ДОПРОС ПОДСУДИМОГО БОГУСЛАВСКОГО
ДОПРОС ПОДСУДИМОГО БОГУСЛАВСКОГО
Председательствующий: Подсудимый Богуславский, вы подтверждаете свои показания, которые давали на предварительном следствии?
Богуславский: Да, подтверждаю.
Вышинский: Расскажите, в чем выражалась ваша преступная троцкистская деятельность в Сибири?
Богуславский: В Сибири моя деятельность началась с начала февраля 1928 года, когда я приехал туда после исключения меня XV съездом из партии. В Новосибирске, куда я приехал для работы, находилось несколько активных, видных в прошлом, троцкистов. Там были: Муралов, Кроль, Сумецкий, Сурнов. Кроме того, в Барнауле был Сосновский, в Минусинске был Смилга и скоро в Томск приехал Радек.
В конце февраля 1928 года я получил через Сосновского директиву Троцкого о создании сибирского троцкистского подпольного центра. Задачи, которые ставились тогда этому центру, сводились, во-первых, к тому, чтобы максимально сохранить в Сибири те кадры троцкистов, которые не были подвергнуты государственным репрессиям или репрессиям партийного порядка — исключению и т. д. Во-вторых, — к объединению и направлению подпольной деятельности находящихся в разных местах Сибири троцкистов. В-третьих, — к распространению, в первую очередь по районам сосредоточения ссыльных троцкистов, подпольных документов и, наконец, последнее — к организации материальной помощи троцкистам, которые находились в Сибири в ссылке.
Этот центр был организован в следующем составе: руководитель центра — Муралов Н. И., я — Богуславский, Сумецкий, Кроль, Сурнов, Сосновский, Белобородов, а затем по приезде и Радек.
Вышинский: Радеку объявили об этом?
Богуславский: Да, объявили. Причем вопросы текущего непринципиального характера разрешались тем составом центра, который постоянно находился в Новосибирске, а вопросы принципиального характера разрешались, согласовывая их тем или иным способом с теми членами центра, которые находились вне Новосибирска в других районах Сибири.
—
Отвечая на вопросы государственного обвинителя, с кем в Москве был связан сибирский центр, Богуславский показывает, что в 1928 году — с Эльциным, в 1930–31 и 32 гг. — со Смирновым.
—
Вышинский: Когда и где вы встречались с Пятаковым?
Богуславский: В начале 1932 года, месяца не помню, видимо в феврале, в Наркомтяжпроме, в кабинете Пятакова.
Вышинский: В последующие годы встречи были?
Богуславский: Были.
Вышинский: Когда и где?
Богуславский: В 1933 году — там же, в Наркомтяжпроме, в 1934 году — на квартире у Пятакова.
Вышинский: Не можете ли вы припомнить, о чем вы с ним говорили в 1932–1933 и 1934 гг.?
Богуславский: В 1932 году Пятаков информировал меня о свидании, которое имело место в Берлине между Пятаковым, Смирновым и Шестовым — с одной стороны, и Седовым — с другой. Он сказал мне о том, что во время этих встреч была получена директива Троцкого, которая ставит на иные рельсы работу троцкистов, а именно: основным методом работы становится террор, т. е. осуществление террористических актов против руководителей партии и правительства, а затем, как он тогда мне сказал, задача заключается в том, чтобы чинить всяческие затруднения в хозяйственной работе Советского Союза.
Это указание Пятакова в отношении террора меня не очень удивило, ибо я об этом знал со слов И. Н. Смирнова, в конце 1931 года. Тут я должен сказать о создании нового сибирского центра. Это совпадало с 1932 годом.
Вышинский: В чем было дело?
Богуславский: Произошло это вот в связи с чем. В 1929 году Смирнов передал нам директиву Троцкого о том, чтобы, не складывая оружия, не разоружаясь идейно, разоружаться организационно, заявлять о прекращении фракционной работы, возвращаться в партию, причем, насколько можно, в своих заявлениях сохранить кое-какой идейный багаж из старого троцкистского арсенала, что мы с И. Н. Смирновым и сделали. В связи с новой директивой Троцкого, о которой я говорю и которую мне передал в части террора Смирнов, а в другой части — Пятаков, встал вопрос о воссоздании в том или ином виде троцкистского сибирского центра. Смирнов прямо сказал, что этот центр должен состоять из руководителя Муралова Н. И., меня — Богуславского и Сумецкого, которые все были членами старого троцкистского центра, благодаря чему сохранялась преемственность в работе.
Позднее, в 1934 году, в состав сибирского центра был введен также и Дробнис.
Работа в 1932 году, главным образом, сводилась к налаживанию растерянных связей и подготовке к организации террористических актов. Причем непосредственное руководство террористической работой принял на себя руководитель центра Муралов.
Одновременно я лично нащупывал возможность проведения в жизнь второй части директивы о создании, так называемых, затруднений в проведении хозяйственной политики советского правительства и партии. Я был связан по своей работе с хозяйственными кругами Сибири, и эта работа была возложена на меня.
Тогда в разгаре было строительство Кузнецкого металлургического завода. Поэтому в промышленности вредительская работа должна была проводиться по линии Кузбасса и затем, одновременно с этим, — на транспорте.
Давая мне директиву о создании затруднений в хозяйственной политике партии и правительства, Пятаков сказал, что в Кузбассе работает Шестов, человек ему известный, и что этот Шестов имеет директиву приступить к осуществлению вредительских действий в Кузбассе, в угольной промышленности и на важнейших стройках.
По возвращении в Новосибирск, я о своем разговоре рассказал Муралову. Он подтвердил, что действительно имеет директивы и предложил заняться проведением вредительской работы на транспорте. Я тогда же приступил к этой работе. В том же 1932 году мне стало известно от Муралова о том, что в Новосибирске организована террористическая группа под руководством Ходорозе, причем эта террористическая группа имеет задание от него, Муралова, подготовить, и когда ей будет указано — совершить покушение на секретаря западно-сибирского краевого комитета партии Эйхе. Кроме той террористической группы, о которой я упоминал, группы Ходорозе, в 1933 году Муралов сообщил, что создана террористическая группа в Кузбассе, имеющая задачей подготовить покушение на руководителей партии, которые бывают в Кузбассе. Муралов сообщил мне также, что руководитель первой группы Ходорозе командировал одного из участников этой группы Николая Иванова в Москву для совершения убийства Сталина. В 1933 году мною были созданы троцкистские ячейки на Омской дороге.
Вышинский: Конкретно, для каких целей?
Богуславский: По проведению всех мероприятий, намеченных по транспорту. В конце 1933 года я имел разговор с руководителем этой организации на Омской дороге Финашиным, который мне сообщил, что работа поставлена в нескольких депо Омской дороги, причем главное внимание направлено на паровозное хозяйство. Что же касается Томской дороги, то там была организована группа в 1933 году — руководитель Оберталлер, Житков — руководитель локомотивного отдела паровозной службы Томской дороги и Эйдман — главный инженер. Оберталлер сообщил, что на Томской дороге также поставлено вредительство.
Вышинский: Кто такой Оберталлер?
Богуславский: Он был начальником строительства дороги. Оберталлер назвал мне депо, где были созданы низовые ячейки троцкистов и где, опять-таки, вредительская работа направлена, главным образом, на паровозное хозяйство.
В 1934 году работа сибирского центра и в частности моя работа переходит на новые рельсы. В 1934 году я имею вторую встречу с Пятаковым, причем эта встреча была на квартире у Пятакова. Найдя работу нашу совершенно неудовлетворительной, Пятаков поставил уже задачи, которые хотя были не новы, но звучали по-новому. В 1934 году впервые в нашем лексиконе появляется громко сказанное слово — «вредительство». В ответ на мои якобы некоторые упадочнические настроения, которые были вызваны арестом Смирнова И. Н. и целого ряда лиц в 1933 году (а этот разговор был в начале 1934 года), Пятаков сказал:
Надо развернуть работу, тем более, что от Троцкого имеются письма, директивы. Он обвиняет нас в ничегонеделании, граничащем, как он тогда говорил, с саботажем его, Троцкого, директив.
Вышинский: Вы делали что-нибудь по этим директивам в 1934 году?
Богуславский: По отдельным встречам, которые у меня были с членами центра Мураловым и Сумецким, я знал о том, что Дробнис осуществил связь с Норкиным, что привлечена довольно значительная группа инженерно-технического персонала и что там работа эта развернута.
Что касается работы на транспорте, которой руководил я сам, то в 1934 году значительно увеличивается количество аварий на железной дороге, которые осуществлял Житков. В 1934 году значительно увеличивается количество и процент выхода из строя паровозов. И, наконец, в 1934 году осуществляется особенно значительно вредительская работа на строительстве новых железных дорог, в частности, на дороге Эйхе — Сокол.
В 1934 году мне стало известным, что кроме тех террористических групп, о которых я говорил, группы Ходорозе и Шестова, Муралов поручил директору одного из совхозов — Кудряшеву — совершить террористический акт против Председателя Совнаркома Молотова, приезд которого ожидался в Сибирь, и в частности в этот совхоз. Об этом мне сказал Муралов.
Вышинский: Кто готовил этот террористический акт?
Богуславский: Кудряшев, по поручению Муралова.
Вышинский (обращаясь к Муралову): Обвиняемый Муралов, было такое дело?
Муралов: Поручение было дано не Кудряшеву, а Шестову и Ходорозе.
Вышинский (обращаясь к Шестову): Вы подтверждаете показание Муралова, что он вам поручил организовать покушение на товарища Молотова?
Шестов: Да, подтверждаю.
Вышинский (обращаясь к Богуславскому): Обвиняемый Богуславский, разъясните.
Богуславский: Подготовка террористических актов велась таким образом, чтобы они не были сосредоточены в одном месте. Шестову поручено было организовать террористический акт против Молотова, если он приедет в Кузбасс, что и было сделано обвиняемым Арнольдом. Но параллельно это же было поручено Кудряшеву. Я это утверждаю, об этом мне сказал сам Кудряшев. Организация Шестовым террористических групп таким образом, чтобы они могли осуществить террористический акт в любом месте Кузбасса, не исключает подготовки этого акта в совхозе.
Вышинский: От кого Кудряшев получил такое задание?
Богуславский: От Муралова.
Вышинский: О подготовке покушения на Молотова Шестовым вам было известно от кого?
Богуславский: От Муралова.
Вышинский: На кого готовил покушение Житков?
Богуславский: Это было покушение, которое подготавливал Житков против Кагановича, но это было позже, это было в 1935 году.
Вышинский: А против тов. Кагановича еще кто-нибудь готовил покушение, кроме Житкова?
Богуславский: Да, Шестов. Он готовил группы, которые должны были действовать, если кто-нибудь из членов правительства, в том числе и Каганович, приехали бы в Сибирь.
Вышинский: А известно вам, что Бермант готовил покушение?
Богуславский: Да. Но Бермант был здесь, в Москве.
Вышинский: Отвечайте, Бермант готовил или не готовил террористический акт?
Богуславский: Готовил.
Вышинский: Это вам известно было от кого?
Богуславский: От самого Берманта.
—
Из дальнейших ответов Богуславского на вопросы государственного обвинителя выясняется, что он знал Берманта с 1928 года как члена подпольной троцкистской организации.
—
Вышинский: Вам Бермант был известен с 1928 года как член троцкистской подпольной организации. Вам известно было, что у Берманта хранилось оружие?
Богуславский: Он мне об этом сообщил.
Вышинский: А не было ли разговора, чтобы он переправил это оружие к вам в Сибирь?
Богуславский: Было специальное указание о том, чтобы он переправил это оружие в Западную Сибирь. И он повез это оружие, но был арестован, и оружие было отобрано в августе 1936 года. А предложение я ему сделал в июле 1936 года.
Вышинский: Почему вы на допросе об этом скрывали и не говорили?
Богуславский: Я не скрывал. Это в моих показаниях имеется.
Вышинский: Вы сразу стали давать откровенные показания?
Богуславский: Нет, не сразу, но скоро.
Вышинский: Сначала вы не давали никаких показаний, потом стали давать. Может быть, это объясняется какими-нибудь специфическими условиями вашего содержания под стражей, может быть, на вас было оказано какое-нибудь давление?
Богуславский: Нет.
Вышинский: Может быть, вам было просто предложено давать те показания, какие вы дали дальше, обусловив это облегчением вашей участи?
Богуславский: Нет.
Вышинский: Следовательно, вы совершенно добровольно, искренне стали давать эти показания по своим внутренним личным убеждениям?
Богуславский: Совершенно верно, и, если мне будет разрешено судом, я хочу изложить эти мотивы.
Вышинский: Какие мотивы вас, Богуславского, старого троцкиста, десяток лет отдавшего борьбе на троцкистских позициях против партии, против советской власти, до самого дня ареста эту свою антисоветскую троцкистскую деятельность проводившего, какие мотивы заставили вас говорить то, что вы говорите, разоблачать людей, разоружаться и т. д.? Что вас к этому привело?
Богуславский: Что меня привело к этому? Я здесь перед судом должен прямо сказать, что в последние годы, я хочу сказать, что в 1934, 35, 36 гг. меня не только смущало, но очень тяготило то преступное положение, в котором я находился.
В связи с этим, я хочу указать на ту совершенно нетерпимую и невероятную гниль внутри троцкистской организации, которой я не мог не чувствовать на каждом шагу. Признаюсь, что очень многое для меня стало ясным только на самом процессе и раньше мне было совершенно неизвестно. Я не могу не признаться перед судом, какое гадливое, омерзительное чувство мною овладело, когда Радек рассказывал здесь о том, что еще не успел оформиться блок с зиновьевцами, а уже начались разговоры о том, как бы кто-нибудь кого-нибудь не объегорил в этом блоке…
Второе это то, что мы, ведя работу на месте, абсолютно не знали, что за нашими спинами проводится распродажа иностранному капиталу нашей страны. Отчасти я узнал об этом, когда мне было вручено обвинительное заключение. Но для меня все стало ясно лишь здесь, когда я слушал показания Пятакова и Радека.
Вышинский: От вас Пятаков и Радек скрывали?
Богуславский: Они же здесь показали, что последнюю директиву Троцкого конца 1935 года в особенности скрывали и никому о ней не говорили, в том числе и мне.
Конечно и без этого я обязан был понимать, хотя бы то, что понимает каждый рабочий и колхозник в нашей стране, куда это ведет. Мы, стоя на точке зрения невозможности построения социализма в одной стране, вступая на путь террора и вредительства, должны были себе отдавать отчет в том, что же мы собираемся строить, если не социализм. Ведь есть социализм и капитализм.
Вышинский: Но это вы когда поняли?
Богуславский: Да, правильно, я об этом и говорю. Когда меня арестовали, я чувствовал себя в положении человека, который ходит у глубокой пропасти и знает, что он должен в нее упасть. В течение 8 дней, до моих первых показаний, для меня уже было совершенно ясно, что пора кончать. Конечно, я это понял слишком поздно… Ведь на самом деле отвратительно все, что мы делали, начиная с этой отвратительной диверсантской работы. Говорят, «рыба воняет с головы», и эту голову мы должны были отсечь, но мы этого не сделали. И мы проводили вредительские действия, диверсионные акты в целях обеспечения поражения нашего Союза. Я совершил преступление.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.