Часть четвертая Весна 1943 года – май 1945 года

Часть четвертая

Весна 1943 года – май 1945 года

ОБЗОР БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ

Трудности растут

В течение нескольких месяцев весны и лета 1942 года потери немецких подводных лодок достигли угрожающих размеров. Связано это было с появлением противолодочных радаров воздушного базирования. Затем значительно улучшилось качество немецких пеленгаторов, и потери удалось свести до приемлемого уровня.

Мы проследили, как подводные лодки успешно действовали в Атлантическом океане. И хотя условия их операций непрерывно ухудшались, объем пущенного ими на дно тоннажа лишь незначительно уступал данным предыдущего года.

Союзники непрерывно усиливали состав своих конвоев и улучшали оборудование для борьбы с подлодками – появлялось все больше эсминцев, корветов и авиации; все они были оборудованы мощными радарами, «асдиками» и акустической аппаратурой последних моделей. И теперь для подлодок стало достижением просто приблизиться к конвою.

Некоторым подлодкам удавалось подстроиться на соответствующую частоту и прослушивать разговоры между судами конвоя. Например, одной лодке удалось поймать фразу, переданную с эсминца: «асдик» не работает». Она провела атаку, потопила судно и ушла безнаказанной. Но было мало подлодок, которые имели на борту радистов с таким знанием английского, чтобы успешно пользоваться им.

Тем временем в рядах союзников росло число специалистов противолодочной борьбы и в то же время шло непрерывное улучшение оружия против подлодок. Вошел в строй новый многообещающий взрыватель глубинных бомб, который позволил проводить ковровые бомбардировки, когда взрывы раздавались на разных глубинах. Удары с воздуха наносились специально сконструированными бомбами.

Воздушное прикрытие конвоев и независимая авиаразведка теперь представляли собой такую плотную сеть, что проскользнуть сквозь нее было почти невозможно. А те районы, до которых не могла добраться авиация берегового базирования, патрулировались самолетами с авианосцев или с торговых кораблей, переоборудованных, чтобы нести на борту авиационное прикрытие.

Конвои, состоявшие из торговых судов и кораблей сопровождения, независимые группы военно-морской поддержки, морская авиация и береговые команды непрерывно повышали эффективность своего сотрудничества. Теперь у них на вооружении были радары с большой дальностью действия и точностью наведения, которые позволяли непрерывно отслеживать подлодки с момента их выхода с базы и неотступно преследовать их.

Мало подлодок оставалось в рабочем состоянии после двух или трех патрулирований. Количество опытных подводников все уменьшалось, вместо них приходилось отправлять в море новые и неподготовленные экипажи. Им редко удавалось оставаться незамеченными на пути к тем опасностям, которые поджидали подлодки в патрулировании, и, если даже экипажу удавалось вернуться на базу, чаще всего рейд не приносил никаких успехов, оставляя после себя лишь недели непрерывного напряжения похода. В конечном итоге это стало куда губительнее сказываться на боевом духе подводников, чем даже высокое число погибших.

Потери подводных лодок в Атлантике

В феврале 1943 года самолеты впервые использовали для поиска подводных лодок новый английский сантиметровый радар. Реакцию немцев впервые описал Гисслер, который во время войны руководил исследовательскими работами в военно-морском ведомстве Германии.

«Появление британского 9-сантиметрового радара, – пишет он, – застало нас в полном смысле слова врасплох, поскольку немецкие ученые всегда утверждали, что волны меньше двадцати сантиметров совершенно непригодны для использования в аппаратуре импульсного отражения. Эта крупная трагическая ошибка сыграла огромную роль в том, что Германия была поставлена на колени».

Теперь для подлодок стало практически невозможным добиваться успехов в борьбе против атлантических конвоев – даже если они действовали в группе. Был случай, когда из шестидесяти выпущенных торпед ни одна не достигла цели. Приводимые цифры ясно демонстрируют серьезность кризиса, возникшего после появления нового радара. В марте 1943 года общий тоннаж судов, потопленных в Атлантике, округленно составлял 515 тысяч тонн. В апреле он упал до 240 тысяч тонн, в мае – до 200 тысяч, а в июне составил 20 тысяч. В те же самые месяцы, опять-таки только в Атлантике, количество погибших подводных лодок составляло соответственно двенадцать, четырнадцать, тридцать восемь и шестнадцать – всего немецкий флот потерял восемьдесят подводных лодок.

Это значит, что за каждые два пущенных ко дну корабля приходилось расплачиваться одной подлодкой. Потопленный тоннаж, по расчетам адмирала Деница, приходившийся на одну лодку и равный 100 тысячам тонн, упал до 10 тысяч. Признавая данный факт, он в то время записал в своем военном дневнике, что это очень опасная тенденция.

Так что у адмирала Деница не оставалось иного выхода, как отвести из северной Атлантики все подводные лодки.

Это решение стало поворотным пунктом в борьбе за Атлантику, и союзники полностью осознали значение этого факта. Тогда, в мае 1943 года, адмирал сэр Макс Хортой сообщил в послании своей команде:

«Накал борьбы остановлен, если не обращен вспять, и враг проявляет признаки слабости перед лицом непрестанных атак наших военно-морских и воздушных сил».

Но в других районах, в южной Атлантике и в Индийском океане, подводные лодки продолжали выполнять свои не очень эффективные, но важные задачи. Они вынуждали союзников тратить огромные ресурсы на организацию конвоев – морской и воздушный эскорт, сопровождавший суда, не мог принимать участия в других военных действиях.

Поскольку операции в северной Атлантике надо было возобновить как можно скорее, адмирал Дениц созвал своих научных советников и потребовал от них разработать меры противостояния новым микроволновым радарам противника. Но лишь в августе 1943 года им удалось полностью собрать эту установку и подробно изучить ее. Ее части были сняты с двух бомбардировщиков, подбитых над Европой. Первый упал недалеко от Роттердама, и собранная в Германии установка получила название «роттердамского аппарата».

Новый радар поставил немецких ученых перед лицом серьезной проблемы. Его нельзя было засечь ни «метоксом», ни немецкой техникой, ибо и та и другая аппаратура были предназначены фиксировать волны той длины, что использовались в радарах ранних моделей. И теперь ученые столкнулись с необходимостью создавать совершенно новую аппаратуру в области, которой Германия много лет пренебрегала. Но война завершилась прежде, чем они смогли справиться с этой задачей.

Тем не менее оставалась проблема как-то защитить подводные лодки от радаров, пусть не прямым образом, а хотя бы усиливая их зенитное вооружение. Так что, когда самолеты находили их, они могли оставаться на поверхности, имея какие-то шансы выжить. Или же надо было сделать так, чтобы радары не могли засечь их. Последняя задача была решена изобретением «шноркеля», или «снорта», и, когда все было готово, ими вооружили подлодки классов VII и IX.

Зенитные ловушки

Обычно кроме пулеметов пушечное вооружение на подводных лодках состояло из зенитки с фунтовыми снарядами (она стояла на боевой рубке) и одного 88-миллиметрового орудия на носу. В течение 1943 года это вооружение было заменено более эффективным автоматическим, а именно: четырьмя 20-миллиметровыми зенитками (большей частью они были спарены и стояли рядом), великолепной 37-миллиметровой зениткой немецкого производства и пулеметами. Замена началась в Средиземном море, где потребность в таком вооружении чувствовалась особенно остро. Чтобы разместить их, надстройка рубки была сдвинута к корме, освободив место для низкой орудийной платформы, а сама рубка была обшита тонкими броневыми листами для защиты от пулеметного огня.

Теперь, если подлодка попадала в поле зрения самолета, предполагалось, что она могла оставаться на поверхности и вести ответный огонь, чтобы сбить самолет. На первых порах, пока враг не оправился от удивления, эта новая тактика приносила успех, и концу лета 1943 года на боевом счету подлодок оказалось немало сбитых самолетов береговых баз. Но противник быстро сменил тактику. Если пилот по наличию людей на мостике убеждался, что подлодка не собирается погружаться, он, не приближаясь к лодке, вызывал подкрепление и лишь затем возвращался для атаки общими силами. Командование подводными силами ответило тем, что лодки стали пересекать Бискайский залив группами. А когда и эта мера оказалась недостаточной, то часть из них была превращена в своеобразные зенитные ловушки – набор их вооружения и, соответственно, огневая мощь удваивались в надежде, что теперь враг будет принимать это за норму и в будущем станет относиться к подлодкам с уважением. Как показали последующие события, опыт с зенитными ловушками не принес успехов.

В июле 1943 года, во время своего второго патрулирования, «U-441» была замечена истребителем. Прежде чем переходить в атаку, пилот предусмотрительно вызвал еще два самолета, так что их совместная огневая мощь обеспечивалась тремя 40-миллиметровыми пушками, двенадцатью 20-миллиметровыми и дюжиной пулеметов. Держась вне зоны обстрела с подводной лодки, самолеты без помех стали поливать огнем ее надстройку, заходя с самых разных сторон. Зенитное орудие было выведено из строя, взорвались два ящика с боеприпасами, были убиты или получили серьезные ранения все двадцать четыре офицера и матроса, которые были на мостике и на палубе. Благодаря тому, что на самолете не было бомб и пулеметные очереди не могли пробить броневую обшивку рубки, лодка все же смогла погрузиться и под командой судового врача как-то «дохромала» до базы.

Так завершился один из последних экспериментов с зенитными ловушками. С мая на вооружение некоторых самолетов поступили ракетные снаряды, которые при первой же встрече с подлодкой топили ее. С появлением ракетных снарядов для подводных лодок стало слишком опасным оставаться на поверхности, ожидая атак с воздуха, и осенью того же года «U-441» вместе с другими ракетными ловушками была переоборудована для несения обычной службы.

Акустические торпеды

За четыре месяца, вплоть до середины сентября 1943 года, подлодки не потопили ни одного судна в северной Атлантике. Но 19 сентября они внезапно возобновили атаки в этом районе. На этот раз они использовали новое оружие – акустическую торпеду.

Англичане знали ее под именем «гнат». Торпеда шла на звук корабельных винтов и работающих двигателей. Она использовалась против отдельных выбранных целей, главным образом военных кораблей. На первых порах использование «гната» приносило успехи, и 19–22 сентября потопили три и серьезно повредили четвертое судно из семнадцати кораблей сопровождения.

Тем не менее англичане быстро сообразили, что необходимо противопоставить грозному противнику. Первые образцы акустических торпед еще не обладали достаточной чувствительностью, чтобы точно реагировать на звуки вспомогательных механизмов вражеского корабля. И посему стоило «асдикам» и радарам эсминцев и корветов засечь подводную лодку, они не спешили к ней, а стопорили машины и ждали, пока не приходили к выводу, что можно продолжать путь.

Но скоро в строй вошли усовершенствованные модели «гнатов», которые реагировали на звук вентиляторов, роторов и других вспомогательных механизмов. Англичане ответили «обманками», выбрасывая в стороне от курса акустические буи, звуки которых уводили торпеду от цели. Все же буи имели недостаток: они мешали прослушивать подлодки и определять их местонахождение, в силу чего лодки могли оставаться незамеченными и успешно атаковать обыкновенными неакустическими торпедами.

В любом случае возвращение подлодок в северную Атлантику не увенчалось успехом. С 19 сентября по 15 мая 1943 года в этом районе были потоплены только четырнадцать судов.

На стапелях – новые подлодки

Теперь было решено уделить основное внимание противостоянию радарам. Ответом должно было стать появление совершенно новых типов лодок, способных долгое время эффективно действовать и из-под воды, под толщей которой радары не могли их засечь. Началась работа над созданием двух лодок с электродвигателями (классы XXI и XXIII), и к концу войны они были готовы приступить к действиям. Это были лодки совершенно нового типа. Их двигатели работали на перекиси водорода. Хотя появление таких лодок могло совершить революцию, они были готовы выйти в море лишь осенью 1945 года. Более подробный рассказ об их конструктивных особенностях идет в следующей главе.

«Шноркель»

Специальная труба для забора воздуха – «шноркель», как, используя простонародное название носа, окрестил ее Дениц, – еще перед войной использовалась на некоторых голландских лодках, но служила она только целям вентиляции. «Шноркель» же немецких подводных лодок классов VII и IX обеспечивал подачу воздуха к дизелям, и лодки могли перезаряжать батареи, находясь на перископной глубине, вместо того чтобы подниматься на поверхность.

«Шноркель» состоял из двух труб. Первая служила для забора воздуха, а вторая, короче и тоньше, – для выброса отработанных продуктов работы двигателя. Трубы поднимались и опускались гидравлическим масляным подъемником.

До появления «шноркелей» подводные лодки почти все время патрулирования находились на поверхности, погружаясь, лишь чтобы уйти от вражеского нападения. Теперь они обрели способность неделями находиться в погруженном состоянии. Рекорд составил шестьдесят шесть дней; другая лодка со «шноркелем» не поднималась на поверхность пятьдесят девять дней.

Но такие условия требовали необыкновенной выносливости, которую можно было приравнять к подвигу, потому что плавание под «шноркелем», пусть и обеспечивало безопасность, предъявляло исключительно суровые требования к экипажу подводных лодок.

Недостатки

Когда подводная лодка шла под «шноркелем», от нее требовалось внимательно наблюдать за поверхностью через перископ, чтобы обезопасить себя от атаки с воздуха. На экранах вражеских радаров оконечность трубки «шноркеля» выглядела еле различимой точкой, но визуально лодку можно было заметить по пелене отработанного воздуха, выходящего на поверхность, или же по тому следу, что он оставлял в воде.

Кроме того, команда постоянно испытывала тревожное напряжение. Даже при легком волнении «шноркель» постоянно захлестывало волнами, и, чтобы дизель не заглох, он подсасывал воздух из единственного альтернативного источника – из корпуса лодки, пока давление не падало настолько, что, казалось, у людей глаза были готовы выскочить из орбит. Но потеря какого-то количества воздуха была неизбежной, и со временем постоянные скачки давления начинали сказываться на здоровье всех членов экипажа.

С первых же дней появления «шноркеля» возникли и другие трудности. Когда подлодка шла под мощными штормовыми волнами, отработанный воздух не мог преодолеть вес воды и пробиться наверх. Его гнало обратно в корпус. Часто перед остановкой дизеля механики в машинном отделении теряли сознание от отравления переизбытком угарного газа.

Но куда более серьезное отрицательное воздействие «шноркель» оказывал на боевой дух. Под «шноркелем» лодка была вынуждена идти со скоростью пешехода или в лучшем случае велосипедиста. Но главное, у нее было ограниченное поле зрения; днем участок моря, видимый через перископ, и сравнить было нельзя с теми обширными пространствами, за которыми могли скрываться вражеские корабли. Ночью подлодка, конечно, полностью слепла, а теперь из-за «шноркеля» и глохла.

Когда подводная лодка, поднявшись на поверхность, перезаряжала батареи, по крайней мере можно было, стоя на мостике, воспользоваться биноклем; но теперь, когда перезарядка шла на перископной глубине, единственной возможностью поддерживать связь с внешним миром оставались гидрофоны, но и ими нельзя было пользоваться из-за рева дизеля. Совместный эффект этих ограничений губительно действовал на инициативу.

И все же «шноркель» давал лодке возможность оставаться в море. Без него лодке приходилось бы регулярно всплывать для перезарядки батарей, а в последний год войны, при подавляющем преимуществе вражеских морских сил и самолетов, оснащенных радарами, появление на поверхности влекло за собой гибель. На радарном экране самолета, летящего на высоте 9750 футов, всплывшая подводная лодка была видна на расстоянии в восемьдесят миль, и самолеты союзников имели возможность постоянно контролировать район действий подводных лодок. В распоряжении одних лишь береговых войск Англии было 1500 самолетов противолодочного патрулирования, а общее количество самолетов союзников более чем вдвое превышало это число.

Кроме того, конвои сейчас защищали более трехсот эсминцев и семьсот кораблей эскорта других типов – все они были задействованы на морских просторах. Береговую охрану конвоев осуществляли еще 2 тысячи судов; они же и вели противолодочную борьбу. Эти армады были знаком признания успехов подлодок.

Перед лицом таких сил «шноркель» все же обеспечивал лодкам классов VII и IX ту безопасность, в которой они так нуждались, но низкая скорость в подводном положении лишала их той свободы, что в свое время позволяла им преследовать и атаковать вражеские корабли, где бы ни доводилось с ними встречаться. При встрече с целью больше не вставал вопрос непростого выбора лучшей позиции для атаки. Просто, если враг оказывался в зоне досягаемости, по нему наносился удар торпедами.

В таких условиях у подлодок в северной Атлантике было очень мало шансов на успех. И хотя часть лодок продолжала уходить далеко от своих баз, большинство их возвращалось к своим «охотничьим угодьям» 1940 года – к устьям рек, проливам и подходам к Британским островам. И тут «шноркель» позволял им лежать в ожидании добычи в местах наиболее активного судоходства.

Операции в британских водах поначалу стали приносить определенные успехи лодкам со «шноркелями», но потери в их рядах продолжали расти. Из шестнадцати лодок, в июне 1944 года вышедших наперерез союзному флоту вторжения в Ла-Манше, семь были потеряны уже на подходе, пять получили серьезные повреждения и были вынуждены вернуться на базу и еще одна из четырех, которые смогли выйти в оперативный район, позже была уничтожена.

В 1945 году на подходах с юго-запада да и повсюду вокруг Британских островов подлодки продолжали нести тяжелые потери: шесть в январе, девять в феврале, пятнадцать в марте и столько же в апреле, а общий тоннаж потопленных в этих районах кораблей союзников ежемесячно не превышал 70 тысяч тонн.

Эти цифры ясно показали, что, хотя «шноркель» дал возможность подводным лодкам оставаться в море, он не вернул им, как надеялось немецкое верховное командование, прежнюю мощь и эффективность атак.

Успей новые подводные лодки вовремя войти в строй, вся ситуация могла бы радикально измениться в пользу Германии. Во всяком случае, те подводники, которым удалось мужественно пережить этот четвертый и самый тяжелый период войны на море, надеялись, что на пятом этапе военных действий они снова обретут преимущество.

БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ ПАТРУЛЕЙ

В заливе

Тиллессен только что кончил курсы командного состава в Готенхафене и готовился подняться на мостик лодки океанского класса IX–C, как получил телеграмму с предписанием немедленно явиться в Лориент в 10-ю флотилию подводных лодок.

По прибытии он узнал, что получил назначение на свою первую лодку «U-516». Это означало Индийский океан и, может, даже Японию.

– Вы уже встречались с экипажем? – холодно и деловито спросил командующий флотилией.

– Да, сэр.

– Лодка уже вышла из дока?

– Да, сэр.

– Как быстро вы сможете выйти на патрулирование?

– В субботу, сэр, через три дня.

Командир бесстрастно смерил его взглядом:

– Нет. Вы выйдете в пятницу, через два дня. Команду соберете сегодня, к 14.00, тут, на площади. Доложитесь мне завтра утром в 10.00 на инструктаже в этом кабинете. Благодарю вас.

На этом встреча завершилась.

Расстроенный безапелляционным тоном командующего и перспективой, едва только покинув Германию, тут же выйти в море, Тиллессен было помедлил, прикидывая, имеет ли смысл попросить отодвинуть дату выхода. Но затем он пожал плечами, развернулся и без промедления отправился на поиски своего нового инженера.

На «U-516» только что завершились рутинные ремонтные работы после последнего патрулирования. Пока она стояла в доке, на нее поставили новое оборудование: штурманскую аппаратуру, пеленгатор радара и усовершенствованные зенитные орудия. Отдел вооружения постарался на славу, но, поскольку вражеские методы противолодочной борьбы сейчас отличались высокой эффективностью, жизнь подводников подвергалась невероятно высокому риску.

К тому же две трети экипажа «U-516» не обладали никаким опытом подводного плавания и попали в команду чисто случайно.

Ветераны были полны мрачных предчувствий. Как с этими зелеными новичками на борту им удастся пройти Бискайский залив? Кто этот новый командир? Что он собой представляет – хоть у него-то есть опыт?

Да, чтобы пройти залив, удача им нужна как никогда, считали старые морские волки. Теперь вражеские летчики не медля жали на гашетки; с весны они уничтожали подлодки как мух. Но за те два дня, что оставались до выхода в море, у ветеранов не было времени предаваться пустым мудрствованиям. Каждую минуту надо было остерегаться саботажа. С 1940 года отношение персонала французских баз, благодаря неустанной английской пропаганде и угрозам французского Сопротивления, претерпело резкие изменения. Вошло в порядок вещей, что перед выходом в море немецкие водолазы осматривали корпус подлодки в поисках магнитных мин. В прошлый раз на «U-516» в цистерне с питьевой водой была найдена дохлая собака.

В таких условиях присутствие массы неподготовленных людей на борту становилось тяжелым грузом для опытных членов экипажа, но при выходе в океан на 740-тонной подлодке этого было не избежать. После рейдов, которые практически непрерывно длились семь месяцев, немалое число членов команды всегда оставляло лодку и шло на повышение. Новый набор – парнишки шестнадцати – восемнадцати лет имели за плечами лишь минимум морского опыта, который ограничивался основами военного дела. Специалистами приходилось считать тех, кто прошел краткие технические курсы по своей основной профессии.

Прошли подготовку в обращении с оружием и зенитчики, но никому из них не приходилось вести ночную стрельбу. А поскольку с лета 1943 года подлодки могли подниматься на поверхность только по ночам, командир и офицеры-артиллеристы сочли себя обязанными до выхода в море провести с новичками практические стрельбы, чтобы они имели хоть какое-то представление, как обслуживать орудие в бою, и умели в темноте устранять задержки. В большинстве случаев юноши шестнадцати – восемнадцати лет были до краев полны идеологической мишуры, которой их снабжала официальная пропаганда. Они не имели ни малейшего представления, что такое жизнь на подводной лодке во время войны. Лишь через несколько недель они начали привыкать к угнетающей и скученной атмосфере подлодки – особенно тяжело она действовала на них в начале патрулирования, когда все кубрики и кают-компании были забиты припасами.

И вопрос тут был не просто в психологической адаптации. Застоявшееся зловоние воздуха (воображение не в состоянии его себе представить), отсутствие гигиены, некачественное питание, рваный и недостаточный сон – эти условия были насмешкой над жизнью, и человеческий организм медленно и болезненно привыкал к ним.

В назначенный день «U-516» вышла на патрулирование. Она должна была принять участие в операциях в Индийском океане в составе группы из двенадцати лодок класса IX при поддержке шести грузовых субмарин класса XIV. Чтобы этот отряд не растянулся, все восемнадцать лодок одна за другой с короткими интервалами покидали базу.

В условиях такого плавания грузовые лодки были особенно уязвимы для атак с воздуха, и в течение первых же нескольких дней после выхода из гавани пять из них были уничтожены в Бискайском заливе. Последняя была потеряна у Южной Америки. В результате операция была отложена, и каждая из двенадцати боевых лодок получила свой отдельный район патрулирования. Из них две вернулись на базу.

В сентябре 1943 года, когда они находились в плавании, все офицеры-подводники знали, что атак с воздуха приходится ожидать не только в заливе и в прибрежных водах, но и практически по всем семи морям. Самым опасным временем был вечер, ибо враг отлично знал: некоторым подлодкам приходится всплывать, чтобы перед заходом солнца определиться по месту. Секстант с искусственным горизонтом вместо настоящего появится только в следующем году.

Ранние вечерние часы были на «U-516» самым хлопотливым временем суток. Пока вперед смотрящие на мостике обшаривали горизонт в поисках охотников за подводными лодками, основная ответственность ложилась на службу связи. К середине 1943 года пеленгаторы радаров «метокс» были заменены «наксосами» с электронными лампами-усилителями и вращающимися антеннами, которых называли «пальцы «наксоса».

Пока антенны неторопливо описывали полный круг, связист должен был стоять на мостике, готовый тут же зафиксировать пеленг засечки.

Предполагалось, что «наксос» будет столь же чувствителен к микроволновому излучению радара, как он раньше засекал волны метровой длины, но если вражеская излучающая антенна тоже вращалась, то звук засечки слышался лишь долю секунды – и тут же приходилось останавливать диполи. Поэтому, чтобы удалось поймать засечку, оператору приходилось постоянно находиться на мостике. Если диполи точно ловили пеленг, откуда шло излучение, то звук становился непрерывным, и, судя по тому, как менялся пеленг и высота звука, можно было точно определить его источник – корабль это или самолет. Если высота звука стремительно росла, указывая, что радар находится в воздухе, то подводной лодке приходилось немедленно идти на погружение.

Но пеленгатор с лампами Брауншера быстро вышел из строя. Трансформер сгорел, а надувная антенна пострадала от короткого замыкания и не выдержала давления воды.

В то время, на полной скорости ночью пересекая Бискайский залив, подлодка полностью зависела от пеленгатора, который должен был предупредить о появлении самолетов, потому что гул дизеля заглушал слабый звук их моторов.

Вскоре дал о себе знать радар слева по носу, затем проявился другой, по правому борту. Еще два – под двумя разными пеленгами. Трудно передать то нервное состояние, которое возникло от понимания, что за тобой постоянно следят, но командиру приходилось держать команду в руках.

Особые опасения вызывал так называемый «экономайзер», самолет, который, нащупав цель, замедлял частоту пульсации радара, так что пеленгатор на лодке продолжал считать, что радар находится все на том же расстоянии – вплоть до того момента, когда над лодкой раскрывались бомбовые люки. Даже ближний разрыв бомбы или пулеметная очередь могли причинить лодке такие повреждения, что ей пришлось бы возвращаться на базу. Многим лодкам не удавалось провести в море больше двух-трех дней, прежде чем они пускались в обратный путь в свою гавань. Были подлодки, которые шесть раз пытались пробиться через залив и после каждой попытки вставали в док для ремонта – лишь потом к ним приходил успех.

Хотя в погруженном состоянии лодкам не угрожали атаки с воздуха, но и под водой их ждали столь же серьезные опасности. Стоило им нырнуть, как самолеты вызывали эсминцы, сторожевые корабли или корветы, и те принимались систематически прочесывать радарами район погружения. Если они обнаруживали лодку, то подвергали ее ковровой бомбардировке. Или, если она уходила на большую глубину, терпеливо ждали, пока лодка, в которой падало напряжение и кислород замещался углекислым газом, всплывет, лицом к лицу встретившись со своими врагами.

Если в течение нескольких часов в гидрофонах царило молчание, обычно лодка снова всплывала. Но вражеские судоводители знали ценность терпения, и часто стоило лодке всплыть, как ей тут же снова приходилось уходить под воду. Так длилось, пока батареи окончательно не садились. Тогда, не имея иного выхода, лодка решительно всплывала на поверхность, и артиллеристы кидались к скорострельным пушкам, хотя шансов на успех у них практически не было.

Многие лодки стали жертвами такой изматывающей, на измор, тактики. Весной 1942 года, через сорок восемь часов после выхода из Бреста, Лориента или Сент-Назера, подлодки уже оставляли за спиной Бискайский залив и выходили в открытые воды Атлантики. В 1941 году некоторым из них удавалось, не погружаясь, пересекать Бискай даже при свете дня. Но уже в 1943 году такой путь занимал у них не меньше недели. Поскольку днем лодка была вынуждена находиться в погруженном состоянии, половину времени суток она шла с небольшой скоростью, а по ночам, хотя и могла всплывать, она была вынуждена, избегая радаров и уходя от преследователей, постоянно менять курс.

«U-516» все же удалось избежать всех этих бед. Наконец она пересекла Бискай и вышла на траверз берегов Испании. После напряжения недавних дней жизнь обрела более спокойный характер. Даже новички на борту, случалось, чихали, когда в рубку проникал свежий воздух, и удивленно смотрели на диск неба, усыпанного звездами, который виднелся в овальном проеме люка, пока лодка ритмично покачивалась на волнах.

Но многие из этих юнцов все еще маялись морской болезнью и, содрогаясь рвотными спазмами, лежали по койкам, мечтая лишь о смерти. Напичканные официальной пропагандой с ее сказками о могучих и мужественных воинах, громящих врагов, они и представить себе не могли, что война может иметь такой вид. Теперь деться им было некуда; они были пойманы и заточены в этом зловонном погребе, бок о бок с бесчувственными и безжалостными людьми, которые, казалось, стремились лишь к одному – пересекать море за морем, уходя все дальше и дальше от дома, вместо того чтобы спешить к уюту и безопасности земли.

Бедные парни испытывали несказанные душевные муки. Если бы только они могли удрать – просто выбраться на палубу и прыгнуть за борт! Но вместо этого они были заточены в этой глухой и вонючей железной трубе. И зачем только они вызвались добровольцами! Все их мысли стремились к далекому дому, к оставленным на берегу друзьям. Здесь у них друзей не было. Они были нагло обмануты. Их выманили из дому и бросили сюда, где их ждет жалкий и бессмысленный конец. Тех, кого продолжала корежить морская болезнь, освободили от всех обязанностей на борту, но остальным дел более чем хватало. Когда лодка оставила за кормой Азорские острова, командир и старший механик приступили к программе подготовки. Первый лейтенант и артиллерист взялись за матросов, а командой машинного отделения отдельно занимался старший механик. Затем всему экипажу объявлялась учебная боевая тревога; например, с мостика слышалось: «Воздух!» Лодка уходила на полной скорости, рулевой крепко держал штурвал, а артиллерийский расчет расчехлял пушки. И тут внезапно командир приказывал: «Срочное погружение!» Все, кто был на верхней палубе, стремительно ныряли в люк, который тут же задраивался. Открыты клапаны балластных цистерн, и лодка с легким дифферентом на нос уходит под воду. Сначала на небольшую глубину, а затем все глубже и глубже; вахтенный механик выравнивал ее, перекладывал рули, и лодка начинала набирать скорость под электромоторами, после чего снова всплывала.

В одну из ночей, когда «U-516» прокладывала путь среди зыбей срединной Атлантики, она поймала сообщение от адмирала Деница. Командир получил приказ продолжать движение к Панамскому каналу, где он, приступив к патрулированию в районе Колона, получал свободу действий.

К тому времени лодка была в море уже шесть недель – в первые дни войны это считалось долгим патрулированием, но сейчас, в 1943 году, этого времени еле хватало, чтобы выйти к месту активных действий. За это время молодежь на борту стала оправляться и проявлять какой-то интерес к своему окружению. Они начали понимать, что в пределах лодки для них открывается новая жизнь, они все реже и реже оглядывались на тот мир, что оставили у себя за спиной. Здесь, в этом скученном пространстве, каждому из них нашлось нужное дело, и по мере того, как, исполняя свои обязанности, они проникались чувством ответственности, молодые моряки забывали сетовать на судьбу.

Слегка сменив курс, «U-516» двинулась на юго-запад. Через несколько дней ей предстояло пройти проливом Доминика на Карибских островах.

По ночам в этих местах можно было оставаться на поверхности от восьми до десяти часов, и команда машинного отделения по очереди, по четыре человека, пользовалась этим – стоя под открытым люком рубки, они позволяли прохладному ветерку овевать их лица. В такие минуты они завидовали вахтенным, которые под куполом бескрайнего неба наблюдали за далеким горизонтом. Сами они, едва только ступив на борт лодки, попрощались с внешним миром и теперь месяцами жили лишь в окружении своих машин и механизмов, в тусклом искусственном свете, вдыхая всепроникающие запахи дизельного топлива.

С 1943 года подводники начали чувствовать, что они не просто изолированы, а отрезаны от нормального мира. В каком бы месте семи морей они ни поднимались на поверхность, тут же превращались в добычу, которую гнали и травили до самой смерти. Поэтому они обретали особую ментальность – они называли ее психологией таксы: пресмыкаясь, ползти на брюхе, в то же время ловя момент огрызнуться на своих преследователей, чтобы они побаивались подводников. Поэтому они одновременно опасались погони и в то же время гордились своим положением.

После пятой недели пребывания в море свежие припасы подошли к концу, и экипажу «U-516» пришлось перейти на консервы. Теперь, в сущности, все – хлеб, картошка, овощи, мясо, яйца, замороженная пища – извлекалось из жестяных банок.

Пока жалоб не поступало, но вот уже несколько дней по лодке расползался какой-то странный запах, отличавшийся от привычных. Похоже, он шел откуда-то из машинного отделения. Там хранились запасы консервов, и, когда запахи превратились в зловоние, пришло время выяснить, что происходит. Было решено обыскать все закоулки на лодке. Необходимость таскать и перетаскивать с места на место все ящики и коробки доставила куда больше хлопот, чем предполагалось, но результатом стараний стало очень неприятное открытие: половина консервов пришла в негодность и подлежала уничтожению.

Выяснилось, что все испортившиеся консервы – французского производства. Всем тут же пришла в голову мысль о саботаже. «Они решили, что мы не вернемся, – шли на лодке мрачные разговоры. – Но им лучше поостеречься, когда мы за них возьмемся!»

Кто они? На этикетках были простые слова: «Fabrique en France»…

Месяц «U-516» провела у Карибских островов. Она не погружалась днем, не всплывала по ночам, и блаженный ветерок позволял справляться с почти невыносимой духотой в лодке – до 140 градусов по Фаренгейту. Все были залиты потом, который разъедал кожу, как кислота; в промежности и между пальцев рук и ног высыпала болезненная сыпь. Соприкосновение с соленой водой доставляло мучительные страдания, а пресной воды на борту практически не было.

В этой влажной и душной жаре волосы превращались в спутанную, пропитанную потом и грязью шапку; не лучший вид имела и борода. Глаза были налиты кровью и постоянно болели; мышцы лица дергались в непроизвольном тике.

Самочувствие команды соответствовало ее внешнему виду, и стоило выпасть свободной минуте, как моряки в полубессознательном состоянии валились на койки. Даже стоя на вахтах, они испытывали головокружение, поскольку существовали в сумеречном мире.

Большинство команды страдало от нарывов, главным образом на руках и на ногах, и избавиться от них не удавалось. Сначала кожа воспалялась и обретала болезненную чувствительность, а через несколько дней на этом месте вспухали нарывы – порой не меньше восьми или десяти. Спустя какое-то время они исчезали сами по себе, оставляя синеватые пятна, которые могли держаться годами.

В этот период подводная лодка действовала в районе Панамского канала. Глубина прибрежных вод позволяла командиру днем подкрадываться вплотную к берегу и ждать появления одинокого судна, идущего из Колона. В перископ была ясно видна странная жизнь на берегу, от которой они уже отвыкли: люди шли на работу, играли дети, у обочин дорог паслись кони, пролетали машины. Видно было, как на берегу рыбаки растягивают и латают свои сети.

Каждый член команды, который изъявлял такое желание, мог приникнуть к перископу и полюбоваться жизнью на твердой земле. Но это зрелище доставляло скорее боль, чем радость. У подводников эти мирные картинки вызывали мысли об их жалкой судьбе, о тщете их существования. Внезапно вспыхивала ненависть к окружающим лицам, и каждый, кто имел такую возможность, разряжал свое раздражение на подчиненных, в которых он видел причину своего глубокого и горького разочарования.

Командир понимал, как себя чувствовала команда, – он и сам испытывал то же самое. В изнеможении валясь на койку, он прикидывал, сколько еще выдержит в этой душной вонючей атмосфере, прежде чем сможет всплыть на поверхность. Почему-то он никак не мог себя заставить посмотреть на часы; ему казалось, что в этом случае произойдет что-то ужасное. Наконец он переводил взгляд на циферблат: идти еще семь часов… семь… часов. А сердце уже и без того работает в этой душной атмосфере как задыхающийся насос.

Затем он стал думать, как бы облегчить ситуацию. Почему бы не раздать патроны с углекислым калием, чтобы люди могли дышать через них и в воздух не попадал бы углекислый газ? Да, они предназначены для аварийных ситуаций, но ведь…

Нет, пока обойдемся без них, решил он. Никогда не знаешь, что может случиться. Придет день, когда они понадобятся.

Летом 1944 года обер-лейтенант Тиллессен и его экипаж «U-516» вышли во второе патрулирование. На этот раз курс был проложен к малым Антильским островам, к Арубе и Кюрасао. Лишь когда они пересекли всю Атлантику и подходили к району, где предстояло действовать, то встретили первые корабли. Здесь, у наветренных островов, навстречу попался конвой, который шел на юго-восток к Тринидаду. Подводной лодке потребовалось несколько часов, чтобы занять позицию для атаки, и, когда залп из двух торпед пошел к цели, остров Кюрасао практически скрылся из виду.

Не дожидаясь результатов атаки, Тиллессен погрузился. Через две минуты донесся один мощный взрыв, а затем треск и грохот – такие звуки издает корабль, который идет ко дну. Что именно вызвало такой могучий взрыв и какое судно конвоя было уничтожено, так и осталось тайной вплоть до сегодняшнего дня.

Но одно было ясно: на этом этапе войны и в этом районе, где давно уже не появлялись подводные лодки, «U-516» следовало ждать яростного и неотступного преследования. Снова всплыв спустя несколько часов (уже стояла ночь), Тиллессен с помощью пеленгатора убедился, что радары нащупывают со всех сторон. Он немедленно ушел под воду и сделал еще одну попытку всплыть лишь через несколько часов – с точно таким же результатом. Он понял, что выхода у него нет – остается уходить на глубину и оставаться там, сколько хватит воздуха, в надежде, что, когда ему придется всплыть, враг уже прекратит преследование. Предельное время в погруженном состоянии было рассчитано на семьдесят два часа.

Вначале столбик термометра на «U-516» стоял у отметки 104 градуса по Фаренгейту. К концу третьего дня он подполз к 122 градусам. Тем не менее, в первые сорок восемь часов команда соображала, что надо делать, и мышцы исполняли, что от них требовалось, но на исходе второго дня все стали слабеть. Сидели или стояли только вахтенные. Все остальные лежали ничком на койках, и, хотя химические очистители воздуха работали с полной нагрузкой, у многих уже стали появляться признаки отравления углекислым газом. Стоило набрать в легкие воздуха, как приходилось тут же выдыхать его; дыхание было тяжелой физической работой.

Час за часом тянулся невыносимый третий день. И пока в мире наверху слепящее солнце поднималось в зенит, экипаж «U-516» недвижимо лежал вповалку, обливаясь потом и почти ничего не видя из-за мучительных головных болей; в молчании, не произнося ни слова, они все глубже и глубже погружались в туманное забытье. Им казалось, что крышка гроба уже захлопнулась и лежать им в таком положении, пока корпус не проржавеет и волны не выкинут на берег их останки.

К вечеру третьего дня один из матросов с трудом добрел от поста управления к закутку командира и ухватился за косяк, чтобы не свалиться. Он открыл было рот, чтобы доложиться, но не смог издать ни звука. У командира силы тоже подходили к концу, и он в отчаянии открыл дверцу шкафчика в надежде, что, может быть, там сохранился глоток кислорода. Обернувшись, он увидел, что матрос сполз на пол и давится в углу рвотными спазмами. Сделав над собой огромное усилие, он поднял палец и показал наверх.

Какое-то мгновение командир не мог понять, о чем говорит этот жест, но наконец его осенило, о чем хотел сказать вахтенный. Он же явился с центрального поста, где хронометр показывал восемь часов – восемь вечера, наконец пришла пора всплывать…

Огромным усилием воли Тиллессен заставил себя встать. Его качнуло к переборке. Добравшись до дверного проема, он перенес ногу через комингс и остановился. Его внезапно охватило отчаянное желание опуститься на палубу и тут же уснуть, сидя верхом на комингсе. Содрогаясь от напряжения, он заставил себя перетащить другую ногу и направился к посту управления.

Он увидел, что старший механик, встав, в самом деле готов доложиться. Он сказал, что в его распоряжении имеется три человека, у которых хватит сил организовать всплытие лодки: вахтенный матрос, артиллерист и боцман. Последние двое вместе с командиром, с трудом переводя дыхание, вскарабкались по трапу в боевую рубку, пока инженер включал продувку цистерн.

К тому времени уже больше половины команды лежали без сознания. Времени было в обрез, и поэтому, не останавливаясь на перископной глубине, чтобы осмотреться, не выставляя дозорных, вахта машинного отделения подняла лодку с двухсот футов прямо на поверхность, готовая к любой встрече, которую им уготовит судьба.

Но первым делом было необходимо отдраить люк боевой рубки. Командир попытался, но у него не хватило сил. Перебарывая головокружение и едва не теряя сознание, остальные двое попытались с помощью найденного лома приподнять крышку люка. И наконец все трое навалились в последнем отчаянном усилии.

Внезапно крышка с грохотом поддалась, и их шатнуло к перископу. Несколько секунд они приходили в себя, а потом выползли на мостик. Еще не стемнело, и последние лучи заката окрашивали пустынную даль моря.

Еще минут пятнадцать их шатало. Стоя на мостике, они давились свежим воздухом, который обжигал им легкие. Все это время командир был не в состоянии отдать хоть какой-то приказ. Затем они услышали последние звуки окончательной продувки цистерн и знакомый рокот дизелей. Жизнь начиналась заново…

«U-516» провела у Карибских островов месяц. Наконец у нее осталось только четыре торпеды, две из которых были акустическими. Никто на борту не имел с ними дела. Командир решил, что пришло время двинуться в долгую дорогу к дому. Если тянуть с уходом, то, значит, придется заправляться в море, потому что запасы дизельного топлива подходили к концу.

Во второй половине 1944 года каждый командир подводной лодки старался избежать подобной заправки, если у него была такая возможность. Последние оставшиеся грузовые подлодки давно были потоплены, и это означало, что кое-кому из молодых и неопытных командиров была поручена задача снабжать топливом своих коллег. Эта операция требовала немалого мастерства и большого опыта. Штаб-квартира определяла место рандеву двух лодок. Прокладывая курс к этой точке, они должны были прийти в нее к точно обозначенному времени. В противном случае, поскольку они были обязаны соблюдать радиомолчание, подлодки могли вообще не встретиться.

И более того – вызывало подозрение слишком большое количество случаев, когда вражеские самолеты появлялись как раз в тот момент, когда лодки, стоя бок о бок, перекидывали с борта на борт шланги и не могли пойти на погружение. В результате много лодок было потоплено в момент заправки. И неудивительно, что командиры избегали таких операций, как чумы.

Итак, «U-516» направилась к дому. В пути, к северо-востоку от Арубы, она заметила танкер водоизмещением добрых 10 тысяч тонн. Он шел такими крутыми галсами, что командир мог лишь, варьируя свой курс и скорость, не терять его из виду.

Теперь танкер шел строго на юг со скоростью девятнадцать узлов, а в этих водах подлодка могла выжимать максимум пятнадцать узлов (в холодных водах северной Атлантики скорость у нее была выше), и существовала опасность, что она может потерять танкер из виду. За те шесть часов, когда подлодка, вычисляя курс вражеского судна, старалась выйти ему наперерез, торпедные аппараты были подготовлены к бою.

Командир выпустил только одну торпеду – акустическую Т-5. Как от нее и требовалось, она пошла на звук винтов танкера и врезалась ему в корму, снеся все рулевое управление. Но хотя теперь танкер не подчинялся рулям, он не занялся пламенем и тем более не взорвался. Стало понятно, что в своих трюмах он нес только балласт.

К тому времени они оказались недалеко от нефтепорта Арубы, и если в самое ближайшее время не пустить танкер ко дну, то его еще могут взять на буксир и спасти. Хотя он, конечно, уже подал сигнал SOS и скоро сюда подоспеют военные корабли, Тиллессен решил потратить на танкер еще две торпеды.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.