не только записку, но и письмо с воли, и даже мобильный телефон.

Расценки были следующие: бутылка водки или сигареты стоили в десятикратном размере, внеплановая передача — 50 долларов, сотовый на ночь — 150 долларов; говорили, что за 300 долларов могут обеспечить на ночь свидание с женщиной.

Однажды ночью в камеру неожиданно ворвались люди в камуфляжной форме и масках и стали избивать заключенных, многие уже валялись, побитые, на каменном полу, часть забралась на верхние «шконки». Потом объяснят, что это было учение спецназа.

Наступил июнь, становилось все жарче. В камере было очень душно, температура достигала 50 градусов. Хотя заключенным и разрешалось пользоваться вентиляторами, которые им передавали с воли, но электрических розеток было только четыре, и иногда они не выдерживали большого напряжения и отключались. Так что работали только два вентилятора, и толку от них не было почти никакого.

Спертый воздух, влажность не позволяли даже высушить выстиранное белье. Стены стали «плакать» — по ним текла вода.

Единственное спасение — так называемый душ. Но во всей тюрьме не было горячей воды — это в новом тысячелетии!

Человек подходил к крану, наполнял водой ведро или любую другую емкость, потом над унитазом выливал воду на себя. Это освежало, но не более чем на десять минут. Иногда казалось, что температура в камере поднимается до сорока градусов даже ночью.

Невыносимая жара сказывалась на самочувствии и на настроении заключенных. Многие из них стали агрессивными, придирались друг к другу, возникали мелкие драки. Но беспредела никто не допускал.

Иногда за конфликты выдергивали на разбор к «смотрящему». Конфликтующие стороны пытались что-то объяснить, размахивали руками. Но «смотрящий» почти ничего не слушал. Почти неуловимыми жестами он показывал, кого как наказать. Моментально два амбала скручивали наказуемого и начинали бить по голове железными кружками. Другие не вмешивались — никто не хотел идти против воровских законов.

Как-то после отбоя дверь камеры неожиданно открылась, вошла группа незнакомых заключенных. Старшими из них, как потом выяснилось, были два вора в законе.

Воры носили крупные православные кресты. Сделанные из какого-то черного материала, они висели на черной веревочке. Веревочка могла послужить удушкой, которая была запрещена режимом следственного изолятора, но ворам в законе их носить не запрещали.

Один из воров был с обнаженной грудью, и Анатолий увидел на его теле татуировку: колокола, эполеты — признак воровской масти — и так далее.

Воры опустились на «шконку» у окна, где сидел «смотрящий», и долго о чем-то говорили вполголоса.

Анатолий примостился около своей «шконки», когда к нему подошли два здоровых бугая из ближнего круга «смотрящего» и, бесцеремонно схватив его за шкирку, толкнули к «смотрящему» и ворам. Один из них, взглянув на Анатолия, спросил:

— Как тебя зовут?

— Анатолий.

— По какой статье сидишь?

— Мошенничество.

— Ты кто, банкир?

— Да, работаю в банке.

— Значит, ты олигарх. С кем на воле из серьезных людей работал? Кому лавэ за «крышу» отсылал?

— У меня не было «крыши», меня сотрудники милиции охраняли по договору.

Воры и «смотрящий» дружно засмеялись.

— Значит, так, Толян, тебе нужно бабки в «общак» прислать на подогрев братвы. Когда сможешь забашлить?

— У меня нет такой возможности, я здесь в сизо, а счета в банке следствием арестованы. Я бы рад, но не имею возможности.

— Братва, да он в тему не врубился, — сказал вдруг один из воров.

— Да он с ментами работал и стучал. Да он крыса, — вдруг вскрикнул один из приближенных воров.

— Тебе, Толя, нужно ответить на такую предъяву, — сказал один из воров, улыбаясь.

Анатолий встал, но неожиданно получил мощный удар от здорового амбала. Анатолий упал на пол, здоровяк нагнулся и нанес еще удар — кулаком по зубам. Его начали бить ногами — по груди, по лицу, по голове.

— Хорош, братва! — сказал «смотрящий».

Анатолий остался лежать на полу, вниз лицом. Никто не подошел к нему и не помог подняться. Кое-как он дополз до своей «шконки» и сел на нее.

Утром в камеру вошел конвоир сделать какое-то объявление. Он увидел окровавленное лицо Анатолия, который стоял возле умывальника и сплевывал кровь из разбитых зубов. Конвоир тут же отвернулся, сделав вид, что ничего не заметил.

Прошло около двух месяцев. Анатолий стал плохо видеть, в ногах от постоянного стояния опухли вены. По телу пошли жуткие язвы. Терпеть больше не было сил, но он терпел. Порой, когда было невыносимо душно, нечем было дышать и ужасно болели ноги, Анатолию даже жить не хотелось…

Наконец Анатолия повезли на суд. Народу в зале не было, кроме родственников и адвоката. Раздалось: «Встать! Суд идет!»

Вошел судья. Перед ним на столе лежали материалы дела. Адвокат начал читать свое ходатайство по изменению меры пресечения.

Суд удалился на совещание.

Судья встал, держа в руках листок бумаги с напечатанным на нем текстом, стал зачитывать решение, суть которого можно было выразить одной фразой — «освободить из-под стражи в зале суда». Лязгнули двери клетки, конвой отомкнул наручники. Наконец свободен!

Впрочем, Анатолию лишь изменили меру пресечения.