Подлянка

Александр сидел на краю стула в кабинете следователя и слушал, как тот зачитывал последние строки прокурорского постановления — взять под стражу и направить в сизо 48/1.

— Возьми ручку и распишись вот тут, — следователь протянул Александру постановление, — что ознакомлен с документом.

— Вы же обещали, что меня не арестуют! Я же вам поверил, признался во всем! Вы же гарантировали, что до суда я буду под подпиской! — сказал Александр.

Следователь, внимательно взглянув на него, ответил:

— Да, обещал. Я ходатайствовал за тебя, но прокурор не поддержал… Я его уговаривал, но он — ни в какую. Говорит: «Раньше привлекался, на путь исправления не встал — значит, арест!» Что я мог сделать? К тому же он сейчас как никогда зол на угонщиков, к нему недавно кто-то в машину залез. Он прокурор, ему и решать.

Я всего лишь следователь… Но не волнуйся, может быть, на суде получишь минимальный срок — суд должен учесть, что у тебя молодая жена и годовалый ребенок. Обязательно учтет!

— Поймите, я ведь никогда в тюрьме не был! Я не выдержу там. Меня убьют, изнасилуют… — говорил Александр.

Но следователь его не слушал. Он нажал на кнопку вызова, в комнату вошли конвоиры.

— Лазарев, пошли! — обратились они к Александру.

Следователь опустил глаза и начал внимательно изучать какие-то бумаги, лежащие перед ним на столе.

Александра вывели в коридор. Он спустился со второго этажа отделения милиции на первый. Конвоир подвел его к железной двери, открыл засов.

Александр вошел внутрь. Это было что-то вроде милицейского ИВС[5] — комнатка площадью метров шесть. Окна в ней не было, горела тусклая матовая электрическая лампа, закрытая металлической сеткой. Стены были окрашены в темно-зеленый цвет. В комнатке не было никакой мебели. Александр заметил небольшое возвышение, на котором арестованный мог сидеть или лежать. Он тут же опустился на него и обессиленно прислонил голову к холодной каменной стене…

… — Ну вот и приехали, — сказал конвоир, вталкивая Александра в камеру, где уже находилось около шестидесяти человек.

Александр молча вошел внутрь.

— О-о, какой хорошенький, — произнес здоровенный парень, слезая с верхних нар. — Что ты так скромно входишь — не здороваешься с братками?

— Здравствуйте, — медленно произнес Александр.

— Нет, так никто не входит, — продолжил парень, подойдя к Александру вплотную. — Как зовут-то?

— Александр.

— Шурочка, значит? — обрадовался здоровяк. — Судя по тому, как в камеру входишь, ты в первый раз к нам приехал?

— В первый, — неохотно подтвердил Александр.

— А за что?

— Машину угнал.

— Какую? — заинтересовался еще один, совершенно лысый.

— «Девяносто девятую».

— А цвет, цвет какой?

— Мокрый асфальт.

— Так ты же мою тачку угнал, сука! — вдруг рявкнул лысый и, подмигнув первому, сказал: — Придется тебе за это отвечать, сучонок!

— Почему же вашу? — запротестовал Александр.

— Ты еще и спорить, падла, с нами будешь?! Ко всему прочему, ты еще и очень плохо воспитан, — сказал здоровяк и занес кулак над головой Александра, намереваясь ударить его.

— Подожди, браток! — С нар неожиданно вскочил хлипкий заключенный небольшого роста. — Чего ты на него наехал? Не видишь — музыкант он хороший!

Все заулыбались.

— Сашенька, Шурик, ты музыкант? Скажи нам!

— Конечно, музыкант, — ответил за Александра третий заключенный и, подойдя к нему, взял его рукой за голову, наклонив ее как бы в знак согласия. — Вот видите, он кивнул. Он на саксофоне хорошо играет… Вот сейчас он нам и сыграет, — продолжал третий, расстегивая ширинку своих брюк и показывая Александру предмет, который он назвал «саксофоном».

— Пустите, не надо, прошу вас! — закричал Александр.

Но это было бесполезно. Двое схватили его за голову и стали пригибать ее к «саксофону». Александр крепко схватил его зубами и сжал.

— Сука, падла! — закричал маленький, морщась от боли. — Завалю козла! — Быстрым движением он выхватил из правой штанины тоненькую заточку и поднес ее к глазу Александра. — Шнифты повыкалываю, падла!..

Но тут раздался скрежет ключа в замочной скважине. Дверь открылась, и в камеру вошел все тот же сержант милиции.

— Лазарев, хорош кемарить! Собирайся, в следственный изолятор поедешь.

Александр открыл глаза и вытер пот со лба. Это был всего лишь кошмарный сон.

Александр вышел в коридор отделения милиции и попал в большую комнату, где с одной стороны находится «обезьянник», а с другой — окно дежурного по отделению милиции. Он хотел было направиться к выходу, но услышал грозный окрик дежурного.

— Подними этого злодея к следователю, он что-то хочет ему сказать перед отправкой в сизо, — скомандовал конвоиру дежурный.

Александр вновь поднялся на второй этаж. Возле кабинета следователя сидели его мать и жена Ирина, обе с заплаканными глазами. Он растерянно и виновато улыбнулся им, открыл дверь и вошел в кабинет.

— Пока машина не пришла, я хочу сказать тебе, что я не хотел тебя арестовывать, поверь. Но на этом настоял прокурор. Там твои мать и жена. Если хочешь с ними попрощаться, то я не против… Кого тебе вызвать в кабинет?

— Жену, — сказал Александр.

— Даю тебе пять минут, — произнес следователь, открывая дверь и впуская в кабинет Ирину. Сам он вышел в коридор.

— Ир, меня повезут в тюрьму… — сказал жене Александр.

— Я знаю, милый, — ответила она, обняв его и поцеловав. — Ничего не бойся, мы наймем хорошего адвоката, он освободит тебя обязательно! Он изменит меру пресечения!

— Подожди, Ира, у нас всего пять минут. Сколько я пробуду там — не знаю… — Он автоматически поднял ее платье и начал снимать трусики, вжимаясь в ее тело как в последний раз перед долгой разлукой. Как знать, сколько времени он не увидит жену, женское тело.

Все произошло в течение трех минут…

Ира аккуратно одернула короткое платье, подошла к окну, поправила прическу.

— Твоя мать купила тебе кое-что съестное, мыло, щетку, расческу… Возьмешь? — спросила она у мужа.

— Конечно, — ответил Александр, застегивая брюки.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Александр.

Вошел следователь, спросил:

— Ну что, попрощались?

Александр кивнул головой.

— Машина пришла раньше, чем мы рассчитывали.

— Куда меня повезут?

— В 48/1 — это «Матроска», в районе Сокольников находится, — пояснил следователь, обращаясь к Ирине.

— А вы свидание дадите? — с надеждой спросила та.

— Свидание до суда не полагается, но, может быть, в порядке исключения… дам одно свидание.

— А когда? — быстро спросил Александр.

— Ну, парень, ты даешь — еще заехать не успел, а уже о свидании беспокоишься! — усмехнулся следователь.

В коридоре к Александру подошла мать.

— Сашенька, миленький, не волнуйся! Вот, возьми это с собой…

Следователь указал на сумку и сказал:

— Да отсюда больше половины отметут… Ну, да это не мое дело, делай как знаешь.

Через несколько минут Александра вывели во двор отделения милиции. Там стоял зеленый «воронок» — машина для перевозки заключенных. Сотрудник отделения милиции открыл дверь «воронка» и сказал:

— Заходи, Лазарев!

В кабинке крытого фургона находилась небольшая лавочка, видимо, для конвоиров. За ней виднелись две двери в небольшие камеры с решеткой, разделенные тонкой перегородкой. В одной из камер Александр увидел Диму.

— Вот твоя клетка, — сказал милиционер, открывая дверь соседней камеры. — В течение поездки разговаривать категорически запрещено. За неисполнение — наказание.

Александр сел на лавочку. На ней уже сидел какой-то парень и держал в руках сумку. Вероятно, машина собирала арестованных по разным отделениям милиции, чтобы отвезти их в следственный изолятор.

Паренек с сумкой обратился к Александру шепотом:

— Это какое отделение милиции?

— Сто двадцать шестое, — ответил Александр, усаживаясь поудобнее.

— Где?

— На «Войковской». А ты из какого?

— Из Фили-Давыдково.

— За что?

— Ствол перевозил. А ты?

— Угон машины.

— Первый раз на «хату» заезжаешь? — продолжил разговор парень.

— Первый. Как там?

— Ну, по первому-то разу трудно будет. Ты смотри, обживайся, осматривайся. Главное — на подлянку не налететь.

— Это как?

— Это типа провокации. На подлянку налетишь — все, петухом станешь.

— Петухом? — не понял Александр.

Парень широко улыбнулся:

— Ну, опущенным. Слышал о таком?

— Слышал, — ответил Александр.

— Или, вообще, «шнырем». — И, не дожидаясь вопроса, парень разъяснил: — Это уборщик, слуга… В общем, смотри внимательно, особо не дергайся, больше слушай да запоминай. Законов наших не знаешь?

— Нет, — покачал головой Александр.

— Присматривайся. Может, повезет — семью хорошую найдешь…

Александр снова вопросительно взглянул на незнакомца:

— Что значит семью? Спать, что ли, с кем-то надо?

Парень засмеялся:

— Ты, пацан, даешь! При чем здесь спать? Семья — дружбаны, кенты по-нашему. Лавэ есть? — спросил он.

— А что это такое?

— Деньги. А «дурь» на карман — наркотик — имеешь?

— Нет.

— Это помогло бы тебе «прописаться». Сейчас главное — правильно войти и правильно себя поставить. Слушай внимательно…

Но тут раздался командный голос милиционера:

— Разговорчики! Еще одно слово — тут же в карцер пойдешь! — закричал тот на парня с сумкой.

Машина медленно развернулась и выехала из небольшого уютного дворика отделения милиции на улицу.

Александр чувствовал каждую кочку, каждую ямку — он то падал со скамейки, то стукался об угол, о стенки камеры.

Вскоре машина стала заполняться другими заключенными, которые забирались из других отделений милиции.

Наконец, когда камера была полностью забита и люди в ней сидели кто как — некоторые даже на полу, — машина направилась в сторону Сокольников, к улице Матросская Тишина, на которой и находился следственный изолятор.

Через некоторое время машина остановилась и водитель посигналил кому-то. Александр понял, что подъехали к зданию следственного изолятора. Машина въехала в массивные железные ворота и направилась к специальному отсеку, находящемуся внутри большого здания. Там она остановилась. Послышались рычание и лай собак.

Дверца открылась. В закрытом со всех сторон тюремном дворе находились несколько солдат с автоматами и конвоиры, одетые в камуфляжную форму, с резиновыми дубинками. Всем прибывшим приказали бегом выйти из машины и направиться в специально отведенные комнаты.

Сначала всех завели в большое помещение и поместили в клетку — что-то вроде стакана. Потом стали вызывать каждого в отдельности и заполнять тюремные документы: вписывали имя, фамилию, год рождения, домашний адрес, за каким следственным отделом числишься. Данные в эти документы обычно вписывали из сопроводительного письма. Потом фотографировали, снимали отпечатки пальцев. Вся процедура заняла много времени. Затем, после окончания регистрации, всех заставили раздеться и направили на медосмотр. Врач тщательно осматривал каждого, выяснял, нет ли каких-либо заболеваний, ушибов. Многие арестованные, доставленные из других отделений милиции, были тут же зарегистрированы как имеющие побои — тюрьма не хотела брать на себя ответственность за чужую «работу». Затем снятую одежду погрузили на каталку и повезли прожаривать, а заключенных повели в баню.

Баня — это слишком громко сказано. Так называлось небольшое помещение в подвале, на потолке — трубы с сетками, откуда лилась холодная вода. Сюда загоняли сразу по двадцать человек, давали на всех пару кусков стирального мыла — и мойся как хочешь. Через пять минут — на выход.

После бани всех загнали в другое помещение, где на полу была разбросана горячая одежда. Каждый начал рыться и выискивать свое. Кто находил, кто не находил… Надевать теплую и влажную одежду было неприятно, но выхода не было — время ограничено.

Затем прибывших повели в так называемую «сборку» — специальную камеру для новичков-первоходов. Обычно в такой камере содержалось 15, 20, а иногда и до 30 человек.

Камера представляла собой квадратное помещение не более 30 квадратных метров, с двумя зарешеченными в два ряда узенькими окнами, через которые был виден лишь клочок голубого неба. В углу помещалась параша — унитаз, рядом — умывальник с холодной водой. Недалеко стояли кровати — «шконки».

Все разместились. Каждый понимал, что это временная камера, «сборка», карантин, где люди находятся недолго, а потом их расселяют по «хатам» — камерам.

Через несколько дней более-менее освоились. Александр обратил внимание, что в основном все вели замкнутый образ жизни — никто ни с кем не разговаривал. Некоторые стали хорохориться, строить из себя «крутых», но всех без исключения ждала тюремная проверка, или «прокладка», как ее называют.

Никакого радио, телевизора в камере не было, но постоянно была слышна музыка, доносящаяся откуда-то со двора. Это в основном были радиопередачи станции «Европа плюс». Музыка была слышна целый день и замолкала только ночью, причем в вечернее время, когда администрация уходила и оставались только дежурные, звук, казалось, специально усиливали, чтобы заключенные не переговаривались с соседними камерами. Но это не так уж и мешало общению.

Вечерами делать было нечего, и некоторые все же стали собираться группами. Безусловно, всех волновал переход — «заезд» в общую камеру, поэтому главной темой разговоров было то, что кто-то слышал от своих знакомых, ранее сидевших, приводили разные примеры подлянок, проверок, прокладок, которые чаще всего применяются к первоходкам.

Вскоре Александр уже знал, что ни в коем случае нельзя ничего поднимать с пола, никогда нельзя подходить к петухам — опущенным, садиться с ними рядом, разговаривать. Нельзя оправляться, когда кто-то ест. За это можно быть очень серьезно наказанным — серьезно избитым или даже опущенным. Говорили и о многих других провокациях. Но, конечно же, всех подлянок знать нельзя. Иногда опытные заключенные специально проводят испытания — как новичок поведет себя, как выдержит в «специальных» условиях.

Так прошла неделя карантина. Александра за это время никто не беспокоил, никуда не вызывали, хотя других его сокамерников часто «дергали» на допросы или на беседы с адвокатами.

Мысль о том, что скоро придется переходить в общую камеру, все больше волновала Александра. Ему постоянно мерещились провокации — либо его жестоко избивают, либо опускают… Наконец, день перевода пришел. В камеру вошел конвоир со списком, назвал несколько фамилий и приказал выходить с вещами.

Пятеро названных выстроились в шеренгу, конвоир еще раз проверил список. Каждый назвал свои имя и фамилию, год рождения. Затем конвоир приказал повернуться и цепочкой идти за ним. В коридоре Александр увидел еще одного конвоира, с дубинкой и небольшим баллончиком со слезоточивым газом, больше похожим на флакон с дезодорантом. Он ударял большим ключом-«вездеходом», открывающим почти все двери, по стальным решеткам. Каждый раз, когда пятерка заключенных проходила один отсек, конвоир открывал дверь другого отсека, их заставляли поворачиваться лицом к стене. Так же делали, если навстречу шла другая группа заключенных.

Тюремные коридоры были просторными, арочного типа. С одной стороны располагались железные двери с массивными засовами. На дверях были написаны номера камер — 158, 160. На другой стороне соответственно 157, 159 и так далее.

Пока пятерка шла по коридору, никаких звуков из камер слышно не было — то ли изоляция была очень хорошей, то ли многие уже спали — была полночь.

Наконец они подошли к последнему отсеку, где располагалась камера, в которой должен был сидеть Александр. К этому времени двоих из их группы уже определили на постоянное место.

Конвоиры постучали ключом по решетке. Неожиданно из правой двери вышли еще два конвоира и мужчина в форме капитана внутренних войск с красной нарукавной повязкой. Это был корпусной. Он о чем-то поговорил с конвоиром, сопровождавшим оставшихся заключенных, потом взял документы и стал читать. Заключенных заставили повернуться лицом к стене и расставить ноги, стали обыскивать. После короткого обыска, ничего не найдя, повели в камеру.

Когда Александра подвели к железной двери с № 168, у него даже перехватило дыхание, пульс участился. Он очень волновался, невольно зажмурил глаза.

Конвоир повернул ключ в замке, отодвинул засов и открыл дверь. Александр увидел темное помещение с тусклыми лампами. Воздух здесь был необыкновенно спертый. На «шконках» лежали люди. Многие спали, но несколько человек смотрели телевизоры. В камере их стояло два — цветной в одном углу и черно-белый в другом. Еще несколько человек сидели в стороне и разговаривали между собой, а четверо — за столом, играя то ли в нарды, то ли в домино.

Конвоир слегка подтолкнул Александра, тот вошел в камеру и остановился у порога, оглядывая помещение. Это была комната около 50 квадратных метров. В ней находилось 70–80 человек. Почти все «шконки» были заняты. Два небольших окна, расположенных наверху, были закрыты решеткой. С правой стороны была параша, недалеко от нее — умывальник. «Шконки» были трехъярусными. Многие «шконки» были закрыты чем-то напоминающим ширмы. Везде были протянуты веревки, на которых сушились рубашки, майки, тельняшки, белье. Некоторые «шконки» были украшены вырезками из журналов, какими-то плакатами, старыми календарями с изображениями японских девушек в купальниках.

Александр в растерянности остановился, никто не обращал на него внимания — каждый занимался своим делом. Вдруг со «шконки» в противоположном углу встал паренек небольшого роста, стриженый, в спортивном костюме, не спеша подошел к Александру и спросил:

— Как тебя зовут?

Александр назвался.

— Откуда?

— Из Москвы.

— По какой статье?

Александр назвал статью.

— Первый раз?

— Первый.

— Вижу. Ладно, проходи, не тушуйся. Присядь пока на эту «шконку», — парень махнул рукой. — Как видишь, у нас со спальными местами проблема, так что спать будешь в три смены. Тебе потом все объяснят. Давно с воли?

— Три недели.

— Все это время на карантине сидел?

— В ментовке, потом на карантине.

— Все ясно. Ладно, проходи, садись.

Александр просидел на «шконке» почти всю ночь. К нему никто не подошел, никто им не интересовался.

Утром, часов в шесть, жизнь в камере возобновилась. Кто-то пошел умываться, кто-то — в туалет. Зазвучала «Европа плюс». Некоторые продолжали лежать на «шконках».

Вскоре в воздухе запахло едой — видимо, заработала кухня.

Завтрак не заставил себя долго ждать. Открылось окошко, затем — дверь, и в камеру въехала небольшая тележка, на которой стояло несколько кастрюль.

После завтрака всю камеру вызвали на прогулку. Заключенных сопровождали несколько конвоиров.

На свежем воздухе занимались кто чем: кто-то курил, кто-то просто ходил, кто-то занимался физическими упражнениями — отжимался, подтягивался… Камера сразу же была разбита на несколько отсеков, и каждый должен был находиться в своем.

Накрапывал мелкий дождик, но Александр был рад тому, что он в какой-то степени был на воле.

Прогулка длилась около сорока минут. Потом раздалась команда конвоира: «Камера, прогулка окончена!» Всех снова сгруппировали и повели обратно в камеру.

Когда пришли в камеру, Александр заметил, что в камере был шмон. Все вещи были разбросаны, матрасы перевернуты. Каждый поднимал только свои вещи, ворча и проклиная всех ментов.

Затем кто-то сказал:

— Аэробика начинается!

Почти все обитатели камеры прилипли к экранам телевизоров. Там началась утренняя гимнастика. Женщины, одетые в спортивные облегающие купальники, настолько привлекали заключенных, что каждый из них старался обсудить какую-либо из них.

Александр не стал смотреть телевизор, а сел немного в стороне, продолжая осматриваться и наблюдать за заключенными.

Когда передача закончилась, к нему подошел невысокий парень и сказал:

— Ну, здорово, браток, давай знакомиться.

Александр назвал свое имя.

— А я — Васек, — сказал парень. — Первый раз?

— Первый.

— Не тушуйся! Здесь тоже жить можно. Главное — правильно себя поставить, — шепотом добавил Васек. — Сейчас «смотрящий» придет, тебе надо ему представиться.

Действительно, минут через пятнадцать пришел «смотрящий». Дверь в камеру открылась, вошел мужчина лет тридцати — тридцати пяти, в дорогом спортивном костюме, с развитыми мускулами, толстой шеей, коротко стриженный. Спокойной, уверенной походкой он подошел к столу и опустился на скамью. К нему тут же подсели несколько человек и стали что-то шептать на ухо. Время от времени он кивал, иногда переспрашивал.

«Смотрящий» был заключенным, получившим девять лет, и готовился отправиться на этап. У него это была вторая ходка. Бригадир то ли одинцовской, то ли подольской преступной группировки, он сразу завоевал тюремный авторитет. Кроме того, он знал сидящих в сизо воров, с которыми поддерживал связь через «малявы». Ими он и был поставлен «смотрящим» на камеру.

К Александру подошли ребята и сказали:

— Поговори со «смотрящим».

Александр встал, подошел, поздоровался и представился. «Смотрящий», равнодушно посмотрев на него, переспросил, как зовут, откуда.

— Из Москвы, — ответил Александр.

— Где живешь?

Александр назвал район.

— Кого знаешь в своем районе?

Александр пожал плечами:

— В каком смысле?

— В прямом — из братвы кого знаешь? С кем работаешь?

Александр ответил, что слышал некоторые имена авторитетов, и назвал их.

— Первый раз? — спросил «смотрящий».

— Первый, — ответил Александр.

— Законы «хаты» знаешь?

Александр знал, что существуют неписаные законы тюрьмы. Практически со всеми он уже был ознакомлен, поэтому кивнул головой.

— Значит, дальше, парень, все зависит только от тебя, — закончил «смотрящий». — Каждый выбирает свою дорогу. Через некоторое время мы проверим тебя и увидим, кто ты такой. А пока тебе покажут «шконку». Наши законы нарушать запрещено. За каждое нарушение придется отвечать. Понял меня?

Александр утвердительно кивнул и отошел от «смотрящего».

Вскоре к нему подошел Васек.

— Пора тебе определяться, в какую семью входить. Хочешь в нашу? Я переговорил с ребятами, они не против.

Ужинал Александр уже со своей новой семьей. Она состояла из семи человек. В основном это были молодые ребята. Они старались не давать друг друга в обиду.

…Прошло три дня. Александр немного обжился, успокоился. Он уже знал распорядок жизни в камере — подъем, просмотр телевизора, — впрочем, телевизор работал почти целые сутки, выключался только ночью, на три-четыре часа, когда не работала ни одна программа, — кто-то качался, отжимался, занимался гимнастикой, кто-то играл, кто-то лепил фигурки из хлеба и раскрашивал их потом фломастерами (так называемый тюремный «китч»).

В течение всего дня между камерами шел обмен информацией — через «дороги» и «малявы».

Большая часть обитателей тюрьмы переписывалась с друзьями. Обычно это были или подельники, или просто знакомые.

В камере Александра стояло два телевизора. Все они настраивались на разные программы, но иногда, когда начинались спортивные соревнования, то все показывали одно и то же. Любимыми у зеков были все передачи, связанные с криминальной темой, аэробика, американские детективы, которые постоянно демонстрировались по НТВ. Но самое интересное открытие Александр сделал чуть позже. Оказывается, есть на ТВ-6 передача «Партийная зона», где показываются репортажи из дискотек. Так вот, в камере, где сидел Александр, сидели два наркомана, которые были арестованы за распространение наркотиков. Часто эти наркоманы получали с воли через передачи «Партийной зоны» приветы от своих друзей. Неизвестно, знали ли ведущие передачи об этом или нет, но в объектив попадали знакомые этих ребят. По глазам многих, находящихся в камере, Александр видел, как они хотели бы оказаться на этой дискотеке…

Все чаще его мысли возвращались домой, к жене, к ребенку. Он старался меньше думать об этом, но все равно, особенно вечерами, было трудно настроить себя на что-то другое….

Еще одним популярным видом досуга были разговоры о воле. Часто люди собирались небольшими группами, по два-три человека, и каждый начинал рассказывать, кем был на воле, кого знал, чем занимался, какие рестораны и ночные клубы посещал… Такие рассказы сопровождались показом фотографий девушек, знакомых, родных. Однажды фотография привела к очень серьезному инциденту — к крупной драке в камере.

Первая крупная драка на памяти Александра началась с пустяка. Постепенная смена людей в камере — вывоз и заселение новичков — приводила к тому, что в камере появились две группировки — славянская и кавказская. Кавказцы — в основном грузины, чеченцы, армяне. Они держались вместе. Славянские же заключенные были разобщены между собой. Как-то один из парней славянской национальности показал фотографию своей девушки другому парню. Неожиданно эту фотографию увидел проходивший мимо чеченец, выхватил ее из рук парня и сказал что-то оскорбительное в адрес девушки. Парень не выдержал и с размаху ударил чеченца. Тут же со всех «шконок», где сидели кавказцы, слетели заключенные и подбежали к дерущимся. Началась свалка. К парню подтянулась его семья — семь или восемь человек.

Силы были неравными — кавказцев значительно больше. Они одержали верх, так как больше никто не вмешивался. Александр очень удивился, что ни «смотрящий», ни другие авторитетные заключенные — ребята крепкого телосложения — не обращали внимания на дерущихся.

Наконец в камеру ворвались несколько «вертухаев» и начали раздавать удары направо и налево. На этом все закончилось. Все стало на свои места, никто не вспоминал о драке, все делали вид, что ничего не произошло, и не обращали друг на друга внимания.

Но на следующий день начался «разбор полетов». После обеда неожиданно четыре человека из близкого окружения «смотрящего» стали выдергивать со «шконок» кавказцев на разборку к «смотрящему». Те пытались что-то объяснить, размахивали руками. Но «смотрящий» почти ничего не говорил и только неуловимыми жестами — воровскими символами — показывал, кого как наказать. Моментально двое могучих заключенных скручивали наказуемого и начинали бить по голове железными прутьями. Другие кавказцы не вмешивались — никто не хотел идти против воровских законов. В течение двух часов все участники вчерашней драки были «разобраны». Больше всего досталось, естественно, кавказцам. Они были жестоко избиты авторитетами камеры. Таким образом была предотвращена попытка беспредела. А может, «смотрящий» посчитал, что если кавказцы начали такую заваруху, то это было посягательством на его власть, поэтому и показал всем, кто в камере хозяин.

Однажды Александра — единственный раз за все время пребывания в этой камере — вытаскивали так называемые «воспитатели». Конвоир проводил его в отдельный кабинет, где сидел капитан, который вел с ним задушевную беседу — почему попал в тюрьму, что произошло, что думаешь делать после выхода на волю, — даже задал такой глупый вопрос: что бы ты сейчас стал делать, если бы тебя выпустили на свободу? Александр язвительно заметил:

— А что, вы меня уже выпускаете?

— Да нет, что ты, — ответил капитан.

— А чего тогда зря молоть-то? Если нет ничего конкретного, так и разговаривать не о чем.

Но к одному из оперативных работников следственного изолятора Александр проникся доверием. Дело в том, что этот старший лейтенант, работавший в следственном изоляторе, жил на одной улице с родителями Александра. Осторожно Александр спросил у него:

— А не могли бы вы позвонить моим родителям и сказать, что у меня все нормально?

Старший лейтенант, немного подумав, ответил:

— Почему же нет? Позвоню. Давай номер телефона.

Через два дня оперативник снова вызвал к себе Александра. Когда тот вошел в кабинет, лейтенант протянул ему сверток:

— Тебе мать передала.

В свертке были конфеты, печенье, другие сладости. Там же Александр нашел записку. Мать сообщала, что встретилась с одним товарищем — так она назвала работника сизо, — договорилась с ним и надеется, что теперь Александру будет полегче.

Действительно, оперативник сказал:

— Завтра запишешься к врачу, скажешь, что у тебя болит печень. Тебя положат на «больничку».

— Кто же меня положит и почему? — удивился Александр.

Оперативник улыбнулся и подмигнул:

— Положат, не волнуйся.

Александр написал заявление о том, что просит, чтобы его вызвали к врачу, и передал его через конвоира. В сизо такие заявления могут лежать месяцами без ответа. Но Александра уже на следующий день вызвали к врачу.

Конвоир провел Александра через несколько коридоров в медицинскую часть. Врач — мужчина сорока — сорока пяти лет, в белом халате, из-под которого выглядывал зеленый галстук военнослужащего, — внимательно осмотрел Александра.

— На что жалуетесь? — спросил он.

— Да вот, печень побаливает…

Врач положил ладони на живот Александра и несильно нажал.

— Да, действительно, печень у вас не в порядке, — сказал он. — Что ж, отправим вас в «больничку». Полежите там, полечитесь.

Александр вернулся в камеру, собрал вещи. Тут же конвоир отвел его в «больничку».

«Больничка» — это, в представлении Александра, было что-то вроде санатория — один большой корпус, где находились отделения, а также операционные. Больные находились в палатах, все равно эти палаты, по существу, оставались камерами. Но комфорта там было больше: кровати стояли в один ряд, все они были застелены чистым бельем, около каждой стояла небольшая тумбочка.

В «больничке» народу было немного. Там находились два вора в законе, уголовный авторитет, а также какие-то избитые, раненые люди, видимо, пострадавшие в тюремных драках и разборках.

Пребывание в «больничке» для Александра было самым приятным временем за весь период содержания в изоляторе. Он ничего не делал, только целый день лежал на кровати, читал книги и журналы. Никто к нему не подходил, ничего от него не требовал. Обстановка была тихой и спокойной, питание — неплохим. Единственные неприятные моменты — днем приходили лечащие врачи, начинались процедуры и операции. Александр слышал доносящиеся через коридор крики заключенных.

Побитых и травмированных заключенных привозили в «больничку» практически каждый день. Чаще всего это были люди с воли, которые уже были доставлены в изолятор избитыми или в отделениях милиции, либо на своих разборках. Иногда поступали люди, избитые уже тут, в «Матросской тишине», в драках.

В «больничке» лежали два вора в законе. Один из них — по кличке Петруха, другой — Якут-Воркутинский. Воры вели замкнутый образ жизни. Они практически ни с кем из обитателей «больнички» не разговаривали, только постоянно отправляли «малявы» и читали ответы на них. Казалось, что они являются какими-то начальниками штабов, постоянно отдают приказы, рассылают инструкции, указания, как себя вести и что делать.

В то время одним из главных событий в тюремной жизни был арест еще одного вора в законе, которого признавали не все «законники», и мнения тюремной «верхушки» разделились: кто-то признавал его авторитет, кто-то — нет, поэтому и велась такая активная переписка по этому вопросу.

Александр видел, что к ворам и законникам в «больничке» было совсем другое отношение. Никто никогда не кричал на них, никогда не делали даже лишнего жеста в их присутствии. Отношение было очень вежливым, уважительным.

Однажды, проходя мимо кровати, на которой лежал вор в законе Петруха, Александр почувствовал на себе холодный, пронизывающий взгляд, от которого ему стало не по себе.

Но все хорошее когда-то должно закончиться. Закончилось и пребывание Александра в «больничке». Официально считалось, что Александр прошел курс лечения. Он был выписан в камеру.

Контраст между больничной палатой и камерой был огромным. За это время состав камеры изменился. «Смотрящий», который собирался на зону, был этапирован, и его место занял другой, из грузин, — молодой вор в законе, который ранее, как ни странно, не сидел ни в тюрьме, ни в зоне и считался «апельсином», то есть звание вора в законе было им куплено.

Через два дня после возвращения в камеру Александра вновь вызвал к себе оперативник. Он поинтересовался самочувствием, настроением. Александр ответил:

— Да какое в камере может быть настроение! — И тут же, беря быка за рога, спросил: — А никак нельзя снова в «больничку»?

Лейтенант пожал плечами:

— Почему нельзя? Можно. А ты опять хочешь?

— Да, конечно. Если можно, то встретьтесь с моей мамой, — Александр намекал на то, что услуги будут оплачены.

— Хорошо, я постараюсь, — ответил опер.

Александр вернулся в камеру в хорошем настроении. Но там неожиданно возникли неприятности. После ужина, когда он примостился возле телевизора, чтобы посмотреть детектив, к нему подошли два здоровых бугая из ближнего круга нового «смотрящего», тоже кавказцы, и, бесцеремонно схватив его за шкирку, толкнули к «смотрящему». Тот, взглянув на Александра, спросил:

— Как тебя зовут?

— Александр.

— По какой статье сидишь?

Александр назвал статью.

— Послушай, нам кажется, что ты частенько стал к «куму» захаживать. Может, ты стукачок? — спросил «смотрящий».

Александр не успел ничего ответить, как получил мощный удар кулаком по зубам. Он упал на пол, и его тут же начали бить ногами. Избиение продолжалось около пяти минут. Били по груди, по лицу, по голове. Наконец «смотрящий» сказал:

— Хорош, братва!

Александр остался лежать на полу, вниз лицом. Кто-то подошел к нему и помог подняться. Кое-как он дополз до своей «шконки» и сел на нее.

Примерно через полчаса в камеру вошел конвоир сделать какое-то объявление. Он увидел окровавленное лицо Александра, который в этот момент стоял возле умывальника и сплевывал кровь из разбитых зубов, и спросил:

— Что случилось? Подрался с кем-то?

Александр выплюнул кровавый сгусток и сказал:

— Да нет, со «шконки» упал, начальник.

— Ты смотри у меня, — почему-то пригрозил дубинкой Александру «вертухай» и вышел из камеры.

На следующий день Александра вызвали из камеры и сказали, что он вновь направляется в «больничку».

Когда он собирал вещи в камере, к нему вплотную подошел один из «горилл» «смотрящего» и сказал:

— Я смотрю, падла, ты никаких правильных выводов не сделал. Значит, так. Придешь из «больнички» — за все нам ответишь!

Александр понял, что ему практически подписан смертный приговор. Когда он пришел в «больничку», радости от нахождения в этом оазисе спокойствия и комфорта он не испытывал. Напротив, он сидел и думал о предстоящем возвращении в камеру, о том, как с ним поступят.

На второй день он через конвоира, который привел его сюда, попросил, чтобы тот вызвал знакомого оперативника. Но прождал его напрасно. Уже потом выяснилось, что в этот день у оперативника был выходной.

На следующий день Александр повторил свою просьбу. Оперативник вскоре пришел.

— Что случилось? — сухо спросил он, показывая своим видом, что он его не знает и их отношения носят официальный характер.

Александр подал ему знак, что им необходимо поговорить без посторонних.

— Пойдем-ка, выйдем, — сказал оперативник.

Когда они остались один на один, Александр рассказал о проблемах, возникших со «смотрящим» камеры. Оперативник, выслушав его, сказал:

— Да, серьезная ситуация… И неуправляемая. Могут сильно покалечить. Я могу перевести тебя в другую «хату». Хочешь? Но это может быть понято еще хуже. Они могут признать тебя стукачом, а это тебе грозит сам понимаешь чем…

Немного помолчав, оперативник продолжил:

— Тебе нужен хороший адвокат. Я постараюсь связаться с твоей матерью и сказать, чтобы она нашла такого. Может быть, он тебе и поможет.

Родители Александра подыскали адвоката. Они коротко изложили проблему: над парнем, который за деньги попадал в «больничку», теперь нависла угроза расправы, так как его посчитали стукачом. Необходимо что-то придумать, чтобы помочь ему выйти из этого положения.

— Но что я могу сделать? — сказал адвокат. — Поговорить со «смотрящим» или с ворами — не в моей компетенции, да и возможности у меня такой нет. Единственное, что можно сделать — посмотреть дело, может, найдем зацепку.

— Была бы зацепка, — ответила мать, — если бы он не был ранее судим. И именно за угон автомобиля. На основании этого, как нам объяснил следователь, его и арестовали.

— Хорошо, — сказал адвокат, — я поеду к следователю и внимательно посмотрю дело. Может быть, что-то мы найдем.

На следующий день он был в отделении милиции. Следователь встретил адвоката с удивлением — то ли лицо было ему знакомо, но он поинтересовался, почему адвокат ни с того ни с сего вошел в это вроде бы простое, обыденное дело.

Адвокат ответил ему, что клиентов мы не выбираем, и по существующим законам адвокатской практики он не вправе отказать клиенту, который обратился за помощью, если в это время он не занят в процессе или не болен.

Неожиданно в дверь кабинета постучали. Вошла мать Александра. Она стала просить у следователя разрешения на свидание с сыном. Следователь сухо сказал:

— Свидание не положено, мы можем дать его только в конце следствия, перед заседанием суда.

Но мать стала убеждать его, что свидание необходимо сейчас.

— Я понимаю, — ответил следователь, — и попробую вам помочь. Но у меня к вам один вопрос, — обратился он уже к адвокату, — я не могу в нем разобраться. Подследственный сказал, что он ранее судим. Я запросил ЦАП, а там судимость не подтвердилась.

Адвокат увидел, как мать хотела было сказать что-то, и моментально остановил ее, чувствуя, что ее ответ может нанести большой вред. Он сказал:

— Для вас, наверное, это не открытие, что часто подследственные специально берут на себя лишнюю судимость для того, чтобы правильно поставить себя в тюрьме, показать себя бывалым.

Следователь понимающе кивнул головой:

— Да, бывает такое.

— Вот это именно такой случай. Мой клиент специально взял на себя судимость, хотя судим ранее не был, что подтверждают ваши справки, для того, чтобы показать себя в тюрьме бывалым, — сказал адвокат.

Адвокату показалось, что следователь поверил ему. Другого выхода не было, так как по всем документам проверок Александр действительно оказался несудимым ранее. Для адвоката это также было неожиданностью.

Когда все вышли в коридор, адвокат спросил мать, почему так получилось. Она сказала, что Александр, женившись на Ирине, взял ее фамилию. Вероятно, когда проходила проверка, по его новой фамилии судимости не обнаружили.

Это был совершенно новый поворот дела.

— Теперь, если по всем документам оказывается, что Александр ранее не судим, мы вправе настаивать на изменении меры пресечения. Надо немедленно бежать в суд и ставить вопрос об изменении меры пресечения! — сказал адвокат.

Это он и сделал в ближайшие два дня — написал жалобу на имя председателя районного народного суда, сам отнес ее и оставил в канцелярии.

Теперь адвокату нужно было срочно встретиться с Александром и передать ему, чтобы он не спутал карты. В тот же день, когда он подал жалобу в суд, адвокат поехал в следственный изолятор.

В комнату ввели Александра. Вид у него был помятый и испуганный. Ссадины на лице говорили о том, что он пережил недавно. Александр рассказал, что ему конец, в камере его или убьют, или сильно изувечат, так как приговор уже вынесен. Конечно, у адвоката была возможность что-то сделать, так как он услышал, что в «больничке» находится вор в законе Петруха, которого он хорошо знал. Адвокат мог выйти на него и объяснить ему всю нелепость сложившейся ситуации. Но он посчитал, что можно все сделать гораздо проще.

Действительно, Александр подтвердил, что при вступлении в брак изменил фамилию, чтобы скрыть свою судимость.

— А что ты будешь отвечать, если тебя спросят на суде, судим ты или нет? — задал адвокат вопрос Александру.

— Конечно, не судим!

— Так и договоримся. Скоро тебя повезут в суд.

Как потом рассказывал Александр, эта встреча его сильно приободрила. Он вернулся в «больничку», чувствуя, что у него появилась возможность избежать серьезной разборки.

Через три дня его вызвали в суд — так же посадили в «воронок», где уже сидели около десяти человек, и повезли в Головинский народный суд. Он находился в районе метро «Водный стадион», и дорога заняла около полутора часов. Автозак время от времени попадал в «пробки», а один раз машина заглохла. Александр подумал, что в этот момент может произойти нападение — захотят кого-то отбить из тех, кто находился рядом с ним. Он знал, что с ним едут достаточно серьезные люди, обвиняемые в убийстве.

Но ничего не произошло, и вскоре машина подъехала к зданию суда. Всех вывели. Их уже ждала милицейская охрана. Приехавших запустили в караульные помещения.

До начала суда оставалось около часа. Александр сидел в душном помещении, где горела одна тусклая лампочка, не было окон, вдоль стен — наглухо привинченные скамейки. Наконец дверь открылась, и милиционер назвал его фамилию. Александра повели на суд.

Александра ввели в зал. Народу в зале не было, кроме родителей и адвоката.

Раздалось: «Встать! Суд идет!» Вошел судья. Перед ним на столе лежали материалы дела. Адвокат начал читать свою жалобу, в которой говорилось о том, что Александр ранее не судим. На основании этого он просил изменить меру пресечения, так как к этому моменту тяжело заболел годовалый ребенок Александра. Об этом была предоставлена справка.

— Кроме того, — сказал адвокат, — мой подзащитный дважды попадал в больничное отделение тюрьмы по поводу болезни печени. Об этом также имеется справка из следственного изолятора. Так как мой подзащитный ранее не судим, намерений скрыться от следствия не имеет, я прошу изменить меру пресечения на подписку о невыезде и на денежный залог.

Суд удалился на совещание.

Трудно передать чувства Александра, которые он испытывал в это время.

Минуты казались часами. «Скорее всего все раскроется, — думал Александр. — Меня накажут за обман. Скорее всего приговор вынесут суровый и в камере, когда я появлюсь там вновь… Могут и убить…» Он уже почти не верил, что все может кончиться благополучно.

Вскоре появился суд. Судья, встав, держа в руках листок бумаги с напечатанным на нем текстом, стал зачитывать суть обвинения Александра, потом перешел к фактической части, где сказал, что Александр ранее к ответственности не привлекался, что серьезной опасности для общества не представляет, намерений скрыться не имеет.

Суд, также руководствуясь тем, что пропущены процессуальные сроки нахождения Александра под стражей — выяснилось, что следователь не продлил срок его нахождения под стражей, скорее всего забыв об этом, — принял решение, что дальнейшее пребывание Александра под стражей в следственном изоляторе является незаконным, и постановляет освободить его с внесением денежного залога.

Судья назвал сумму залога и спросил у матери Александра:

— Если вы успеете сегодня собрать деньги, сегодня и выпустим.

— Успеем, успеем, — поспешно ответила мать. — Конечно!

— В вашем распоряжении три часа, — продолжил судья. — Подойдете к секретарю, она выпишет вам квитанцию и назовет расчетный счет, куда перевести деньги.

Александр вышел обрадованный.

— Что будем делать? — обратился конвоир к судье. — Отправлять его в изолятор?

— Ладно, подожди три часа. Если родственники успеют собрать деньги, то выпустим его. Если же нет, то поедет обратно.

Александр знал, что сумма не такая уж и большая и мать сможет найти ее. Три часа, которые он провел в той же комнате, что и перед судом, были для него невыносимыми. Неужели он сейчас выйдет на свободу?! Неужели кошмар заканчивается?!

Вскоре дверь открылась. Конвоир сказал:

— Выходи!

— Что, принесли? — спросил в надежде Александр.

— Идем к судье, — ответил конвоир.

Они поднялись на третий этаж. Судья делал какие-то записи в документах. Как потом оказалось, это было постановление об освобождении под залог. Закончив оформление, судья сказал:

— Все, ты свободен.

Александр вышел из зала, до конца не веря в случившееся. Мать обняла его. Тут же стояла жена Ирина. Рядом с ними был и адвокат. Все вместе спустились на первый этаж. Но тут дверь караульного помещения неожиданно открылась, и оттуда вышел старший лейтенант милиции. Он обратился к Александру, назвав его по фамилии:

— Поехали за вещами в следственный изолятор!

— То есть как в следственный изолятор? — забеспокоился Александр. — Какие вещи? Мне ничего не надо!

— Вы обязаны забрать вещи и оформить все документы.

Тогда в разговор вступил адвокат и сказал, обращаясь к милиционеру:

— Моего подзащитного выпустили под залог, значит, он свободен. А приехать в следственный изолятор он может и завтра. Не обязательно это делать сейчас. И уж тем более ему не нужно сопровождение конвоиров — он уже свободен, залог внесен.

Старший лейтенант пробурчал что-то себе под нос, но, так как адвокат был полностью прав, ничего не сказал и, повернувшись, вошел обратно в караульное помещение.

На следующий день Александр решил отправить передачу членам своей бывшей тюремной семьи. Он поехал в следственный изолятор. Там он понял, что послать передачу — дело непростое. Зайдя в душную комнату, которая была заполнена родственниками осужденных, он увидел перечень продуктов, разрешенных для передачи в тюрьму. Он переписал его, тут же поехал в магазин, закупил продукты. Но, вернувшись обратно в изолятор, он узнал: чтобы отправить передачу — «дачку», необходимо отстоять большую очередь.

Сначала надо записаться, потом несколько раз ночью отметиться, как во времена социализма при остром дефиците товаров. На следующий день нужно приехать к семи утра, чтобы попасть в первую группу тех, у кого принимают передачи, отстоять очередь в душной комнате. Потом передачу «прошмонают» — половину отметут. После этого, наконец, возьмут. Но все это Александр выполнил.

Вскоре был суд. Он приговорил Александра к двум годам лишения свободы с отсрочкой исполнения наказания.

Александр остался на свободе. Был выпущен и его подельник Денис, которого к тому времени в тюрьме здорово покалечили.

Он был там на правах «шныря» и, ночуя на «вокзале», то есть под «шконками», постоянно был дежурным, исполнял всю грязную работу, пройдя все стадии унижения.